Губернский дом 1994 год. № 2 (94)

Историко- краеведческий культурно- просветительский научно- популярный журнал № 2. – Кострома: Б/и, - 1994.

PDF-версия

Татьяна Гончарова. Семейный альбом. 3

Зинаида Лебедева. Минводы в Солигаличе. 8

Александр Разживин, Николай Муренин. Любовь к родному пепелищу. 12

Владимир Сморчков. ”С этим словом и памятью и в ненастье светлей”. 15

Сергей Алексеев. Культура древней Костромы. 18

Геннадий Черненко. Чудо-поезд губернатора Шиловского. 21

Л.А. Колгушкин. Кострома начала века. Мемуары. 25

Юрий Дойков, Лариса Сизинцева. Питирим Сорокин и костромской край. 31

Татьяна Войтюк. Летопись странника. 35

Виктор Бочков. Костромские Козловские. 42

Елена Сапрыгина. По следам грибоедовского прототипа. 51

Ольга Гуссаковская. Персиковая коробка. 53

Анатолий Беляев. Сколки. 60

Александра Кобякова. Последняя казнь. 62

Народное краснословие. Детские считалки и дразнилки. 76

Памяти Михаила Дудина. 78

Юрий Дойков, Лариса Сизинцева. Питирим Сорокин и костромской край

29 января 1994 г. исполнилось 105 лет с тех пор, как в селе Турья Вологодской губернии родился Питирим Александрович Сорокин. Умер он в феврале 1968 года в пригороде американского города Бостона, Винчестере, по словам его друга, профессора Н. С. Тимашева, «получив признание как великий ученый в© всех цивилизованных нациях, исключая находящиеся под коммунистическим игом». Его считали «социологом номер один XX века». Теперь его труды издаются и в нашей стране. Тем приятнее сознавать, что «дальняя дорога» этого человека иногда проходила по Костромской земле.

В одной из своих статей П. А. Сорокин писал: «Во впечатле­ниях детства и особенно первых годов сознательной жизни весь секрет дальнейшего характера человека. Общественная среда дает человеческой душе основ­ной тон и окончательную фор­му. Она же, особенно в детские годы, проводит те решающие бо­розды, которые определяют на­всегда волю, ум и совесть чело­века.»’ Что же за «борозды» по­явились в душе его за неполные три года костромской жизни?

Для того, чтобы понять кру­тизну поворота, происшедшего в сознании П. А. Сорокина, не­обходимо понять, каким он при­ехал сюда. Будущий ученый вы­рос в патриархальной деревенс­кой среде, нравы которой, по его словам, основывались «на обычаях золотого века, десяти заповедях и взаимопомощи»2, а избы не закрывались за отсут­ствием воров. Фоном служила девственная природа, леса кото­рой «еще не были испоганены цивилизацией» (с.2) и служили источником не только телесной, но и духовной пищи, — «лес оказывался неистощимо щедр на постоянные перемены обличья и настроения» (с. 13). Мелодии старинных песен народа коми П. А. Сорокин узнавал потом в произведениях Баха, Моцарта и Бетховена. Языческие верования мирно уживались с православ­ной религией «с ее впечатляю­щими ритуалами, церковной музыкой, красочными шествия­ми, мудрыми таинствами.» (с. 16).

Отец, А. П. Сорокин, был серебряных дел мастером из Ве­ликого Устюга. С ним мальчик обошел множество церквей, со­здавая и восстанавливая ризы икон, канделябры и прочую ут­варь, золотя и крася церковные шпили, купола, крыши. За это время он стал прекрасным пев­чим, детально изучил церков­ную службу и тексты, а после прочтения житий святых даже захотел стать отшельником, и «часто уединялся в близлежа­щем лесу, чтобы попоститься и помолиться» (с. 33).

Опыт детских лет помог поз­же в его социокультурных ис­следованиях, позволив осознать правду, правомерность и рав­ноправие «идеациональной» культуры, целиком подчинен­ной божественной идее, которая казалась цивилизованному миру атавизмом, дикостью.

При этом П. А. Сорокин много читал, удивляя учителей своими успехами. Поэтому, ког­да он 2 июня 1904 г. закончил второклассную школу в с. Гам, А. Н. Образцов дал ему рекомен­дацию для поступления в цер­ковно-учительскую школу с. Хренова Кинешемского у. Кос­тромской губ. (с.260).

Это учебное заведение неко­торые исследователи называют «учительской семинарией», упоминает это название и сам П. Сорокин. Между тем се­минарии считались средними учебными заведениями, тогда как Хреновская церковно-учитель­ская школа еще незадолго до поступления в нее П. Сорокина была обычной второклассной церковно-приходской школой, одной из множества, созданных при епископе Виссарионе в Кос­тромской епархии.

Владыка Виссарион (Неча­ев) был сторонником развития сети церковно-приходских школ повышенного типа, а именно такой и была второклассная цер­ковно-приходская школа с. Хре­нова; ее задачей, по словам вла­дыки, было «не отрывая русско­го человека от родного для него сельского хозяйства, составляю­щего оплот1 и силу русского го­сударства, и тем предохраняя его от влияния вредных сторон ци­вилизации, дать ему более или менее обширное образование, чтобы он мог впоследствии, в качестве учителя школы грамо­ты, сеять семена истинной веры и истинных знаний». 3 Здесь же преподавались основы ремесел и рационального ведения сель­ского хозяйства.

Школа была открыта в 1884 г. и помещалась поначалу в цер­ковной сторожке. Само село Хреново было центром большо­го прихода, из деревень которо­го во второй половине прошлого столетия выросли крупные фаб­ричные села — Тезино, Гольчи- ха, Бонячки, дававшие большую часть хлопчатобумажных тканей губернии.4

Хозяева этих фабрик — Ко­новаловы, Миндовские, Разоре­новы, Морокины, были выход­цами из старообрядческих се­мей и предпочитали открывать при фабриках церковно-приход­ские школы, число которых уве­личивалось год от года и требо­вало новых учительских кадров. Вероятно, именно поэтому трехэтажное здание в Хрено­ве, заложенное в 1900 г. для церковно-приходской школы, было открыто 1 октября 1902 г. для церковно-учительской, вы­пускники которой могли пре­подавать не только в школах грамоты, но и в церковно-при­ходских.

В верхнем этаже нового здания помещались классы, библиотеки и рекреационная зала, во втором — спальни, в нижнем, полуподвальном — кухня и столовая. Рядом был построен двухэтажный дом для учительских квартир. За­ведующим и законоучителем , был назначен священник Л. Земляницкий, попечителем — местный фабрикант, на день­ги которого и было построено это здание — Иван Алексан­дрович Кокорев.

И. А. Кокорев признавался, что целью создания школы было «при помощи ее возвысить цер­ковь». Однако как часто поступ­ки наши приводят к противопо­ложному результату. Вот как оценивал П. Сорокин влияние на него учебы в Хренове: «всего за два года учебы большая часть моих предыдущих религиозных, философских, политических, экономических и социальных ус­тановок была разрушена. Ре­лигиозность уступила место полуатеистическому отрица­нию теологии и обрядов рус­ской православной церкви. Обязательное присутствие на церковных службах, введен­ное в школе, только усилива­ло это отрицательное отно­шение к религии. Мое старое мировоззрение и система цен­ностей были заменены науч­ной теорией эволюции и ес­тественно-научной филосо­фией. Приверженность мо­нархической системе правле­ния и «капиталистической» экономике сменилась респуб-ликанскими, демократичес­кими и социалистическими взглядами», (с.36).

А все начиналось с того, что надо было скрывать застенчи­вость провинциала, впервые сев­шего на поезд и пароход, впер­вые увидевшего «большие горо­да» — вероятно, Кинешму, са­мое большее — Кострому? «Все это возбуждало, смущало и подавляло меня. Я чувствовал себя чужаком в этой незнакомой суматошной среде», (с.35).

Таким же чужим чувствовал он себя и в хреновской школе. По сравнению с Вологодской глубинкой здесь было «более цивилизованное» пространство, и пятнадцатилетний подросток, «одетый в домотканые вещи, с манерами, лишенными город­ского лоска, выглядел и чувство­вал себя деревенщиной», (с.35). В 15 лет это воспринимается острее, чем при написании ме­муаров, и он сделал все, чтобы быть — как все: купил костюм, «приобрел кое-какие городские манеры», а в чем-то и лучше всех: разговоры с товарищами и преподавателями скоро показа­ли, что этот мальчик не так прост, и очень скоро он «завоевал репу­тацию лучшего студента в клас­се, был лидером в литературной, научной и политической дея­тельности студентов» (с.35). В 1905 году в школу поступил и Н. Д. Кондратьев, впоследст­вии видный экономист, с кото­рым П. А. Сорокин подружился и сохранил дружбу на всю свою непростую жизнь. Не странно ли, что маленькая церковно-учи­тельская школа на окраине Кос­тромской губернии при сравни­тельно недолгом своем сущес­твовании дала двух ученых с мировым именем?

Возможно, сыграло свою роль то, что Кинешемский уезд тогда можно было назвать «сей­смически активной зоной»: фаб­рики давали немалые доходы, которые позволяли земству экс­периментировать, искать пути решения различных задач, удов­летворения местных нужд, — это и стало предметом исследова­ний Н. Д. Кондратьева.

С другой стороны, большое количество рабочих, вырванных из привычной сельскохозяй­ственной среды, оторванных от земли, от привычного образа жизни (подобно самому П. Со­рокину) искали возможности ус­троить эту жизнь в соответствии со своими потребностями и ин­тересами. И никому не надо объ­яснять, что было за время, когда два друга, П. А. Сорокин и Н. Д. Кондратьев, учились в Хренове - 1905 год.

П. А. Сорокин становится «ревностным социалистом-рево- люционером», и так же, как пре­жде он проповедовал в кресть­янских избах православие, — те­перь стал «распространять рево­люционные идеи среди студен­тов, рабочих и крестьян близле­жащих деревень» (с.36). Это ста­ло началом бурной политичес­кой карьеры П. Сорокина, при­ведшей его во Временное прави­тельство Керенского, а затем и в Учредительное собрание и за­кончившейся в 1922 г. высылкой из России вместе с другими ве­личайшими ее учеными.

В своих воспоминаниях П. А. Сорокин писал, что был аресто­ван вечером первого дня рождес­твенских каникул 1906 г. в доме, где должна была состояться его встреча с одной из рабоче-кресть­янских групп, и отправлен в тюрьму г. Кинешмы. В Иванов­ском областном архиве сохрани­лось постановление Кинешем- ского уездного исправника от 5 января 1907 г. Из него видно, что П. А. Сорокин с его товарищем по церковно-учительской шко­ле, И. С. Куликовым, «неоднок­ратно посещали крестьян дер. Быстри и Марфино и, как путем чтения запрещенных книг, так и словесно, возмущали население против правительства и предла­гали избирать во вторую Госу­дарственную Думу из партии со- циалистов-революционеров, так как только они могут добиться того, чтобы борцам за свободу была объявлена амнистия, и вместо думы было Учредитель­ное собрание, причем Сорокин с целью распространения среди населения имел при себе 14 не­легальных брошюр, а для сбора денег на революционные надо­бности — чековую книжку» 5.

П. А. Сорокин писал: «Хотя я и ожидал, что рано или поздно меня схватят за революционную деятельность, все же арест по­верг меня в шоковое состояние» (с.37). Впоследствии он еще дважды арестовывался до рево­люции и трижды при советской власти до своей высылки из Рос­сии (вряд ли кому еше из социо­логов его калибра так «посчастли­вилось», причем расстрела в 1918 г. в Великом Устюге Сорокину удалось избежать просто чудом.)

По сравнению с последую­щими заключениями, первое «оказалось далеко не так болез­ненно и пугающе», как представ­лял себе начинающий политик. «Меня бросили в грязную каме­ру, где деревянные нары кишели вшами, — вспоминал он позже. — Я преодолел это неудобство с оптимизмом и энергичностью юности. Выпросив большой чу­гунок кипятка у охранника, я ошпарил койку, вымел мусор из камеры и постарался приспосо­биться к новым условиям, на­сколько это было возможно. На следующий день меня ждало не­сколько приятных сюрпризов: начальником тюрьмы я был пере­веден в лучшую, чем моя, камеру, и он же предложил мне пользо­ваться телефоном в его кабинете. Политические заключенные при­ветствовали меня в своей компа­нии и устроили так, что дверь камеры не закрывалась и я мог свободно обращаться с ними. То­варищи по школе пришли на­вестить меня и принесли книгу, еду, сигареты, чтобы скрасить мое пребывание в тюрьме» (с.37).

Политические, социологи­ческие и философские дискус­сии при свободном общении друг с другом, чтение нелегальной литературы всех оппозиционных правительству направлений пре­вратило тюрьму в «университет», по собственному признанию, П.А.Сорокин «узнал больше, чем мог бы дать мне пропущенный семестр в церковно-учительской школе» (с.38). Наблюдение же за уголовным миром подсказало исследователю и тему его пер­вой книги: «Преступление и кара, подвиг и награда», вышедшей в 1914 г. в Петербурге и рассмот­ренной в качестве магистерской диссертации по окончании Пе­тербургского университета.

В конце концов суд над П. А. Сорокиным так и не состоялся. После трех с половиной месяцев тюремного заключения он был выпущен на свободу под глас­ный надзор полиции. Из Хреновской школы он был отчис­лен сразу после ареста, но пос­кольку идти было некуда, то он приехал в Хреново и провел там несколько дней у товарищей по учебе. «Меня сердечно встрети­ли и приняли скорее как героя, чем преступника, поскольку большинство студенческо-пре­подавательского состава симпа­тизировало революции и людям, агитировавшим за нее» (с.38). Затем в его жизни наступил но­вый этап — нелегальная жизнь профессионального агитатора- революционера в Поволжье.

Следующее известное нам пребывание П. А. Сорокина в Костромском крае относится к 1910 году. Он не смог внести плату за обучение в Психонев­рологическом институте, в ко­торый он поступил в 1909 г. после обучения на Черняевских курсах в Петербурге. В результа­те он был отстранен от занятий и вместе с Н. Д. Кондратьевым в феврале 1910 г. приехал в село Баки Варнавинского уезда Кос­тромской губернии.

Село Баки было центром Баковской волости, там поме­щались волостное правление и становой пристав, так что вряд ли можно было бы объяснить приезд в Баки желанием уехать подальше от представителей ад­министрации. Но это было мно­голюдное село (1571 душа, 320 дворов)\ лежавшее на пере­крестье крупных путей сообще­ния: через него проходил почто­вый тракт из Варнавина в г. Семенов Нижегородской губер­нии и в селе было две станции, почтовая и земская. Не менее важным было расположение села на берегу лесосплавной и судо­ходной Ветлуги, в селе была лес­ная пристань и развивались лес­ной, плотничий и строительный промыслы. Все это превратило село в крупный торговый центр в нем отмечены еженедельные базары и две ярмарки. Николь­ская церковь села Баки — боль­шая, трехпричтовая, объединя­ла более 7 тысяч прихожан из самого села и 30 окрестных селе­ний...

Так что вряд ли друзья иска­ли в Баках уединения, однако точные причины выбора имен­но этого села пока неизвестны. Тем не менее именно оттуда было отправлено прошение ректору С.-Петербургского университе­та с просьбой о зачислении на юридический факультет — оно сохранилось в личном деле сту­дента П. А. Сорокина.7 А в июле был получен ответ: зачислен. Больше никаких прямых указаний на пребывание П. А. Сорокина в Костромском крае пока не обнаружено.

Однако есть еще одно свиде­тельство о костромских его го­дах, которое пока не удалось соотнести с конкретными собы­тиями в жизни ученого. Еще одним источником для исследо­вателя его биографии может слу­жить автобиографический ро­ман, написанный в возрасте 27 лет и опубликованный под псев­донимом «Н. Чаадаев» в петер­бургском «Ежемесячном журна­ле» (1917, N7— 10). В рукописи, сохранившейся в Пушкинском доме, он назван «Перед закатом жизни», при публикации — «Предтеча».

Там мы находим единствен­ные пока свидетельства на тему, о которой П. А. Сорокин всегда высказывался очень скупо. «Сло­во «любовь» узнал я рано. Но, что оно значило едва ли давал отчет. По романам я знал ее, по романам же рисовал ее образ». Во время учебы в церковно-учи­тельской школе (или, как в ро­мане, — в семинарии) «неслыш­но и незримо пришла любовь. Один раз пришла она... Беско­нечная и единственно прекрас­ная в своей наивности и моло­дости. Пришла светлой, ясной, чудесной. Захватила душу, обве­яла ее дивным ароматом, вдох­нула радость и силы. И ушла... оставив кровавую рану, да го­речь осенней полыни. Болела рана дни, недели, месяцы. И, наконец, прикрылась дорожной пылью. Серым саваном окутала душу... Надолго, навсегда остал­ся лишь сухой, жесткий рубец, да тихие воспоминания»...

Первой любовью героя ро­мана стала Лиза, дочь предводи­теля местного дворянства Моз­жухина, репетитором сына ко­торого, зарабатывая деньги на жизнь и учебу, был Никуличев (Сорокин). Идентифицировать героиню пока не удалось, но интересно, что в письмах П. А. Сорокина к студентке Петербургского уни­верситета Елене Михайловой (относящихся к 1915 г.), в кото­рую он был влюблен, встречают­ся целые фрагменты, вмонтиро­ванные в следующем году в «Предтечу» и относящиеся в романе к Лизе. Публикация же романа была посвящена студен­тке Бестужевских курсов Елене Петровне Баратынской, которая и стала в мае 1917 г. женой П. А. Сорокина. Для истории души П. А. Сорокина значение это­го романа огромно.

Многое вместила в себя эта жизнь, жизнь политика и учено­го, пришедшаяся на слом вре­мен. И, может быть, опыт «пер­вого кризиса», совершившегося с ним на костромской земле, помог ему понять, что любой кризис — не только конец, но и начало. Закат великой западной культуры он рассматривает не как ее гибель, а как рождение заново в новом качестве, как возврат к идеациональной сис­теме культуры — той самой, ко­торая помнилась ему самому с раннего детства и с которой он расстался на костромской земле.

Примечания

1. Воля народа. 1917. 29 сентября.

2. П. Сорокин. Дальняя дорога. М., 1992. С. 14. Далее ссылка на это издание дается в тексте указанием страниц в скобках.

3. Костромские епархиальные ве­домости. 1902. ч. неоф. N21. с. 588.

4. Костромские епархиальные ве­домости. 1911 г. ч. неоф. N14. с. 423 — 431. Мы благодарим Т. В. Войтюк за указание этого источника.

5. ГАИО, ф. 770, оп.1, д .38, л. I.

6. Список населенных мест Кос­тромской губернии /по сведениям 1907 г./ Кострома, 1908. С. 21.

7. СПб. гос. исторический архив, ф. 14, on. 3, д. 56927, л. 4