Жизнь и быт Российской провинции XIX в.
в произведениях А. А. Потехина
Сегодня, когда мы все чаще при изучении истории используем цивилизационный подход, вольно или невольно во главу угла встает человек, его повседневная жизнь. Изучение микроистории помогает лучше разобраться в макроистории, понять все перипетии общественно-политической и социально-экономической, духовной жизни в разные периоды истории, выявить противоречия, извлечь уроки. Может, неслучайно мы наблюдаем в современных условиях рост числа научных исследований по истории повседневности, расширение источниковой базы.
Среди разнообразных источников по указанной теме ценность представляют очерки, повести, драмы и комедии, романы русских писателей XIX в., которые, на наш взгляд, сегодня востребованы еще не в полной мере. В частности, это касается творчества писателя, драматурга, театрального деятеля А. А. Потехина, произведения которого читаются с большим интересом и содержат яркие зарисовки жизни и быта, нравов людей разных сословий, проживавших в России в XIX в.
Родившись в приволжском городке Кинешме, тогда Костромской губернии, в семье мелкопоместного дворянина и прожив 79 лет, Алексей Антипович Потехин, был очевидцем многих событий и явлений, происходивших как в столице, так и в провинции. Окончил он костромскую гимназию, блестяще – ярославский Демидовский лицей, был на военной службе, но скоро ее оставил. Потом будет жизнь в Москве, знакомство с А. Н. Островским, кружок молодых литераторов (С. Максимов, А. Писемский, П. Мельников-Печерский), которые считали, что русская жизнь самобытна, красива, оригинальна и о ней надо писать. В 1850-х гг. Потехин начал печататься в журналах «Москвитянин», некрасовском «Современнике», газете «Московские ведомости». С интересом приняли тогда его этнографические очерки. Потом появились пьесы. Это драма «Суд людской – не Божий», «Шуба овечья – душа человечья», «Чужое добро впрок не идет», вскоре поставленные на петербургской сцене. Не прошли даром и годы, проведенные в Костроме на службе при губернаторе в качестве чиновника особых поручений1 . Во-первых, это было общение с А. Ф. Писемским, земляком, писателем, служащим губернского правления и страстным любителем театра, который они оба часто посещали и успешно играли в любительских спектаклях. Во-вторых, благодаря службе, ему удалось много повидать и обогатить свои представления о жизни в провинции, крестьянском быте, нравах помещиков, купцов, чиновников и использовать это в своем творчестве2 . Нам, костромичам, прежде всего, дороги материалы писателя о нашем крае, в том числе одна из его лучших пьес «Мишура». Написана она была в 1858 г. под впечатлением увиденного в Костроме. С середины 1850-х гг. А. А. Потехин, как и А. Ф. Писемский, А. Н. Островский, С. В. Максимов, будет участвовать в литературной экспедиции, организованной Морским ведомством3 . Все собранные материалы русских писателей вскоре стали бесценными источниками о жизни и быте людей, проживавших тогда в российской глубинке. В целом, бытописательский характер носят и его повести «Бурмистр», «Тит Софронов Козонок», «Хворая», «Хай-девка», «На-миру»; очерки «Деревенские мироеды»; романы «Бедные дворяне», «Около денег», «Молодые побеги». В 1880-е гг. А. А. Потехин участвовал в театральной реформе, заведовал репертуарной частью Александринского театра, являлся управляющим драматическими труппами императорских театров Санкт-Петербурга и Москвы. В 1900 г. был избран почетным академиком по разряду изящной словесности. Умер писатель в Санкт-Петербурге в 1908 г.
Перечитаем вновь произведения А. А. Потехина и попытаемся представить некоторые картины повседневной жизни российской провинции XIX в. Начнем с его этнографических очерков. Чувствуется, что писал их человек любопытный и очень наблюдательный. Интересны будут современному читателю описание губернского города Ярославля, уездного – Кинешмы, заштатного – Плеса, а также путевые заметки с Ветлуги и Керженца: лесных, промысловых, старообрядческих краев. Костромичам же будет больший смысл прочить материалы о своем крае. «Но, посмотрите вдаль, – отмечал писатель-путешественник, – там виднеется уже Кострома. Вот мало-помалу обрисовываются стены Ипатьевского монастыря... этого драгоценного памятника русской славы»4 . Вместе с башнями, бастионами и стенами он смотрелся как плавучий замок. В преддверии 400-летия Дома Романовых уместно добавить, какие глубокие впечатления остались в душе писателя после посещения им еще в детстве палат Михаила Федоровича на территории монастыря, его уютных маленьких комнат с изразцовыми печами, старинными с высокими спинками креслами будущего царственного юноши. В самой же Костроме особенно ему запомнились прекрасное величественное здание собора, изящная колокольня, стоящие на самом высоком месте берега Волги, и набережная, застроенная исключительно одними каменными зданиями5 . Но, покинув Кострому вместе с автором, мы плывем по Волге дальше. Быстро сменяются очаровательные картины ее берегов. Теперь перед нашим взором предстали красивая деревенька, «как будто выбежавшая на самый край высокого берега всем числом своих домиков», село с позолоченным крестом высокой колокольни, помещичий дом какой-то фантастической архитектуры, со множеством колонн и балконов, дремучий, почти нетронутый, сосновый лес, луга и перелески, покрытые чудными цветами, золотое море спеющей жатвы6 . Как эти строки напоминают «Воспоминания из путешествия по Волге» и зарисовки братьев Г. и Н. Чернецовых. Да, сегодня уже панорама волжских берегов смотрится несколько по-иному. Время и люди внесли свои коррективы. Образно описывает А. А. Потехин и своих спутников, людей разных сословий. Это и купеческое семейство, собравшееся на богомолье в Бабайский монастырь, и погрузившаяся в мягкую перину, окруженная десятками коробок, узелков и кулечков небогатая помещица, по делам своим приезжавшая в Ярославль, и школьник, отпущенный на вакацию, и молодец в синей чуйке, служивший приказчиком у купца одной из низовых губерний, и отставной служивый7 . Не прошла мимо глаз писателя и крестьянская изба небогатой приволжской деревни Костромской губернии. Не хитра и не богата ее наружность, заметил автор, сложенная из толстых бревен, покрытая соломой, с тремя маленькими окошечками, в которое с трудом пролезает курица, смотрит на мир Божий. Обыкновенно с левой стороны к ней примыкал крытый соломой двор, с другой – открытое крылечко. Через сени попадаем в избу и видим, что по всем стенам тянутся широкие лавки, более четверти избы занимает печь. На полках – горшки, чугуны, плошки, а в маленьком шкафчике хозяйки – кухонная посуда: деревянные чашки, ложки, ножи. В левом углу – образа. Изба освещалась лучиной8 . Как известно, много забот у крестьян. И поле его ждет, и сенокос, и лес, и ткачеством надо заняться, и на рыбную ловлю сходить, и горшки обжечь, и посуду деревянную сделать, и лапти сплести. Подметил писатель и то, что самовар, например, был редкостью. Если все же случалось его у кого-нибудь на время взять, то за чаем, как правило, начинался разговор о житии-бытии крестьянском, да об уплате податей. «И оброк-то подай, и подушно подай, и земски подай, все подай да подай!»9 Тяжело, но не нами установлено, не нам и переделывать, говаривали крестьяне. Вздохнув, продолжали теперь говорить об урожае, о погоде, о том, как у кого устроились дети, тем более что у одного старший сын – разносчик в Питере, а у другого – бурлак на Волге, и конечно, о басурманской машине, чудовище, гении Волги, будущей силе и могуществе ее – пароходе, которого даже рыба стала бояться, а потому ее меньше в Волге теперь, вот и дорожает она на рынке. Разговор затягивался за полночь. Нет-нет, да и раздавался смех, звучали пословицы и поговорки, грустные напевные песни. Судя по очеркам Потехина, жили в деревне и такие, как Николай Иванович по прозвищу односельчан Курощупов. Его изба из всех бросалась в глаза. На дворе больше десяти голов разного скота. Скот сытый, холеный. Гумно с овином, 2-этажный амбар – кладовая. Хозяину 80 лет. Спина его согнулась дугой. Седой стал как лунь, но все тот же, как в молодости, с упорным характером, бережлив, скопидом, неустанный работник. Везде у него, незаурядного мужика, был образцовый порядок10. Этот дом был полная чаша: «хлеб заходил за хлеб, корма скоту не покупал, всякой сбруи было вдоволь, несколько десятков ульев стояло на огороде, одежей полны короба, запас был для нечаянных гостей: и чай, и водка сладкая, и закуски даже разные»11. А вот еще зарисовка из жизни другой деревни. Хозяин – волосной старшина, с лицом спокойным и уверенным, всегда смотревший на окружающих с внутренним достоинством. Жил он скромно, всегда в труде, знал цену деньгам. Пользовался общим почетом и уважением как со стороны власти, так и со стороны крестьян. Все вопросы пытался решать вместе с крестьянским сходом. Активно боролся с пьянством особенно среди молодых парней. «От вас, кабатчиков, дьяволов, народ разоряется, люди гибнут, – не раз повторял он, – уничтожить вас надо, но для Отечества тогда ущерб будет, да арендной платы лишится деревня». Понимая, что по слабости и бедности, с горя и радости, идут мужики в кабак, настаивал на своем, но скоро понял, что все это бесполезно. Все оставалось по-прежнему12. Наблюдательный глаз писателя не пропустил мимо и более зажиточные усадебные постройки. Да, безусловно, держались они на труде крепостных, но и благодаря умению хозяина организовать, сберечь, приумножить. Господский дом, стоявший на горе, представлял из себя барские хоромы с мезонином, балконом, белыми колоннами, с множеством пристроек, флигелей, служб, конюшен, с псарнями, прудами. За домом тянулся сад на нескольких десятинах, где красовались рябины, сирени, черемухи, смородина, малина, яблони, скрывавшие свою зелень под белым, как молоко цветом, ароматным и душистым. Там виднелись сплошные, неоглядные поля, а далее лепились друг к другу лачужки, из которых каждый день, кроме воскресенья, крестьяне уходили на барщину13. Но постепенно, часть таких имений разорялась, приходя в упадок. Со временем с трудом можно было догадаться, что когда-то здесь был достаток и процветание. Детям и внукам тех успешных хозяев мало что уже доставалось. По воспоминаниям сторожилов, теперь они могли только представить, что в барском доме было много внутренних семейных комнат с изразцовыми лежанками, большая зала с хорами, просторная гостиная с дверью на террасу, выходящую в сад. Столовая с большим длинным столом, с дубовым буфетом, на окошках – горшки с геранью, картины, пышные пуховики, сундуки, красный шкаф со стеклами, кресла с веревочным плетением вместо подушки – все это напоминало о былом богатстве прежних владельцев усадьбы. Целую неделю и дольше могли продолжаться в них увеселения. Съезжалась вся округа. Каких только не было предложено гостям разносолов, в общем, роскошь кушаний и изобилие вин, выписанных даже из Петербурга или Риги. Были танцы, катание на лодках, прогулки по саду, незабываемый фейерверк14. Теперь в большинстве случаев, читаем у Потехина, это было все в прошлом... Приближался конец XIX в. По мере развития капитализма появлялись в деревне и местные банкиры, ростовщики, которых стали называть мироедами. Они жили тем, что давали кому в кредит деньгами, кому продуктами. Одни называли их благодетелями, а другие считали обманщиками. Во второй половине XIX в. в российской деревне продолжалось социальное расслоение. Но все-таки больше, наверное, крестьяне страдали не от капитализма как такового, а от того, что уж очень медленно он продвигался в деревню.
Каких только названий русских деревень не перечисляет А. А. Потехин. Это и Соврасиха, Дубково, Зыбкино, Большовка, Кульково, Бекрениха, Дудкино, Мешково, Лысково, Пустополье, Ступино и др. Читаешь и вспоминаешь строки из Н. А. Некрасова: «...Горелова, Неелова, Неурожайка тож». Конечно, на географической карте мы их вряд ли найдем, но, с другой стороны, думается, все-таки были такие деревни, наверняка. Обращают на себя внимание также следующие имена: Дормидонт, Аглаида, Анфея, Авдотья, Матрена, Акулина, Агафья, Дарья, Харлампий, Лизавета, Лукерья, Кузьма, Прасковья, Маланья, Федот, Федосья, Герасим, Тит, Паранья, Степанида, Терентий, Капитон, Гаврила, Арина, Секлетея, Филарет, Улита, Клим, Трифон, Осип, Филька, Епраксинья, а также фамилии потехинских персонажей: Пустозеров, Пурпуров, Зайчиков, Губанчиков, Золотарев, Трезимов, Обожжухин, Скоробогатов, Загвоздкин, Гордеев, Финикова, Догадкин и др. К сожалению, изучение этого аспекта темы не входило в наши задачи, но мы сочли все-таки необходимым привести частично эти материалы для читателей.
Анализируя мысли и поступки действующих лиц в произведениях А. А. Потехина, важно отметить, что многие проблемы, которые нас волнуют сегодня, в начале XXI в., волновали людей и тогда. В частности, отношение к религии, вера в Бога, судьбу. Так, в произведениях писателя наряду с такими положениями, как: «Бог дал, Бог взял», «будет, что будет, а будет, что Бог даст», «покоримся Богу, властям, священству, родителям, старшим», есть и другие: «народ стал неблагодарным нынче, из веры выходит, из послушания», «Господи, когда образуется наша Русь православная?» Очень актуально звучат и следующие мудрые высказывания: «мастеровому человеку – всяк поклонится», «худая слава далеко бежит», «учиться никогда не поздно», «надо много читать, размышлять, чтобы идти вровень с веком», «ведь, если ты грамотный, ты скорее можешь за дело взяться, и торговать начнешь, и разбогатеешь..», «ничего русский человек без кулака да без палки не сделает», «образованного человека мучит окружающее невежество», «молодой человек думает о настоящем мгновении, взрослый, еще далекий от старости, заботится о завтрашнем дне, а старик особенно желает того, чтобы след его жизни не изгладился вместе с ним, чтобы кто-то продолжил его земное дело», «чужое добро впрок не идет», «на науке свет стоит»15 и др.
Захватывают произведения А. А. Потехина не только своим содержанием, но и образным языком. К сожалению, современный русский пестрит множеством иностранных слов, а ведь это отдаляет нас от познания своей богатой национальной культуры, души народа. Вслушаемся, что и как говорят потехинские чиновники, крестьяне, купцы, и нам не только все будет понятно, но при этом мы почувствуем свою самобытность. Вот они, эти бесценные «песчинки» родного языка: конфекты, проклажаться некогда, курительные свечи, карасин, лутошкой бы отстегал, синенькая (5 руб.), радужная (100 руб.), ренда, ланьпа, калякать, брусена, кутейники, наймист, костромитяне, поись, дура – тетеха, чернильное племя (чиновники), с кажинным годом, вчерашние штецы (щи), зложелательный характер; «эй, фартук! Что изволите?», батман гороха (местная мера веса на Волге, равная 10 фунтам, в нашем случае – это 4 кг), уж больно он гордыбачился, мед-самотек, измолила 12 свечей, прощалыга, жисть, полштофа (мерная бутылка = 0,6 л), ярманка, пунштик, некруты, страдающий бессоницей петух16 и т. д.
На пути писателя-путешественника, естественно, встречались не только деревни, но и губернские города, уездные городки. Все они были достаточно типичны, очень похожи друг на друга. Читаешь, и как будто оживают картина М. Добужинского «Провинция 1830-х гг.», полотна Б. Кустодиев. Губернский город начинался с каменной заставы с пестрым шлагбаумом и с золотыми орлами на столбах, больших каменных и маленьких деревянных домиков. Блестели главы церквей. Улицы пестрели вывесками магазинов. Чем не Кострома с Молочной горой? Кругом движение, шум от экипажей, двигавшихся по мостовой. По городскому бульвару, по бокам обсаженному липами, прогуливались барыни и офицеры, купцы с купчихами. Человеку, приехавшему из деревни, они казались довольно счастливыми. Все удивляло и поражало17. По-иному все было в уездном городке. При въезде стоял питейный дом, отмечал автор, напротив – острог. Дальше шли маленькие деревянные домики в 2–3 окна, длинные заборы. Попадались и каменные, чаще белые здания, церкви со своими пятью главами и каменными оградами. Среди многих вывесок, красовавшихся на городских зданиях, особенно выделялись «ресторация» и «трактир». Кто ходил в трактир, в частности, выпить водочки по-русски и закусить, а кто чаю попить. Сильно пристрастился русский человек, писал Потехин, к этому буквально горячему напитку... Интересно было наблюдать за чаепитием. Разливши желтую жидкость, посетители ставили на пять пальцев одной руки блюдечко с чаем, и, вооруживши другую куском сахара, нецеремонно клали оба локтя на стол и предавались наслаждению, сопровождая его оживленной беседой. Согревшись, отводили душу. Кто же приходил отдохнуть от дел, выпивали за полчаса чашек по пятнадцать, пот градом катился с их раскрасневшихся лиц, и слышались только обрывки фраз. Чай становился на Руси до такой степени популярным, что даже самые горькие пьяницы его стали пить чаще, чем водку18. По улицам провинциальных городов люди передвигались на различных видах транспорта. И в том, кто на чем ехал, Потехин увидел тоже некую сословную иерархию. Вот едут «дрожки, совершенно скрытые под сидящею поперек их тучною купчихой в черном атласном салопе, и неимоверной величины семейная карета на высоких круглых рессорах, наполненная многочисленным семейством помещика, и щегольская коляска на лежачих рессорах, новость, невиданная в уездном городке, и тарантас, на трехсаженных дрогах, изогнувшихся под тяжестью сидящего в нем господина, не в меру раскормленного тишиною и недеятельностью деревенской жизни, и старинная линейка, так, что с которой стороны не взглянете на нее, везде вас встретят или улыбающиеся, или угрюмые, или сонные физиономии...19
Жизнь уездного городка, как правило, особенно оживала в дни ярмарок. К ней готовились все, так как, кроме чая, сахару, кислой карамели, гнилых селедок, крепкой, как камень, колбасы, различных перчаток, узорчатого ситца, никуда негодного сукна, все необходимое обыватели приобретали в ближайших губернских городах или делали запасы на целый год именно не ярмарке. На нее съезжались помещики со всей округи, из соседних губернских и уездных городов купцы, бывали даже иногда и из Москвы. Для крестьян это был праздник, так как можно было что-то продать, что-то купить, а главное – погулять, на людей посмотреть и себя показать. Ярмарка открывалась на большой площади города. Сюда еще рано утром съезжались телеги, возы с товаром, чтобы занять место получше и начать зазывать покупателей. А покупатели двигались хаотично пестрой толпой между телегами, разными прилавками, заворачивая по дороге в лавки, вообще, суетились, хлопотали, торговались со строгим различием чинов и состояний. Подустав от этой беготни, можно было отдохнуть, посмотрев представление в балагане, разные штучки фокусников. Кругом балаганов были расставлены несколько столиков с разными сластями. Тут были яблоки, пряники, орехи. К вечеру все затихало. Долго еще по улицам двигались толпы гуляющих, возвращавшихся домой с покупками. Вот тяжелою стопой шествовал тучный купец в темно-зеленом длинном сюртуке, дражайшая его супруга, повязанная новой косынкой, и пышная, румяная, как сдобная булка, дочка в шляпе с бесчисленным множеством пестрых искусственных цветков. Вот, грациозно перепрыгивая через лужи и залихватски надевши на ухо шляпу, шел уездный франт в сереньком твиновом пальто, с тросточкой в руках20. За всеми этими сценами и передвижениями внимательно следили мещанки, сидя у ворот своих домиков и тихо беседуя. Другим событием, привносившим оживление в город, были зимние праздники во время крещенских и сретенских морозов. Так как городское общество по обыкновению состояло из 2 кругов: высший и низший, а среднего почти не бывало, то и праздники проходили соответственно. Высший свет в святки устраивал свои собрания, балы. В эти дни господа с визитами разъезжались по своим родным и знакомым с поздравлениями и подарками и готовились к общему собранию. Больше всего приходилось хлопотать организаторам, так как надо было решать, где это собрание будет проходить, где достать музыкантов, кавалеров для танцев, чем угостить и занять собравшихся. Но вскоре все благополучно разрешалось. Поскольку воспитанницы училища распускались на каникулы, то можно было использовать одну из самых больших классных комнат для танцев, а которые поменьше – для карточной игры. Естественно заменялась и ученическая мебель, формировался оркестр, состоящий из двух скрипок, кларнета или флейты; определялись и танцоры, решался вопрос и со сбором средств. Но, пожалуй, эти хлопоты меркли по сравнению с тем, что происходило в это время в частных домах, где особенно к собранию готовились девицы. «О, вы, привыкшие к столичной жизни, к ее блеску и роскоши, всегдашнему шуму, – верно подметил писатель, – вы не поймете чувств девицы, живущей в городке...» Особого внимания требовал и выбор ткани, фасона платья, прическа. Но вот все советы старших выслушаны, все сшито... Наступал решающий момент: юные талии девиц уже затянуты в корсеты, на руки надеты французские, в противном случае русские перчатки. А уж какие платья, так и говорить не приходится. На балу непременно толстое шелковое платье небрежно заденет русское реденькое гласе, а тюлевое посторонится от кисеи, ведь даже в мире тканей существовала своя иерархия. Собравшиеся будут участвовать в разных танцах – это и вальс, и кадриль, и полька. Но все хорошее быстро кончается. Заканчивалось и собрание. До позднего вечера в каждой семье его еще долго обсуждали21. Оживляли жизнь провинциалов и званые обеды. Для этого в доме накрывали большой стол. Ослепительной белизной сияла скатерть. Доставалось старинное серебро, фарфор, хрусталь, бутылки с вином, графины с водой и квасом, бесчисленное множество блюд, разнообразные соусы, пирожные бланманже и миндальное, варенье своего производства, вазы с дыней и арбузами, яблоками, виноградом, смотря по времени года. Ярко горели бронзовые люстры, обновлялись свечи в серебряных подсвечниках. Выставлялись новые стулья, ломберные столы. В воздухе витал тонкий аромат от курительных свечей... После обеда, разговоров мужчины садились за карты. А дамы, напившись кофе, разъезжались по домам, вспоминая танцы, маскарад, новые встречи и знакомых, разыгранные театральные сценки, в том числе из «Мельника» (комическая опера А. О. Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват»), игру в фанты. Представители низших слоев во время зимних праздников рядились, создавая свои костюмы из домашних средств: старых платьев, платков, лент, цветов и прочее. В основном это были цыганские или тирольские костюмы. Участники святочного карнавала посещали знакомых. Пели под гармонь песни. На масленицу пекли блины, ели их с разной начинкой. Потом катались в экипажах, на санях, сжигали соломенное чучело где-то за городом вечером масленичного воскресенья. Но и эти праздники кончались. Улицы пустели. Шло время... Наступало лето, и, кроме чиновников, многие уезжали в деревню на отдых22 . А потом опять все повторялось сначала.
Кроме материалов о повседневной жизни в сельской и городской глубинке, наше внимание привлекли зарисовки писателя о нравах провинциального чиновничества, в том числе, как известно, костромского. Речь идет о его комедии «Мишура», повестях «Бурмистр», «Хай-девка». Какие бы мы ни взяли из нее строки, все они звучат сегодня достаточно актуально. Так, некоторые вносили деньги и таким образом откупали своих сыновей от службы в рекрутах; другие отцы, имея некую власть, просили в целях воспитания своего сына постегать, арестовать, посадить на двое суток в сарай. А далее его судьбу должен был решить крестьянский сход. Конечно, за это отец благодарил, чем мог, кого надо, и при этом подчеркивал, что это не самосуд, с писарем в волости он договорится. Писарю оставалось только закон подвести и приговор соответствующий прописать. Не каждый соглашался на такой шаг, а то можно было за это и по владимирской дороженьке отправиться23. Среди чиновников не раз можно было услышать, что, если кто из них живет бедно, значит, взяток не берет. При этом отмечал А. А. Потехин, кто их брал, тому давали и ромом, и деньгами (5 тыс. серебром за более выгодное место), балычком из осетрины, и стерлядью, и белорыбишкой и т. д. Известно, что ученье да служба до всего доводят человека. «Посмотри-ка, нынче каждый писарь, – читаем у писателя, – и тот умеет домик себе нажить, а секретари-то, али судьи и сподряд деревни покупают»... Некоторые ждали от высшего начальства мудрого совета для дальнейшего повышения по служебной лестнице, и им советовали, например, «себя побольше критиковать», «да, правда, оно и лучше молчать», «быть рабски покорным и если надо униженным», «более рьяно бороться с раскольниками, запугать их и преследовать вновь выдуманную секту» и т. д. Чиновников в возрасте волновали другие вопросы, особенно перед уходом на пенсию, ведь малое жалование давало и небольшую пенсию, а семья-то большая, как прожить?24 Следовало бы и нам задуматься над следующими словами столоначальника губернского правления Н. П. Зайчикова: «Желал бы, чтобы в людях, облеченных властью, было побольше сердца, чтобы они умели отличать настоящее зло от кажущегося, чтобы умели ценить людей, которые служат 40 лет, никого не обижая, не притесняя, окруженные любовью и доверием всех близких к ним людей... умели бы оценить в нем настоящую честность, хотя и несогласную в формах с их собственною»25. А бывало перед новыми выборами уездный предводитель, мечтая о повышении, старался поддержать расположение дворян любыми способами. Зиму он жил в губернском городе, заводил знакомство, потом задавал роскошные обеды, балы, театральные представления, балет на природе, народный праздник с угощением, кулачный бой, кавалькады ночью с факелами, скачки на тройках, фейерверк, расплачиваясь за все это из своего кошелька. Многие тогда говорили: «Ох, разорится, лопнет!» А потом гости разъезжались, чтобы разносить по губернии, по своим углам и закоулкам славу и бесславие хозяина, чтобы хвалить его, злословить, насмехаться и удивляться его гостеприимству, хлебосольству, роскоши или мотовству, чтобы рассуждать и оценивать: достоин или недостоин он звания губернского предводителя дворянства. Присутствовавшие на подобных мероприятиях не раз вспоминали, что каждый претендент говорил о желании видеть свою губернию образцовой и считал своим долгом, как честный человек, при случае заявить всю правду о любом недостойном поведении должностных лиц26 .
Таким образом, в результате реформ, замедленными темпами проходившей модернизации, противоречивой политики царствовавших особ из династии Романовых, сохранения феодально-крепостнических пережитков, непросто складывалась повседневная жизнь в российской провинции в XIX в. Нарастание социальной дифференциации, возможность одних людей быстро приспособиться к происходившим социально-экономическим и политическим изменениям и нежелание, подчас неумение в силу разных обстоятельств, других, приводило к дальнейшему обострению противоречий в обществе. Обо всем этом мы находим материал наряду с другими источниками и в произведениях А. А. Потехина. Конечно, к писателю и его произведениям можно относиться по-разному, но, безусловно, они написаны ярко, образно и заставляют нас сегодня задуматься над вечными проблемами России, прежде всего в контексте истории повседневности.
Примечания1 См.: Лебедев Ю. В. Потехин Алексей Антипович // Кострома: ист. энцикл. Кострома, 2002. С. 279.
2 См.: Степаненко Е. Т. Академик по разряду изящной словесности // Жизнь замечательных костромичей, XIII–XIX вв.: краеведческие очерки. Кострома, 2003. С. 123–124.
3 См.: Тамаев П. М. Литературная экспедиция (по материалам произведений А. Потехина, А. Писемского, А. Островского, С. Максимова) // Провинция как социокультурный феномен: сб. науч. тр. участников VIII междунар. конф., Кострома, май 2000 г. Кострома, 2000.Т. 5. Ч. 1. С. 55–56, 62.
4 Потехин А. А. Этнографические очерки: Путь по Волге // Соч.: в 12 т. Т. 12. СПб., [1903–1905]. С. 20.
5 См.: Там же. С. 21–22.
6 См.: Там же. С. 10.
7 См.: Там же. С. 7–8.
8 См.: Там же. С. 31–33.
9 Потехин А. А. На-миру: повесть: в 2 ч. // Соч. Т. 6. С. 337.
10 Он же. Деревенские мироеды. Дедушка Николай Иванович // Соч. Т. 12. С. 207– 209, 210.
11 Он же. На-миру // Соч. Т. 6. С. 338–339.
12 См.: Там же. С. 345, 388–389, 404.
13 См.: Потехин А. А. Бедные дворяне: роман // Соч. Т. 4. С. 38–39; Он же. Тит Софронов Козонок: повесть из народного быта // Соч. Т. 1. С. 3–4.
14 Он же. Бурмистр: повесть // Соч. Т. 1. С. 161, 175; Он же. Бедные дворяне // Соч. Т. 4.С. 97, 276.
15 Он же. Тит Софронов Козонок // Соч. Т. 1. С. 18, 19, 21, 29; Он же. Бедные дворяне // Соч. Т. 4. С. 200, 264, 334, 362, 459; Он же. Хворая: повесть // Соч. Т. 6. С. 191. 204; Он же. Мишура: комедия в 4-х действиях // Соч. Т. 9. С. 356; Он же. Чужое добро впрок не идет: драма // Соч. Т. 9.
16 Он же. Т.1. С.3, 10, 18, 23, 35, 62, 64, 65, 67, 85, 130, 169, 285, 288; Т.4.С. 456; Т.6. С.105, 114, 366, 338, 414; Т. 9. С. 371;Т. 12. С. 23, 35, 36.
17 Он же. Бедные дворяне // Соч. Т. 4. С. 498–499, 510.
18 Он же. Тит Софронов Козонок // Соч. Т. 1. С. 63–64, 65.
19 Там же. С. 71.
20 См.: Там же. С. 73, 76, 95, 96.
21 См.: Потехин А. А. Забавы и удовольствия в городке. Очерки провинциальной жизни 40-х гг.XIX в. // Соч. Т. 1. С. 284 – 285, 287, 288, 313.
22 См.: Там же. С. 316–317, 318, 335–336, 344–345, 354, 356, 362, 364.
23 См.: Потехин А. А. Хай-девка: повесть // Соч. Т. 6. С. 100, 108–109; Он же. Бурмистр // Соч. Т. 1. С. 130.
24 Он же. Мишура // Соч. Т. 9. С. 391, 394, 397, 418, 419; Он же. Бедные дворяне // Соч. Т. 4. С. 58, 281.
25 Он же. Мишура // Соч. Т. 9. С. 417.
26 Он же. Бедные дворяне // Соч. Т. 4. С. 187, 188–189, 256, 499, 509.