К.В. Запевалова
Чухлома

«Хорошую я прожила жизнь»

Клавдия Васильевна Запевалова родилась 4 июня 1922 года в деревне Осиновец Рамешского сельсовета Чухломского района (тогда еще Ярославской области).
Училась в одном классе с М. Пуговкиным.

Восемь человек детей было в семье. Папа уехал в Питер на заработки, мама была в колхозе. Папа там работал и высылал нам деньги и посылки. Ведь тут ничего не было, но мы жили подходяще. Как только детям исполнялось 18, папа брал их к себе в Питер и устраивал на работу. Так что все вместе мы никогда не были. Папа был столяр-отходник. Он жил у сестры в квартирке в Питере, а мама здесь. Мы все хотели переехать туда, а он сказал, что надо ещё подождать годик, тогда купим квартиру под Ленинградом и переедем. Но началась война.

Семья у нас была крестьянская: две коровы, две лошади, поросята, овцы. Папа был очень хозяйственный. Но потом у нас всё отобрали. После того, как всё отобрали, налоги большие сделали, и тогда папа уехал в Питер.

Коллективизация

Хорошо помню коллективизацию. У нас 12 пудов была свинья. Так у нас отобрали ее заплатить налоги за всю деревню! Одной нашей свиньи хватило на всю деревню заплатить долг на мясо! Лошадь одна была простая – для работы, а второй – красавец-жеребец, папин любимчик, и его отобрали. В гражданскую войну отобрали. Наша семья считалась, ну, не кулаки, не бедняки, а середняки. Нас хотели вроде как сначала выселить из деревни, Я маленькая была, но помню: я спрашивала: «Мама тебя ушлют, так я с тобой поеду, ты будешь работать, а я буду мыть посуду». Боялись, что сошлют в Сибирь. Но не сослали. Остались у нас немного овечек и одна корова. Остальное нарушили. Папа приезжал на один месяц на свой день рожденья.

Школа у нас была в Рамешках, там был сельсовет, школа и церковь. Два километра мы ходили, с девяти лет в школу пошли, четыре километра туда-сюда. Три класса мы кончили, и нас перевели в Ширяпиху Шесть километров уже пришлось ходить в один конец. Итого 12. Когда уроки-то делать? Надо дров наносить, печь истопить, воды принести, корову и теленочка обиходить, а мама за палочки в колхозе работала. Мы и учились так. Учителя понимали: ну, какие мы ученики – шесть километров туда-сюда. Возьмём молока да хлеба кусок. На полдороге сядем и съедим все. Остальной весь день голодные ходим, в шесть вечера или в семь придем домой только. Шесть классов отучилась, а седьмой я закончила в Красном селе под Ленинградом.

Мне исполнилось 15 лет, сестра сказала: «Приезжай ко мне в Питер». Она уже там жила, и я к ней поехала. Подошла работа нам с подругой телефонистками на коммутатор. А потом война началась.

Война

Как не помнить начало войны? Было воскресенье, солнечный день, а я жила у подруги. У нее одна комната была: четверо детей и мать и еще меня взяли! А мне папа как раз купил пальто, и я примеряла: летне-осеннее, легкое такое. Я стояла перед зеркалом. И вдруг радио объявило – война. Мы разделись и сели, и никуда не пошли. И стали горевать. А у подруги был дом целый в Красном селе. Во вторую половину отец ее пустил жильцов, чтоб доход был, а жилец-то оказался милиционером. Так он на себя дом-то и переделал хитростью. Подруга и пошла ходатайствовать, и ей сказали: ты можешь отсудить у него полдома. Она говорила: «Вот мы с тобой заживем, но, увы, началась война.

Нас сразу стали бомбить, и мы разбежались все кто куда. Кто в подвал под церковью, а мы в оранжерее собрались; только что на себе было, в том и убежали. Слышим: если тишина – выйдем, хлеба купим и сразу обратно. А сестра моя уехала в Ленинград, она там работала на фабрике «Скороход». Она утром уехала, а днем всю нашу железную дорогу и вокзал разбомбили, и электрички перестали ходить. И я осталась одна, и она не могла ко мне попасть. И она пошла к папе. Они сидят и ревут: как там наша Клавдия одна осталась? А в оранжерею пришла женщина и стоит, тоже плачет: приехала папу с мамой навестить и теперь не знает, как уйти. А я ей и говорю: «Пойдем пешком!» Из Красного села. Бежим, бежим! Как бомбежка, мы под мостиком прячемся. До Лигово добежали, а там стоит мужчина с машиной. «Дяденька, ты куда едешь, в Ленинград?» – «Садитесь». В кузов полезли, а народ тоже захотел вместе с нами, и все ринулись, а он дал газу и только нас взял. И такая потом была бомбежка! Под какую-то арку встали и ждали, пока кончится. Приехала, и папа и сестра руками так и всплеснули: слава Богу, приехала!

Бомбили, мы бегали в бомбоубежище, на шестом этаже жили. Папа однажды сказал: «Всё, я устал бегать и не пойду». И мы тоже с ним остались. И рядом с нашим домом как-то разорвался снаряд, и нас укуировали. На Обводном канале был дом, улица Серпуховская. На Гулярную улицу, дом 18 нас поместили. Там и застала блокада. Восемь месяцев мы в блокаде были от начала войны. Папа умер от голода, и сестра уже плохо себя чувствовала, но на работу ходила, на обувную фабрику. На улицу тело папино вынести руки не поднялись. Мы его завернули в одеяльце, завязали и увезли: недалеко тут была церковь, но она не работала, и мы положили его в церкви. Там уже несколько человек лежали. Пришла знакомая и спрашивает: «где дядя Вася?» У нее тоже отец умер. Мы побежали за папой, взяли его и погрузили. Маминого брата – кум или свояк? – в одной могиле их похоронили. Помню, он посылал: «Купи маленькую». Ну, я покупала и все копеечки-сдачи принесу обратно, а папа говорил: «Ну чего ты, купила бы себе конфеты или печенья». А они с папой любили сидеть долго за этой маленькой. В общем, нам повезло, что их вместе похоронили, в одной могиле.

Помню целые машины грузовые, груженные телами. И руки и волосы свисают. Пройдешь и думаешь: «Неужели нас такая участь ждет?» Выбрасывали их на улицы, и машины подбирали.

До сих пор вспоминать страшно. (Еле сдерживает слезы.)

Сестра ходила пешком на работу. Привязала веревку к противню, на веревки положит галоши, а сама в валенках идет. Так в ночь она уехала, и вдруг обратно! Нашу фабрику вакуируют в Омск! Ура, значит, мы едем в Омск! Это было 23 февраля! Такая бомбежка была, мы из вагона выскочили! Благодаря Богу все-таки доехали. Сестре все хуже и хуже было, и я думала, что мне ее не довезти. И мы сошли с поезда в Антропово. Так и папу провожали на поезде до Антропово. И с нами была двоюродная сестра, и она тоже поехала с нами, взяла, да и села, и никто и не спросил. В Антропове мы все вышли, но сестра не могла совсем ходить, а я еще бежала. 23 февраля сели в поезд, и восьмого марта приехали из Питера в Антропово. И на каждой остановке была кухня для эвакуированных и я бегала все время за обедом и чуть под поезд не попала. Мы сошли, а поезд поехал дальше в Омск.

И ни связи, ничего, и сестра говорит: «Я дойду». А это 13 километров до нас из Антропово. Она пошла пешком. И дошла, и наши даже ахнули, они думали, что мы умерли, ведь не было никаких известий. Приехала сестра на лошади и увезла нас домой. Мама нас подняла. Была корова, молочко, сметанка. Вера поправилась, я тоже. Я поступила в Анфимово в техникум. Три месяца отучилась на зоотехника, и нас, всю первую группу забрали в армию. Всем 32-ум велели явиться через день. А мне от Анфимово 12 километров идти. Ночь! Нас в ночь отпустили, ноябрь месяц. Сижу и думаю: «Что делать завтра? Так собираться надо и уже в военкомате быть. Не успею». И пошла я пешком ночью. И дошла до Серапихи. А в Серапихе льнозавод был, а там сестра работала и племянник. Они пришли как раз в ночную смену. Всё бросили и пошли со мной домой. Мама говорит: «Четверых проводила и еще пятую берут!» Папа погиб в блокаду, и четверо детей в армии. А двое были маленькие. Старший брат не вернулся, он семейный был. Все были не пристроены, одинокие, а тот был женатый, и дочка у него была уже, и его взяли, и он погиб. Прислали нам похоронку. А потом его товарищ прислал письмо: пишет, что Колю ранили в голову, и его увезли на самолёте, а куда – не знаю.

Сначала нас перевели в Куйбышев охранять авиационный завод. Сделали землянки, нам ребята бревна помогли накатывать. Только сделали и всё: нас всех в Белоруссию перевели, как только её освободили. Там была защитная батарея. Я работала на приборе – потому что семь классов кончила. Таких на прибор брали. Прибор управления зенитноартиллерийским огнем. Мы ловили немецкие самолеты и передавали сведения на орудие, и орудия по нашим данным – высота, дальность – стреляли. Вот так я пробыла два с половиной года в Белоруссии в зенитных войсках. До конца войны. Нас освободили 17 июля.

День Победы

Сидели. Кто отдыхал после смены на посту, кто что. И вдруг ребята идут – мы услыхали – с гармошкой. Девчонки! Радость! Кончилась война! Мы не поверили, а нам говорят: все верно, по радио объявили, нам комбат сказал. Столько радости было! Слава Богу, и живы остались и война кончилась. И салют был из орудий: шесть орудий у нас стояли.

17 июля нас стали отправлять домой всех. В Галич приехали, от Галича пешочком до деревни, нас трое было девочек: Лиза Красильникова, Вера Завьялова и я. Шли мы втроём.. Им -то еще от моей деревни 16 километров идти, а я пришла уже в свой дом. В деревне как раз был колхозный обед: зарезали ягнёнка и сделали общий обед. Все выходят со своими ложками и чашками. И мы идем! Ой, тут было!.. Но обеда нам не досталось. Так мы и не пообедали.

После войны

Я отдохнула месяцок и пошла в Чухлому устраиваться в типографию. Никого не знала, ничего не знала, мою постель привезли Ивановы, они наша родня, и меня к ним поселили, мол, потом устроишься. А тетя Маня сказала: пускай живет. Мне нравилось в типографии работать. И наборщицей была и метранпаж: газету делала. Тогда она называлась «Колхозная правда». У меня был редактор, очень хороший мужчина, и мы ночами делали газету. Перед утром приходила печатница. Все газеты пропечатывали и на почту уносили. И вот я пришла когда в типографию, меня тут сразу две девчонки остановили. Где ты живешь? Я говорю: «У дяди Володи». А Надя Коптева говорит: «Пойдем ко мне, у меня комната свободная». И она меня взяла. И пошли мы за постелью. Я матрас, она подушку.

Шесть лет проработала в типографии, вышла замуж, родила ребенка, а в садике мест нет. Мне и говорят: приходи нянечкой работать, тогда ребенка возьмем. Надо уборщицу, истопника и повара. Что делать? И пошла я поваром. 23 года там отработала. И оттуда уже ушла на пенсию.

Мне дали комнату. У одной женщины отобрали дом. Там три комнаты было, и мне дали одну из них. К соседке, что рядом жила, приходил он всё в гости. И они говорят ему, что вот девка-то хорошая, если ты ее возьмешь – она спокойная, тихая – повезет тебе. И Зоя говорит: мол, Клава, поди сюда – не могу разобрать, прочти мне письмо. А он сидел на диване. Я говорю: «Хорошо же написано!» А она: «Я не понимаю одну строчку». А я ушла. Ну, с тех пор он и начал похаживать, похаживать, так мы и познакомились.

Красивый, высокий, понравился мне. Он в леспромхозе работал, его послали на лесоучасток. Он говорит: «Поедем вместе, а то там девки нахальные, сами лезут», и мне пришлось с ним ехать, с маленькой Ритой пришлось ехать, нам дали хороший дом и жили мы там очень хорошо. Деревня Соколово в Введенской стороне. Мы там год прожили. Около реки стоял дом. Выйдешь, посуду возьмешь и бежишь мыть. Была пристройка к дому, две женщины там жили. И нас в нее поселили. Рита, я и батька. Из колхоза гнали всех на лесозаготовки. Брата моего взяли, и племянницу посылали, и они у меня останавливались. Я им готовила. Потом норма была выполнена, и мы переехали в Чухлому сначала на квартиру, а потом муж решил дом строить. И построил. Вот этот дом. Ему дали делянку в лесу не подсочную. Всем подсочную давали, а ему нормальную, нетронутую.

Старые времена

Готовка только в русской печке, и маленькую печку ставили для подогрева: картошечки пожарить, ещё что-то.

Корова была, покуда мама и сестра была. Потом мама осталась одна, осталась старшая сестра и она взяла маму к себе, и оставили одну корову. Они жили до тех пор с коровой, пока сестра не умерла, в 57 лет. Давление. С коровой голодно не было.

Сестра еще была кладовщиком, и всё забирали, только на семена оставляли. Потом уж стали привозить муку в магазин.

Праздники

Троица у нас была. В эту Троицу ходили в церковь, несли иконы и просили священника прийти в деревню. Делали такую оградку, иконки поставят, и он откроет всё, как положено и шел потом по соседям, кто его звали на угощение. А девчонки вечером собирались, составляли скамейки и делали праздник. Изо всех деревень приходили ребята, девчата и песни гармошка, танцы.

У нас был ткацкий станок, который собирали на зиму в дом. Большой хороший дом был у нас. Соберут в одном углу, и целую зиму из этого льна ткали: туда-сюда, туда-сюда. Помять, почесать до этого надо было. Первый сорт шел на сорочки, на кальсоны, а похуже на простыни.

Лен

Сколько работы с ним! Я еще помню жизнь безколхозную. Были наделы на каждую семью, и пахали лошадью эти полоски, и сеяли, и собирали всё руками. Я прибегу к маме, когда она жала и прижмусь к ней. Я маленькая была и сама тоже с ней лен теребила.

В 1929 году коллективизация. Приходили. Говорили, что если в колхоз не пойдем, все разорят и вышлют, и все записались: а что делать? Сказали, что коров оставят нам. А лошадей отбирали.

Совсем некогда было на себя работать. Замочила мама лук, мол, посажу. И четыре дня не могла посадить, а уж корни пошли. Уходит ранехонько, приходит позднехонько. А на скотину накосить? Вечером в лес ходили косить, а там зверей полным-полно. Тайком косили. Сначала на колхозную скотину косили, а свою никак не обеспечивали. Вот вечерами и ночами ходили.

Первый год коллективизации что-то давали на трудодни, а после всё отбирали и ходили по домам, искали, не запрятано ли где что.

Если отпишешься от дома, то надо меньше. Папа отписался от дома и уехал в Питер.

Жеребец у нас был такой хороший, не рабочий. Он выводил его, сам вставал на серединке и сам гонял его.

Дом у нас был отделан! Красота!

У нас беседы проводили в доме. Разукрашены были двери, шкафчики, на печке была такая кругом обведенная деревянная, вся резная – вроде подставки, что ли. Потолок крашеный. Стены крашеные, а потолок белый. Но дом не сохранился: пустили на дрова. Кое-что из красоты брат забрал себе. Как мы этот пол драили! С песком надо было вымыть! Веником или чем начинали тереть, чтобы пол был желтоватый, и шел запах дерева. Не додумались пол покрасить, и мучали нас. Суббота подходит: пол, самовар чистить, каждую субботу чистили, блестит! Печка тоже была крашеная, по-городскому. В спальне было окошко, большое итальянское, трехстворчатое.

Нас не раскулачили потому, что нам помог председатель сельсовета Раменский. Он старался нас выгородить: что семья большая и т.д. Ну, ему дадут норму – из сельсовета столько-то раскулачить и выслать. Спасибо ему, что он нас так поберег. Он к нам частенько заходил. Говорил, что как-то читал книгу «Война и мир», такое хорошее произведение. Предлагал мне почитать, а я была совсем маленькая!

Бегали мы босиком, у нас были не лапти, а ступянки, ступни. Это надевали когда в лес, чтоб ноги не занозить. А так все босиком, только лужаечка освободится от снега. А зимой валенки у нас были хорошие. У нас в Рамешках был свой каталь. Где он научился катальному делу, я не знаю. И он спрашивал, кому какие надо: чесаночки под галоши или простые, или с подворотами. До сих пор у меня его валенки сохранились! Его дочка здесь жила, в больнице работала. То масло ему давали, то молоко накопят или деньгами. Вот у него были две дочки. Шуру хорошо помню, а Лиду не помню совсем.

Шура здесь на кладбище. Все мои подружки там лежат, я одна совсем осталась. Последняя, Лена Лермонтова, умерла, мы с ней вместе на вечёрки бегали. Она 1924 года рождения, три года назад умерла. И сын молодой за ней умер.

Сейчас живу у сына, и больно-то за мной уход хороший, только что скажу – сразу бегут выполнять. Я уж и молчу иной раз, а то сразу побегут выполнять. Трое внуков, трое правнуков. Не жалуюсь, хорошую я прожила жизнь.

Записала Екатерина Соловьева
26.04.2022

Клавдия Васильевна Запевалова

Родилась 4 июня 1922 года в деревне Осиновец Рамешского сельсовета. Родители работали в колхозе, затем отец уехал в Ленинград на заработки.

После окончания 6 класса Клавдия уехала в село Крас­ное в Ленинградской области к старшей сестре. Там окончила семь классов и поступила на работу на почту.

В 1941 году семья Запеваловых планировала перебрать­ся в Северную столицу, но вмешалась война. Враг окружил Ленинград плотным кольцом и осыпал бомбами и снарядами.

В феврале 1942 года фабрику, где работала сестра, эва­куировали. По льду Ладожского озера под бомбежками ма­шина, в которой ехали сёстры, добралась до станции Жиха­рево. Там всех погрузили в товарные вагоны. В дороге стар­шая сестра ослабла, пришлось сойти на станции Антропово. Оттуда сестёр увезли в родную деревню к матери, кото­рая считала дочерей погибшими. Лето Клавдия работала в колхозе, осенью поступила в Анфимовский техникум. В ноябре 1942 года девушку призвали на службу в армию и направили в Куйбышев на охрану авиационного завода. Затем служба проходила в составе 73-й белорусской отдельной зенитно-артиллерийской бригады. После того, как Минск был освобождён, артиллеристов перевели сюда. Долгожданную Победу встретила под Минском. Домой девушка вернулась в июне 1945 года.

После войны фронтовичка переехала в Чухлому. Вышла замуж, родила дво­их детей. Работала в типографии, но больше – поваром в детских яслях.

Внимание и поддержка близких сейчас – самое важное для Клавдии Васильевны. Сын Евгений и дочь Маргарита всегда рядом с мамой.

Клавдия Васильевна Запевало­ва за верную службу Отечеству в годы Великой Отечественной войны награждена медалью «За Победу над Германией», орденом Отечественной войны II степени.

Вперёд (Чухлома). – 2025. – 8 мая (№ 54). – С. 2.

Опубликовано: 31.05.2025