Л. А. Кириленко (Кострома)
Л. С. ВАСИЛЬЕВ –
ПОЧЁТНЫЙ ГРАЖДАНИН ГОРОДА КОСТРОМЫ
Леонид Сергеевич Васильев – архитектор-реставратор, при участии которого отреставрированы и восстановлены несколько сотен храмов и гражданских сооружений в разных регионах России и за рубежом. Почти полвека он занимался восстановлением храмов и обителей костромской земли. Принимал участие в реставрации ансамблей Ипатьевского, Авраамиево-Городецкого, МакариевоУнженского и Богоявленско-Анастасииного монастырей. По его проектам в областном центре воссоздана колокольня Знаменской церкви и построена колокольня Свято-Тихоновского храма, возведена часовня во имя святого великомученика Феодора Стратилата. Ему принадлежат проекты реставрации Торговых рядов в Костроме и музея-усадьбы А. Н. Островского в Щелыкове, проект воссоздания ансамбля Костромского кремля.
Леонид Сергеевич Васильев родился 14 июня 1934 года в Москве. Его дед вышел из крестьян, но благодаря своей одарённости окончил университет и стал очень уважаемым земским учителем в ЙошкарОле, имел хороший дом. Когда сгорела школа, он отдал свой большой дом под школу. Отец Леонида Сергеевича в 1936 году репрессирован и через два года расстрелян (реабилитирован в 1957 году). После ареста отца семья Васильевых переезжала в Ульяновск, в Калинин, а в 1938 году закрепилась в городе деда – Йошкар-Оле. Там Леонид с золотой медалью окончил среднюю школу, поступил в Московский архитектурный институт, а по окончании его был определён на работу в Костромскую специальную научно-реставрационную производственную мастерскую.
Впоследствии Леонид Васильев рассказывал дочери Татьяне,
что в юности его интересовала не архитектура, а археология. Он любил читать книги по истории – дома было много старинных книг, дореволюционных учебников с гравюрами. Но случилось так, что в 1945 году, совсем ещё мальчишкой, он попал в Ленинград.
«Я увидел творение великих зодчих в развалинах. Дышать стало плохо: неужели все пропало навеки? Не может быть, не должно быть! Меня это так потрясло, – вспоминал он, – что тут же и определилась моя будущая профессия. После школы я поступил в Московский архитектурный институт».
К этому моменту начался хрущёвский период в архитектуре. Шёл переход к дешёвому строительству. В принципе это разумно, но для архитектуры ужасно. После правительственного постановления об излишествах менялись все критерии зодчества. От сталинской пышности и помпезности кинулись в другую крайность – в аскетизм, доведённый до абсурда. Настала пора «хрущёвок» – стандартизированных, эстетически бездарных построек.
По мнению Васильева, в Москве архитектору нечего было делать.
«Своего рода актом отрешения для меня, – писал он, – стало стремление уйти в мир несомненных ценностей, в мир культуры. И невольно взгляд мой обратился назад, к нашей русской архитектурной школе: и к классической, и к народной. Настоящее искусство тогда можно было проследить только в памятниках архитектуры. Мне предложили два варианта места работы: Вологодскую и Костромскую области. Выбрал Кострому».
Приехал Леонид Сергеевич в город на Волге 15 сентября 1958 года. Сошёл с поезда, отправился искать справочное бюро, чтобы узнать, где находится реставрационная мастерская.
Из воспоминаний Леонида Васильева:
– Город был тихий-тихий. На полупустых улицах раздавался цокот лошадиных копыт. На Сенной улице я наблюдал, как мальчишки запускали воздушных змеев, а мужчины ходили по воду с коромыслами, я никогда этого раньше не видел. Больше всего понравился центр, ведь Кострома обладает уникальной планировкой – веерной, такой нет больше нигде. Судя по старинным фотографиям, Кострома была чудным городом, удобным для жизни, в ожерелье белых церквей. Мне захотелось её восстановить. В поисках реставрационной мастерской я оказался на территории Ипатиевского монастыря. Там увидел
«шанхай»: везде верёвки с бельём. Тогда на территории монастыря жили двести семьдесят семей.
Позже он узнал, что это место криминальное. И что ему предстоит участвовать в работах по реставрации Ипатия. Однако вначале ему поручили работу, которая считалась более простой: реставрация так называемого дома слепых – старинного дома с колоннами по улице Войкова. «Очень красивое было здание, – вспоминал Васильев,
– серебристо-серый цвет стен, белый ордер, белый антаблемент, белые наличники. Мы восстановили фасады и интерьеры. Но после нас дирекция училища слепых перекрашивала здание, как хотела. Розовые колонны, зеленые стены. Какая чушь!»
Васильев оказался в Ипатьевском монастыре в разгар реставрационных работ. Возглавила их главный архитектор Костромской архитектурной мастерской Калерия Густавовна Тороп. Легендарная личность, которая устраивала для реставраторов поездки по всей России, а из простых рабочих делала мастеров. И что немаловажно – умела воздействовать на власть, когда та «вставляла палки в колёса». Собирала альбомы фотографий старого города, объявляла: «Иду воспитывать власть». И шла доказывать, что если уважаешь свой город и себя, то не будешь сносить памятники зодчества. У неё получалось разговаривать с чиновниками.
Мельницы, амбары, бани, спасённые в первые годы существования мастерской, – золотой фонд нашего музея архитектуры и быта. Калерия Густавовна увлечённо занималась архивным поиском, организовывала экспедиции по области для выявления неизвестных памятников зодчества. Вновь прибывшему архитектору нравилось то, что Тороп понимала архивный поиск широко, стараясь охватить весь спектр местной строительной традиции. Разыскивала не только уникумы, но фиксировала наиболее типичные черты жилых, хозяйственных построек того или иного района.
Из воспоминаний дочери Леонида Васильева Татьяны Васильевой, художника-реставратора темперной живописи:
– Да, у Тороп получалось разговаривать с чиновниками, а у отца – нет. Он был очень принципиальным в профессиональном плане. Разногласия, порой очень острые, побудили
его в конце семидесятых годов уехать на несколько лет из Костромы, так им любимой. Но об этом я подробнее скажу позже. А пока – о том золотом времени, когда я ещё не понимала, в чём состоят главные трудности папиной работы. Лет с трёх себя помню отчётливо.
Любила, когда папа приводил меня к себе на работу в мастерские: просторное помещение, темноватое, а в нём рядами стоят кульманы. Запах ватмана, табачного дыма, на батарее лежат ржаные сухарики. Отец называл их «мои бисквиты». Позже, когда я стала взрослой, папа жил тогда отдельно от нас, и я ездила к нему домой, меня встречала та же картина: кульман, «бисквиты» на батареях. Отец сидит за кульманом, пьёт чай и размешивает сахар карандашом. У него постоянно стояла кружка с очень сладким чаем, на этом горючем он существовал. Я возила ему еду в судочках. На следующий день приезжала с новой порцией, а у него там ещё прежняя была не съедена.
– Папа, ну, что ж ты ничего не ел?
– Да как-то не хотелось.
Бывало, звоню ему часа в четыре дня:
– Папа, ты поел сегодня?
– Да нет ещё, как-то работы было много.
Однажды он напугал сторожа мастерской: в одиннадцать ночи явился – надо было срочно пройти к своим листам с чертежами и зафиксировать только что возникшую мысль. В выходные дни сторож уже привычно открывал ему двери. Лет тринадцать мне было – папа ездил в командировки в Петербург (тогда это был ещё Ленинград) и брал меня с собой. Екатерининский дворец (в 1974 году) в Пушкине был ещё закрыт на реставрацию. Мы ходили по пустынным залам. Я видела позолоченные фрагменты резьбы, обтянутые полиэтиленом мраморные подоконники, мастерские реставрационные, где сидели резчики. Потом папа возил меня по всем петербургским пригородам: в Павловск, Петродворец. Ходили в Русский музей, Эрмитаж. Впечатление ошеломляющее. Обходились без экскурсоводов, он обо всём рассказывал сам.
А ещё свои детство и юность помню как проводы отца в командировку и встречи его из командировки. Я любила встречи. Он всегда что-нибудь привозил интересное и много рассказывал о тех местах, где ему пришлось побывать. Помню, привёз маленькую деревянную ракушечку – фрагмент резьбы, часть декора двери на втором этаже дома Волконских в Иркутске. Так я узнала о Сибири, декабристах и ещё о многом другом. Эта ракушечка у нас хранится. У нас дома вообще очень много вещей от папы. Например, собрание сочинений Чехова. Он зачитал его до дыр и нам читал вслух. Причём со своими комментариями. До сих пор мы с мамой возвращаемся к его рассказам. Сохранились его очень красивые архитектурные рисунки, те, что дают представление об историческом памятнике в привязке к определенной местности. И, конечно же, замечательные его акварели. Он ведь если когда-нибудь отдыхал, то только на этюдах: писал акварели. У нас все они сохранились.
На восстановлении Ипатия Васильев работал, что называется, взахлёб. Обследования, обмеры, поиски документов, чертежей, гравюр, рисунков и фото в фондах различных музеев и архивов, работа с археологами и историками искусства позволили погрузиться в культуру эпохи, понять логику и алогизмы в характере реставрируемых объектов. Кажется, в те годы была найдена наилучшая форма работы мастерской: все архитекторы работали над разными объектами. Ещё не наступила специализация только на каменном или деревянном зодчестве, что помогало расширить кругозор, прикоснуться к корням традиций, понять механизм их развития. Восстановление монастыря начали с Нового города, где впоследствии был музей природы. Убирали позднейшие перегородки, восстанавливали разрушенные своды. Далее следовали Братский и Свечной корпуса, Троицкий собор, Архиерейский корпус. Свечной корпус пришлось даже откапывать, он на два метра был засыпан землёй. Воссоздавали постройки методом наращивания кирпича.
На счастье, архитекторы обнаружили замурованный кусок фрагмента старинной кладки большемерного кирпича восемнадцатого века. При позднейшей планировке монастырского двора нижние части древних зданий оказались закопанными. И откопать удалось не всё. Леонид Сергеевич проектировал богадельню, второй этаж Братского корпуса, весь Архиерейский корпус, занимался Троицким собором, воротами, звонницей, монастырскими стенами.
«На территории монастыря ещё много неизвестного, – рассказывал Васильев в интервью журналистам, – необходимы дальнейшие археологические раскопки. Мы собираемся восстановить собор Рождества Богородицы, который стоял в монастыре между Троицким собором и звонницей». Архитектор успевал всё. Даже обсуждать с общественностью будущее города. «Несчастье Костромы, – говорил он, – да и многих городов в том, что со временем вырос культурный
слой. Все дома утоплены в асфальте, они гниют. Наша гордость – каланча и Торговые ряды тоже не избежали этой участи. Надо по возможности опустить тротуары. Есть способ поднятия деревянных зданий на домкратах».
Из воспоминаний Тамары Кильдышевой, директора ГУП «Костромареставрация»:
– Лето 1966 года: в Ипатьевском монастыре ведутся работы в Троицком соборе (реставрация живописи и иконостаса). По аллее навстречу художникам-реставраторам идёт мужчина с бородой в сером пиджаке и с маленьким чемоданчиком в руках. Тут-то я и узнала, что это Леонид Сергеевич Васильев. Мне он показался человеком из XIX века, одним из чеховских героев, и совсем немолодым, хотя ему было всего 32 года.
А ещё помнится, я пришла с работы домой вечером, было холодно, топилась печь, и Леонид Сергеевич с Альбертом Кильдышевым сидели у огня в пальто и читали друг другу стихи: Васильев
– Фета и Тютчева, а Альберт – Ахматову и Пастернака…
Васильев полюбил Кострому дореволюционную. Деревянную и каменную, оригинальную, уютную, камерный город – ипостась русской провинции. Он признавался, что архитектура старой Костромы была для него школой вкуса и что, бродя по старым улицам, он получал архитектурное образование. Он владел всеми строительными приёмами, инженерными знаниями той эпохи, на которую пришлось сооружение памятника. Защитив проект реставрации, он передавал его прорабу на исполнение. Но с объекта не уходил: вместе с рабочими вёл обследование, разборку и на месте разъяснял им смысл работы, обучал приёмам, принятым в прошлом.
Архитектурное мышление подсказывало ему, что в центре не хватает вертикалей. И он начал работать над проектом колокольни церкви Спаса в рядах. Никто не поручал ему этой работы, опыта подобных
«новоделов» тогда ещё не знали. И когда осенью 1966 года в Москве состоялся творческий отчет нашей реставрационной мастерской, Леонид Сергеевич показал проект восстановления колокольни. Случилось чудо – его одобрили и порекомендовали «претворить в жизнь». И всё-таки в области никто не рискнул дать деньги на
«такое дело». Проект мог надолго угодить в «ящик». В общем-то, привычный для Васильева результат его трудов.
По словам Татьяны Васильевой, её отец чертил постоянно. А вот в жизнь эти проекты воплощались далеко не все. Так что ящик не пустовал. Он бы совершенно переполнился в советское время, если бы тогда не существовало такое понятие, как план. Архитектурная мастерская тоже была обязана делать определённое количество проектов в определённую единицу времени. Подходил к концу квартал или год, выяснялось, что план «не тянет». Приезжали к Васильеву. Он выдвигал ящик, доставал кипу чертежей. План, таким образом, оказывался успешно завершён, и даже перевыполнен.
Когда колокольня Спаса в рядах поднялась над городом, одна чиновница из горисполкома запретила установку креста на колокольне. Она сказала, что не потерпит, если из её окон он будет виден. Трудно поверить, что были такие чиновники. Тем не менее были, и не только в Костроме. По всему Советскому Союзу в семидесятых годах власть не любила храмы, колокольни, монастыри. Известен случай, когда собственному корреспонденту Гостелерадио в Костромской области вкатили выговор за то, что в кадр его телевизионного сюжета случайно попали кресты Ипатьевского монастыря. А сам сюжет из-за этого случайного кадра так и не вышел в телепрограмме «Время».
Но ценность работы архитектора понимали все. «В конце семидесятых, – рассказывает Татьяна Васильева, – когда я училась на художественно-графическом факультете Костромского пединститута, преподаватели приводили нам пример воссоздания архитектурных размеров по фотопроекциям колокольни храма Спаса в рядах. Я не говорила, что это сделал мой папа, но в душе очень гордилась».
Васильева командировали в Шушенское. Шла подготовка к столетнему юбилею со дня рождения Ленина. Из Москвы и других городов России были спешно собраны более-менее заметные реставраторы, которым за короткий срок нужно было сделать очень много по реставрации мемориала в Шушенском. В этой группе оказался и Васильев. И он там буквально ошеломил всех своей работоспособностью, сделав за командировку едва ли не больше, чем пять-шесть других архитекторов. Те жили в своем размеренном ритме, а Леонид Сергеевич по своему обыкновению с утра до ночи проводил за чертежами и эскизами.
Кстати, среди выполненных в Сибири проектов была реставрация ряда памятников, связанных с сибирской ссылкой декабристов, в том числе дома княгини Волконской в Иркутске. Сразу после работы в Сибири Леониду Сергеевичу было присвоено звание Заслуженного работника культуры РСФСР. Иркутская газета «Советская молодёжь» писала: «Из Костромы был отправлен к нам архитектор-реставратор Леонид Сергеевич Васильев – он провёл очень большую подготовительную работу по обследованию застройки центральной части города на предмет выявления наиболее пригодных для комплекса домов и на месте выполнил проект реставрации
дома Волконского. Застенчивый, обаятельный человек. Работал артистично, более чутьём, нежели рассудком».
С годами у Леонида Сергеевича образовалась своя тема, он выбрал храмовое зодчество, а из всех видов реставрации – воссоздание утраченного. Колокольня церкви Спаса в рядах – первый опыт воссоздания без авторского проекта, обмерных чертежей, только на основе фотодокументов. В мировой практике этот метод использован был польскими строителями при воссоздании исторического облика разрушенной Варшавы.
К возвращению Леонида Сергеевича из командировки в Костромской архитектурно-реставрационной мастерской наметились перемены: намного уменьшилось финансирование реставрационных работ. Но Васильева не отсутствие денег заботило, а отсутствие интереса к памятникам русского зодчества. Между тем его упорно звали в другие города. И он уехал – сначала в Рязань, потом в Ярославль. Работал там до середины 1980-х, но не прижился, вернулся в Кострому. Вернулся и ранним солнечным утром долго бродил по городу, радостно оглядывая и Торговые ряды, и здание горисполкома на Сусанинской площади, любимый его классицизм.
Но радость возвращения вскоре сменилась разочарованием от вида колокольни церкви Спаса в рядах. Строительство её начиналось при нём, а заканчивалось в его отсутствие. В оригинальной постройке использовалась известковая обмазка стен, а в восстановленном варианте колокольню оштукатурили. Цементная штукатурка не срослась с кирпичной кладкой и со временем начала отслаиваться, при этом осыпался и кирпич. Нарушение технологии в отделочных работах строители посчитали мелочами.
«От таких “мелочей” отец страдал, – признаётся Татьяна Васильева, – ведь хороший проект могли загубить небрежным исполнением. Набережная Волги в Костроме оставалась его больным местом до самой смерти. Сначала на набережной стоял жуткий мелькомбинат. Снесли. Но потом настроили домов-кубов. Они цивильные, но задавили церковь Вознесения. А ведь церковь изначально строилась как доминанта».
Но в целом возвращение Васильева в Кострому было благоприятным для него. Архитектора ждало много работы: началось масштабное возвращение и восстановление храмов и монастырей, строительство новых храмов. Связаны такие перемены были с некоторыми изменениями в государственной политике по отношению к церкви. Но прежде всего – с появлением в Костромской епархии архиепископа Александра. Васильев работал в это время не только в Костроме, но и в районах области. «Работы идут по всей губернии, – говорил Васильев в интервью корреспонденту газеты “Северная правда” в марте 1999 года, – Макарьево-Унженский и Паисьев монастыри, храмы в Введенском, Мантурове, Шарье. В Костроме – храмы в Малышкове и в Панове. В этом году мы ожидаем приезд Патриарха, нужно серьёзно подготовиться».
Из воспоминаний отца Александра Шастина, настоятеля Введенского кафедрального собора в городе Галиче:
– В 1992 году мы начинали работы по восстановлению колокольни при храме Василия Великого. Я обращался ко многим архитекторам с просьбой сделать проект, но все отказывались по причине занятости. Не отказал бы Леонид Сергеевич Васильев, но его в это время не было в Костроме: он оставил всё и уехал к своей заболевшей маме в Йошкар-Олу, чтобы ухаживать за ней. Вернулся, когда она умерла. Мы познакомились. До этого я о нём только слышал. К тому времени мы уже начали работу по проектированию с одним из московских архитекторов. И как-то у нас всё не получалось. Хотя трудились уже месяца три и посмотрели аналогичные объекты в Судиславле и в Чухломе. Я рассказал Леониду Сергеевичу о своих печалях.
Мы вместе приехали в Галич, поужинали. Я предложил отдохнуть, а к работе приступить завтра с утра. Он ответил:
«Нет-нет, я поработаю». И сел к столу со своими записями, набросками для чертежей и фотографиями колокольни. Подошёл вечер, потом – поздний вечер. Я ещё раз попытался предложить ему отдохнуть. На что он уже довольно строго сказал, чтобы я ему не мешал. К утру был готов проект колокольни. Вы можете спросить любого архитектора, и всякий скажет, что такого не может быть никогда. Физически невозможно за ночь по фотографии и по нескольким размерам сохранившегося основания колокольни сделать проект. Когда утром он мне показал этот проект, я сказал: «Леонид Сергеевич, я вижу, понимаю, что это всё есть, но не верю».
Его невозможно было «отблагодарить» – положить в карман небольшую денежку за труд. Он подобных благодарностей не терпел, мог серьёзно обидеться.
С ним советовались как с уникальным, очень серьёзным и глубоким специалистом. Архиепископ Александр, который много с ним работал, хорошо его знал, говорил, что Леонид Сергеевич один мог обеспечить работу целого отдела архитектуры. Но в некоторых вопросах, особенно касающихся быта и здоровья,
выдающийся архитектор был как ребенок. Например, сам никак не шёл в больницу, даже при крайней необходимости. Он избегал ходить в те места, где однажды встретился с безразличием или грубостью. А если избежать не удавалось, он не спорил, не просил и ничего никому не доказывал. Просто разворачивался и уходил. Когда стал слепнуть второй глаз (первый ослеп раньше), архиепископ Александр хлопотал за него об операции в Москве. В то время в Костроме ещё не делали серьёзные операции на глазах. Вернувшись из больницы и только-только сняв повязку, Леонид Сергеевич тут же встал к кульману. «Может быть, и не при моей жизни это восстановят. Но тенденция-то есть!»
Надо сказать, что с приходом в Костромскую епархию архиепископа Александра началось восстановление многих храмов. Так что тенденция, о которой упомянул Васильев, развивалась. Когда архиепископ стал благодарить Леонида Сергеевича за большую работу, тот искренне удивился: «Что вы, владыка, это я вам благодарен за то, что дали возможность воплощать замыслы, которые давно в моих ящиках лежали».
С 1995 года Васильев – в должности архитектора в Костромском епархиальном управлении. Он счастлив тем, что работает во имя вечного. Но через некоторое время бескомпромиссный характер Васильева проявляется и в отношениях с архиепископом. Татьяна Васильева объясняет это тем, что взгляды их разнились: «Папа если уж докапывался до более ранних фундаментов, то стремился убедить всех, что реставрацию памятника надо проводить именно по ним. Если кратко сказать – он тяготел к исторической правде в реставрации, а владыка – к каноничности. Папа пытался владыку переубедить, переупрямить, но нашла коса на камень. И отношения их поостыли. Папа очень переживал по этому поводу, тем не менее, на компромисс не шёл».
«Содержание памятника архитектуры для меня прежде всего – идеология времени, которую он выражал, и обусловленные временем технологии, и все особенности строительного искусства. Вот сейчас мы делаем колокольню Знаменского храма на Дебре. По современным меркам можно построить гораздо проще, но я повторяю особенности тех времён. Как же иначе?» – так объяснял свою позицию архитектор.
Внимание общественности к Васильеву пробуждалось тогда, когда ему что-то удавалось. А поскольку удавалось ему при архиепископе Александре многое, то и внимания было много. Журналисты областных газет стали часто обращаться к нему за интервью. И он, всегда жалевший на это дело времени, зачастую хватался за любой вопрос, обращённый к нему, чтобы рассказать о задуманном, привлечь внимание именно к исторической правде в реставрации. К примеру, журналисты спрашивали, есть ли у Леонида Сергеевича особенно дорогие для него объекты, которые он реставрировал и восстанавливал? А он отвечал, что видит столько недостатков и ошибок, что взял бы да и переделал все. И продолжал разговор об этих ошибках: надо бы, мол, восстанавливать памятники архитектуры по самым ранним фундаментам, а не по тем, которые удалось откопать быстрее. Много было с Ипатием связано споров, в которых участвовал и Васильев.
Из интервью Леонида Васильева корреспонденту областной газеты «Северная правда» в марте 1999 года:
– В монастыре всегда было два храма. Троицкий – большой, летний, он не отапливался. Рядом была церковь поменьше, которую можно было топить и где службы шли круглый год. Она располагалась между звонницей и собором и замыкала перспективу, открывавшуюся от главных ворот. Была построена одновременно с Троицким собором в середине XVI века при Грозном и простояла до середины XVIII, до приезда Екатерины II. К приезду императрицы в 1767 году готовились заранее и обветшалый храм, видный от входа, сломали и построили в стиле барокко.
Тогда же построили и парадные Екатерининские ворота. На фронтоне внутренней арки по голубому фону – белый треугольник со «всевидящим оком» и белые лучи. В такой же гамме была и церковь Рождества Богородицы. Бледно-голубой – богородичный цвет. Скромное по высоте здание было оченьочень нарядным: синяя главка, усыпанная золотыми звёздами, кованый золочёный крест на ней, высокий подклет с аркадой по фасаду, белокаменная лестница. Синтез позднего барокко и раннего классицизма, очень изящно. По образу Китайского дворца Ринальди в Ораниенбауме. Такой церковь простояла примерно до отмены крепостного права, и её снова снесли. Подземные потоки деформировали фундамент. Его латали и чинили, но снос церкви был неизбежен.
Создание нового храма было поручено известнейшему
Константину Тону, что он и сделал. Эта церковь простояла до 30-х годов, и её снова снесли. Для меня не существовало вопроса, что из этого всего восстанавливать – естественно, постройку екатерининской поры. Она наиболее гармонично,
функционально и стилистически связана с главными воротами. У нас есть рисунки этой церкви, выполненные художником Григорием Чернецовым, из Русского музея и подробные фиксационные чертежи девятнадцатого века из архивов Синода. А Константин Тон выстроил банальный пятиглавый храм вполне в своём духе: элементы классицизма сочетаются с псевдорусскими. Но его храм был отменно сделан технически.
«Сегодня, – говорит дочь Леонида Васильева Татьяна Леонидовна, – церковь Рождества Богородицы восстановили по проекту Константина Тона, то есть, по более позднему проекту, чем хотел папа».
В статье «Правильно ли мы датируем Троицкий собор Ипатьевского монастыря», которую Васильев написал в содружестве с историком и краеведом Николаем Зонтиковым и опубликовал в газете «Северная правда» в октябре 2001 года, Леонид Сергеевич возвращается к своей теме спора. Но говорит уже не только о том, что необходимо восстанавливать, но и о том, как правильно считать возраст восстановленного. Авторы, основываясь на приводимых ими данных, пишут: «Всё это даёт нам возможность пересмотреть традиционную датировку Троицкого собора, как построенного в 1650–
1652 гг., и позволяет более точно датировать храм XVI–XVII веками, т. е. отнести время его сооружения к 1560–1562 годам».
Он говорил, что хотел бы всё время жить в деревянном одноэтажном домике в Галиче: «Там моя избушка на берегу озера. Закат видно, тишина, чистый воздух, соловьи весной, собачки тявкают – идиллия! Я уезжаю туда как бы в духовную эмиграцию». Но приходилось жить в Костроме; сначала в коммуналке старого дома, затем в отдельной квартире на улице Подлипаева и два последних десятилетия – в том месте, которое особенно не любил: в застроенном железобетонными панельными коробками микрорайоне Давыдовский. Правда, внутри
«железобетонной коробки» он устроил свой быт так, как хотел. По словам дочери Татьяны, посредине комнаты стоял кульман с чертежами, а рядом – проигрыватель и фонотека: Леонид Сергеевич любил работать под музыку Чайковского, Гуно, Моцарта, Баха, Вивальди. Так было везде, где он жил: в Костроме, в командировках, в Рязани, в Ярославле… «Однажды я пришёл к нему домой, – вспоминает священник костромской церкви Иоанна Златоуста отец Николай Несмелов, – и был потрясён: посредине комнаты – огромный кульман, на нём – чертёж колокольни. И больше ничего не увидел».
Пристрастное отношение Васильева к архитектуре состоит в том, что если он видит необходимость восстановления какого-либо архитектурного памятника, то, не тратя лишних слов, начинает делать проект, не имея никакого заказа. А потом бывают счастливые моменты, когда проект становится востребованным и находит своё воплощение. Бывает и так, что случай не приходит. По крайней мере, при жизни архитектора. Так случилось с проектом колокольни Костромского кремля. Леонид Сергеевич сделал проект колокольни ещё в советское время, ещё работая в мастерской. Когда не только о восстановлении храмов не говорили, но и о том, что их больше не будут ломать. А он верил, что когда-то этот проект воплотят в жизнь. И вновь в небо Костромы вознесётся уникальная колокольня, архитектурный шедевр: голубая, с белыми колоннами, золотыми коваными вазами, с курантами.
Из воспоминаний Леонида Васильева:
– В 1986 году я вернулся в Кострому из Ярославля. У меня начались несчастья с глазами, стал слепнуть. И вот пока я мотался по больницам, мне в голову стали приходить мысли о восстановлении нашего Кремля. Между операциями я съездил в Москву, раздобыл чертежи. Узнал, что в 1934 году за несколько дней до взрыва Кремля в Кострому приезжали два студента-архитектора Чижов и Чудаков. По заданию Академии архитектуры они были посланы для фрагментарных обмеров зданий нашего Кремля. Им чудом удалось очень много обмерить: для того, чтобы приготовить «гнёзда» для аммонала, к стенам были приставлены лестницы – вот по ним и лазили художники. Ошибок они наделали немало, но у нас были чудесные фотографии из архивов Ипатиевского монастыря. С помощью этих фотографий ошибки мы исправили. В 1991-м году наша реставрационная мастерская получила официальный заказ от областного управления культуры на создание проекта восстановления Кремля. Я составил проекты Богоявленского собора и Царской беседки, Александр Чернов делал Успенский собор, Людмила Матросова
– Триумфальные ворота, Андрей Нечаев – ограду. Это было последней настоящей работой нашей мастерской.
Из статьи Леонида Васильева «Это нравственный долг общества», опубликованной в газете «Северная правда» зимой 1990 года:
«Во все периоды расцвета общественной жизни (за исключением времён тоталитаризма) архитектура как искусство выражала высшие, наиболее гуманные стороны человеческого духа, утверждала достоинство и свободу человеческой личности. Постулат “человек – мера всех вещей”, пронесённый сквозь тысячелетия, оплодотворял искусство всех времён и всех народов. Выраженный в системе пропорциональных
соотношений, исходящий из закономерностей самой природы, он обеспечил гармонию памятников архитектуры и в природном ландшафте, и в человеческой среде. Забвение этого принципа неизбежно приводит к деградации искусства, в том числе и искусства архитектуры. В этом убеждает застройка новых районов нашего города, и не только его. А ведь архитектура – лицо общества, её создавшего.
Кремль Костромы выразил в себе высшее напряжение духовных сил общества того времени, стал воплощённой мечтой о гармонии и величии, пробуждал высокие чувства. И в этом его облагораживающий, гуманистический потенциал. Нет нужды доказывать, как благотворно было бы его воздействие на сознание и чувства людей нашего, времени.
Да, его нужно восстановить. Пусть не сразу, пусть это займет десятилетия, но в этом нравственный долг общества, идущего к духовному возрождению. Задача облегчается тем, что сохранились подробные обмеры и детальная фотофиксация кремлёвских построек. В ближайшее время с них будут сняты копии, и появится возможность приступить к практическому составлению проекта реставрации. Выполнить эту работу берётся реставрационная мастерская Костромы. Строительные работы, думаю, следует начать с восстановления воротиловского Богоявленского собора с его грандиозной колокольней. С появлением этого собора силуэт Костромы получит логическое завершение».
Леонид Сергеевич был совершенно уверен, что чертежи его пригодятся, Костромской кремль будет восстановлен. И старался приблизить это время. Появился проблеск надежды: в Москве началось восстановление, вернее, строительство храма Христа Спасителя. Это событие вызвало в обществе волну дискуссий вокруг так называемых
«новоделов». Мнения на тему «надо ли восстанавливать “полностью утраченное”» разделились полярно. И вот тут Васильев заявил о своей поддержке строительства храма. «Я думаю, – писал он, – что противники восстановления – тайные недоброжелатели русской культуры. Представьте, вдруг исчезло Адмиралтейство в Петербурге? Не восстанавливать? Но как же без него? Есть вещи, которые человечество не имеет права терять.
Все меркантильные соображения о том, что сначала надо накормить голодных, а потом восстанавливать дворцы, здесь ни при чём. Двигатель духовного прогресса человечества в примате духа над материей». Очевидно, говоря «Представьте, вдруг исчезло Адмиралтейство в Петербурге? <…> Как же без него?» – он думал о Костромском кремле: исчез, но как же без него?
Пока борьба за восстановление Кремля не приносила видимых ре-
зультатов, Леонид Сергеевич принял участие в реставрации Ильинской церкви за Волгой. Это был подарок судьбы: здесь он нашел себе духовного наставника и единомышленника – отца Виталия, настоятеля храма. Здесь, как сказал об этом событии отец Виталий, «Леонид Сергеевич принял таинство святого крещения».
Отец Виталий начал добиваться передачи участка земли церкви, чтобы поставить на этом месте часовню. Васильеву идея понравилась, и он взялся приготовить проект. Крестообразная в плане, небольшая, на невысоком барабане с круглыми окнами – купол с главкой, – такой её видел Леонид Сергеевич. Идея разрабатывалась, обрастала деталями. К часовне Васильев решил пристроить видовую площадку с упорной стенкой и арками – ведь место-то какое замечательное: вся противоположная сторона Волги видна как на ладони!
Проект Васильева был одобрен архиепископом и главным архитектором города, место под часовню было освящено. Но строительство не начиналось: предполагаемый спонсор сам оказался в трудных условиях и не смог выделить деньги. Леонид Сергеевич терпеливо ждал, не чураясь никакой работы: делал проекты крестов, оград, памятников. По проекту Васильева на плавбазе, где стоит наша подводная лодка «Кострома» и другие атомные подводные лодки Северного флота, был построен полковой Никольский храм – на берегу Баренцова моря, в бухте Ара-губа Мурманской области. Капитан подводной лодки «Кострома», по просьбе коллектива которой храм и был спроектирован и построен, Владимир Соколов в благодарность провёл целую экскурсию по подлодке, Леонид Сергеевич даже посидел у него в каюте. Вроде бы оттаял душевно.
В 2013 году отец Виталий про судьбу часовни сказал так: «Ничего нет пока».
Талант и труды члена Союза архитекторов России Леонида Васильева отмечены высокими государственными наградами: ему присвоено звание Заслуженного работника культуры РСФСР, Почётного гражданина города Костромы, вручён орден Дружбы народов. Святейший Патриарх Алексий II удостоил Леонида Сергеевича орденами преподобного Сергия Радонежского, благоверного князя Даниила Московского и преподобного Андрея Рублёва.
Конечно, он принимал все награды и звания. Но ждал большую из наград: что его проекты по восстановлению выдающихся сооружений прошлого обретут плоть и поднимутся над Костромой. Пока этого нет. Не реализованы проекты воссоздания комплекса Костромского кремля, церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи на улице Островского, Ильинской церкви на улице Советской. Будем надеяться, что пока.
Васильев писал: «Я считаю, что чем больше храмов, тем лучше, ярче проступает образ русского города. Церковь – это произведение искусства, храмы создают неповторимый городской ансамбль. Вот Кремль уничтожили, и всё рассыпалось. Как бы трудно нам ни было, сколько бы ни выдвигалось доводов в пользу иных, более насущных задач, – долг нашего поколения, долг нравственный, спасти, что ещё можно спасти. Потом будет поздно. И вопреки расхожему мнению: “Дети не отвечают за грехи родителей”, мы осмелимся возразить: “Нет, отвечают”. Ибо перед Россией, перед её культурой ответить больше некому».
…Выдающийся архитектор-реставратор Леонид Сергеевич Васильев умер 10 апреля 2008 года. Прах его покоится на кладбище храма Александра и Антонины в Селище.
Фото Т. Пакельщикова. 2014 г.
Могила Л. С. Васильева
у храма Александра и Антонины в Селище.
Сокращённый вариант статьи
«Леонид Васильев: работа во имя вечного»,
опубликованной в кн.: Почётные граждане города Костромы.
Т. 2. – Кострома, 2014. – С. 73–91
