Галичский тракт мост через реку Кистегу
Путь в Щелыково
Александр Николаевич Островский из Москвы в Щелыково обычно начинал собираться в мае, когда там распускались листья и вовсю зеленела трава. «В половине мая, — информировал он в одном из писем, — мы закрываем театры, и я отправляюсь на Волгу дать отдых усталой душе и старому телу». Отъезда он всегда ожидал с нетерпением: «...жду не дождусь возможности уехать в деревню». В Щелыково из Москвы можно было добраться несколькими путями — кратчайший проходил через Кинешму и далее по тракту. «В Кинешме, — писал не раз проезжавший этим путем С. В. Максимов, — надо переехать Волгу, чтобы попасть на проселочную дорогу, идущую на Галич, на тот довольно бойкий проезжий тракт, по которому, в известные времена года, возвращается из столиц на побывку в родные деревни рабочий люд». До Кинешмы драматург добирался пароходом, а с 1871 г., с проведением железной дороги, и поездом, через Волгу переправлялся на пароме. У причала уже ждала присланная из усадьбы повозка. Затем почти целую версту лошади тащились по прибрежным пескам и лугам и одолевали подъем в гору у деревни Чиркове. Теперь с повышением уровня воды в Волге береговая низина затоплена, и речной трамвай подходит прямо к подножию Чирковской горы. Рядом с пристанью находится и стоянка автобусов, отъезжающих из Заволжска по направлению к Костроме.
Город Заволжск сложился весьма своеобразно. Сто лет назад на его месте стояли село Владычне, деревни Алекино и Чиркове, слобода Тошниловка и усадьбы Яблонка и Мысы.
Центром местности являлось село Владычне, или Богоявленское. Основание села относится к седой древности, в актах оно упоминается с XV в. Сначала Владычне было центром «черной» волости, но после польской интервенции стало поместьем. По описи конца XVIII в. состояло оно из 6 дворов, имелся там каменный двухэтажный помещичий дом, каменная церковь с колокольней и отдельно стоящим поселком Поповкой. Крестьяне, платившие своему владельцу оброк, «к Земле весьма радетельны и урожаи хлебов у них высоки», особенно ржи и овса, были у них и хорошие заливные сенокосы.
Деревня Алекино, расположенная на горе почти напротив Кинешмы, состояла из 31 двора. Жители ее, посаженные тоже на оброк, имели редкую специальность — изготавливали мельничные жернова. Алекинские крестьяне выискивали в ближних, а то и в дальних лесах подходящие крупные валуны, привозили их домой и в зимнюю большей частью пору обтесывали эти камни в жернова.
Там же на горе, на самой столбовой дороге, стояла деревня Чирково из 13 дворов. Жители деревни промышляли рыбной ловлей в Волге, перевозом через Волгу пассажиров и содержанием ямских лошадей, кое-кто из них имел лавочки и бойко торговал на столбовых дорогах.
В состав современного Заволжска вошла и Яблонка — усадьба, принадлежавшая ученому агроному Н. Я. Домашневу, создавшему здесь образцовое селекционно-сортовое хозяйство.
Соседняя с Яблонкой усадьба Мысы, или Фроловское, принадлежала Философовым, которые во второй половине прошлого века построили неподалеку маленький химический заводик. Этому заводику город Заволжск и обязан своим появлением и развитием. Завод, постепенно расширяясь, перешел вместе с усадьбой к капиталистам Бурнаеву и Курочкину, которые владели им до национализации в 1918 году. В начале XX в. рядом с ним появился второй, но больший по размерам завод акционерного общества «Бензолан», или Бензоло-анилиновый завод. После революции они слились — сейчас это большой современный химический ордена Трудового Красного Знамени завод им. М. В. Фрунзе.
Несколько ниже по течению действовали предприятия Тихомирова. В 1924 году сюда было перенесено производство фибры с Александровской бумажной фабрики, и предприятие стало фибровой фабрикой.
В 1934 г. селения по левому берегу Волги против Кинешмы были объединены в поселок Заволжье, а в 1954 г. он преобразуется в город Заволжск. Сейчас это растущий и перспективный рабочий город.
Жители Заволжска давно уже застроили береговую часть, и строительство города идет вдоль Галичского тракта. Туристы, прежде чем выехать на дорогу, долго едут по городским улицам. Во времена Островского путь раздваивался тотчас от Чирковской горы.
А. Н. Островский, поднявшись на гору, не поворачивал лошадей налево, а ехал прямо по Галичскому тракту. Этот путь в течение жизни он совершил более сотни раз. «Перед драматургом, — пишет А. И. Ревякин, — развертывалась знакомая картина: густой хвойный лес, зеленые полянки, запущенные помещичьи усадьбы, редкие убогие деревушки с покосившимися избами: Платково, Зубцово, Хвостово, Кривякино. Глубокую тишину лесного царства прерывал иногда лишь лай собак, бросавшихся на проезжих».
Первой такой «запущенной помещичьей усадьбой» был Погост (на нынешней окраине Заволжска). И сейчас стоит у дороги красивый каменный двухэтажный дом с колоннами. Он построен в самом начале XIX в. — к сожалению, первоначальные формы здания, являющегося памятником архитектуры, искажены в последнее время перестройками.
Заглянем в историю Погоста. В начале XVIII в. весь этот край, от Галичского тракта до рек Мера и Нодога, принадлежал Александру Ивановичу Румянцеву, который, проведя детство в заволжской усадьбе, был взят в число «потешных» при царевиче Петре Алексеевиче, сделался его любимцем и позднее стал одним из крупнейших государственных деятелей. Он был отцом выдающегося русского полководца П. А. Румянцева-Задунайского. Позднее Погост стал принадлежать Николаю Ивановичу Бологовскому. Бологовский с отличием сражался в Отечественную войну 1812 года. Он первым принес в ставку Кутузова весть о бегстве Наполеона из Москвы.
Л. Н. Толстой в романе «Война и 'мир» увековечил Бологовского под именем Болховитинова:
«Решено было послать донесение в штаб. Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной, вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетеном заборе которой была вывеска «Главный штаб», и, бросив, лошадь, он вошел в темные сени...
Кутузов сидел, опустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
— Скажи, скажи, дружок, — сказал он Болховитинову своим тихим старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку, — подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
— Говори, говори скорее, не томи душу, — перебил его Кутузов. Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания». Бологовский вернулся в Погост уже генералом. Вместо одноэтажного деревянного дома, существовавшего при Румянцевых, при нем был выстроен нынешний каменный, вокруг которого был разбит большой парк с прудом посредине, заведены оранжереи, теплицы и т. д.
Тогдашний Погост представлял собой типичную усадьбу богатого помещика с хозяйством, основанным на крепостном труде. Генералу Бологовскому принадлежало немало других поместий, как по соседству, так и в иных уездах, но Погост был наиболее благоустроенным из них.
Современник Островского, внук генерала И. Д. Бологовский был разносторонне образованным человеком, приятным и интересным собеседником и... неистовым, чудовищным вралем, получившим прозвище «русского Мюнхаузена». Часть его ставших широко известлыми «мюнхаузенских» рассказов была опубликована в литературных приложениях к журналу «Нива» за 1908 г. Вот вкратце один из них:
Бологовский собирал грибы в лесу вблизи Погоста. Вдруг на него напала огромная стая волков, и он едва успел забраться на дерево. Волки сбились в кучу внизу.
— И тут сук, на котором я сижу, начинает трещать, потом ломается, и я лечу прямо на волков... — рассказчик умолкает.
— И что же дальше? — торопят заинтересованные слушатели.
Бологовский машет рукой:
— Разорвали в клочья!
После смерти Бологовского Погост остался во владении его сестры Анны Дмитриевны, бывшей замужем за всемирно известным ученым астрономом Ф. А. Бредихиным. Анна Дмитриевна и сама была женщина незаурядная. После ее смерти Ф. А. Бредихин, тяжело переживавший утрату близкого и горячо любимого человека, учредил в ее память стипендию, предназначенную для оказания помощи начинающим астрономам. Первыми «бредихинскими стипендиатами» были видные советские астрономы С. А. Казаков и С. Н. Блажко.
Еще при жизни Бологовского Ф. А. Бредихин в летнее время постоянно приезжал для отдыха в Погост.
Основатель астрофизики, создатель всесторонней теории комет, даучные труды которого уже при жизни получили всемирную известность и признание, Бредихин вместе с тем был выдающимся организатором русской астрономии. В Погосте ученый не мог предаваться праздности. На чердаке усадьбы, превращенном им в «домашнюю обсерваторию», он установил 4-дюймовый рефрактор Мерца с параллактической установкой и дополнительными приборами. В июле 1827 г. Бредихин писал из Погоста физику А. Г. Столетову, приглашая того в гости:
«Дорогой Александр Григорьевич! Инструмент мой я получил, привез сюда и установил в нарочито для того устроенной будке, из которой можно свободно обозревать все светила небесные. Я ограничиваюсь пока одним солнцем... Мне удалось уже несколько раз видеть прекрасные выступы водорода. Кроме того, начиная с 4 июля постоянно усматриваю на Солнце выступы желтого цвета...»
Федор Александрович называл усадьбу не просто Погостом, а своим «астрономическим Погостом». Здесь он проводил исследования солнечных протуберанцев, ставшие первыми систематическими спектральными наблюдениями в России. В сущности, для русской науки Погост значит не меньше, чем Щелыково для русской литературы и искусства. Сейчас в усадьбе существует мемориальная комната, в которой собраны личные вещи, астрономические приборы и труды академика Ф. А. Бредихина, директора Московской и Пулковской обсерваторий, первого президента Русского астрономического общества.
Деятельность Бредихина, установившего в усадьбе сложные приборы и наблюдавшего с их помощью небо, не могла не интересовать местное население — разговоры о нем не умолкали. Разумеется, знал его и А. Н. Островский, ежегодно проезжавший мимо Погоста и живший совсем неподалеку. В своей пьесе «Дикарка» он создал образ Боева, научные интересы которого имеют явную связь с научными интересами Бредихина.
Оставшись после смерти жены владельцем Погоста, Федор Александрович должен был вести в нем хозяйство. Это тяготило » затрудняло его, тем более, что на Погосте лежал невыплаченный долг, а имение, оставшись без постоянного надзора, стало приносить большой убыток. Погост ожидала участь многих соседних усадеб — пойти с молотка за неуплату долгов. Случилось, однако, так, что судьба свела Бредихина с Иваном Васильевичем Шулепниковым.
Знакомство переросло в дружбу, и Бредихин предложил И. В. Шулепникову свой Погост в качестве дружеского дара с условием выплаты новым владельцем лежащего на имении долга. Кроме того, он выговорил пожизненное право приезжать каждое лето в усадьбу и занимать в ней верхний этаж.
Скончался Ф. А. Бредихин 14 мая 1904 г. Согласно завещанию, он похоронен в фамильном склепе Бологовских в селе Владычне. Этот мавзолей, построенный после смерти астронома на бывшем кладбище, сохранился (сейчас ул. Маяковского, в Заволжске). Куполообразная крыша над часовней напоминает небольшую астрономическую обсерваторию.
Став хозяином усадьбы, И. В. Шулепников в короткое время превратил Погост в образцовое и высокодоходное сельскохозяйственное предприятие, полностью выплатив все лежащие на имении долги.
Деятельность И. В. Шулепникова снискала ему широкую популярность в костромском крае. В революционной обстановке 1905г. он был избран председателем губернской земской управы, а в 1907 г., с наступлением реакции, выслан в административном порядке з г. Благовещенск. Ссылка лишь увеличила его авторитет, ив 1912 году Шулепников выбирается членом IV Государственной думы. Кроме того, с созданием Костромского научного общества по изучению местного края Иван Васильевич стал первым его председателем. Скончался он скоропостижно в 1913 г.
Сейчас в бывшей усадьбе находится совхоз «Пятилетка» — пригородное хозяйство завода им. Фрунзе.
За Погостом Галичский тракт ведет прямо на север, параллельно Мере, протекающей и причудливо извивающейся несколько правее. В старину эти места были покрыты дремучим лесом — он стоял вдоль дороги непроницаемой стеной. Недаром одна из пьес, написанных драматургом в Щелыкове, так и называется «Лес», а Счастливцев и Несчастливцев встречаются именно на Галичском тракте. Путь был не всегда безопасен. «Ведь с лесом, сударыня, поверите ли, только грех одни, — говорит в пьесе Восмибратов Гурмыжской... — Лес подле города, всякий беглый, всякий бродяга пристанище имеет». Имеются и другие подтверждения. «Мама рассказывала, — вспоминает И. Б. Кустодиева, — что в огромном Угольском лесу, недалек» от Кинешмы, во времена ее детства, в восьмидесятых — девяностых годах прошлого века, будто бы водились разбойники, нападавшие на проезжих и грабившие их. Поэтому, когда маму и ее сестру Зою возили в Высоково на каникулы, их всегда сопровождали от Кинешмы два верховых с ружьями... Теперь от этого леса не осталось и следа».
Но во времена Островского лес еще не был сведен. Это подтверждает Т. Ф. Склифасовская, дочь Ф. А. Бурдина. «Переехав на пароме на другой берег Волги, — сообщает она, — вы вскоре же въезжаете в лес и почти всю дорогу вплоть до самого Щелыкова едете лесом. Дорога проселочная, ухабистая, после дождя колеистая, избитая, как вообще наши русские дороги прежнего времени. Иногда едете полями, перелесками, проезжаете небольшие деревушки, иногда эти деревеньки состоят из пары дворов. Подымаетесь на пригорки, откуда ваш глаз охватывает большое пространство синеющих лесов».
Дорога находилась в плохом состоянии, на что Островский не раз сетовал в письмах. Не случайно в пьесе «Дикарка» один из героев возмущается: «Да вот, кстати — о путях сообщения! Вы дайте прежде всего возможность приехать к вам, да потом уж и приглашайте. Вот мы сейчас к вам ехали, так на Берендеевском мосту чуть было жисти своей не решились...» Вероятно, похожие слова драматургу доводилось слышать от щелыковских гостей.
Особенно раскисал тракт осенью, когда Островский покидал Щелыково. 23 сентября 1885 г. в письме к знакомому он сообщал:
«Я не писал вам долго, потому что сам с начала сентября все собираюсь в Москву. Я все жду, когда дорога поправится, но от беспрерывных дождей она все хуже и хуже; теперь уж нет проезда ни в каком экипаже. Ездят в объезд, проселком и лесными дорогами, что возможно только в телеге в одну лошадь и то шагом. Вот положение — ехать надо, а ехать нельзя...» Осенний выезд из Щелыкова с семьей и запасами драматург называл «многотрудным плаванием».
В лесистой, непроезжей стороне люди селились неохотно, и потому селения вдоль тракта были редки — из более значительных можно назвать лишь Комарово, в 10 километрах от Заволжска. Во времена Островского там было восемь изб. Село стоит в стороне от дороги, слева, на речке Порныш, с тракта издали видна колокольня его церкви, построенной в 1809 г. Близ церкви стоял старинный деревянный помещичий дом.
Комарово — центр одного из старейших в округе поместий — в документах упоминается с начала XVII в. С давних времен владели им дворяне Полозовы. Один из них — Яков Полозов был живописцем и в 1710 г. состоял при Оружейной палате. Петр I отправил его учиться в Амстердам, и Яков, чтобы показать свои успехи, прислал оттуда в 1721 г. картину.
Последняя владелица Комарова, Вера Андреевна Полозова, выстроившая и существующую каменную церковь на месте древней деревянной, уступила усадьбу своему двоюродному брату М. П. Яковлеву. Рядом со старым помещичьим полозовским домом Яковлевы, владевшие Комаровом вплоть до революции, выстроили другой, побольше. А. Н. Островский был хорошо знаком с Яковлевым и, отдавая визиты, заезжал к нему в усадьбу. «Яковлев, владелец Комарова, находится в Костроме», — сообщает он в одном из писем. В 1876 г. Ф. А. Бурдин решил поселиться на лето возле Островского, и тот спешит его проинформировать: «В пяти верстах от нас, ближе к Кинешме, сдается в аренду дача. Если хочешь, мы войдем в переговоры». Федор Алексеевич Бурдин (1827 — 1887) был ближайшим другом драматурга. Артист Александрийского театра в Петербурге, исполнивший там на премьерах 30 ролей в пьесах Островского, он, благодаря своим большим связям, оказал тому значительные услуги в постановке его пьес на казенной сцене. Александр Николаевич ценил образованность и культуру Бурдина, его страстную любовь к искусству и бескорыстную помощь и всячески способствовал сценическим успехам своего друга. Для его бенефисов он предоставил 13 своих пьес. Поэтому Островский горячо взялся за переговоры с Яковлевым. «Отобрать подробнейшие сведения об аренде усадьбы в Алешунине я поручил Николаю (приказчику). Когда он все дело приведет в известность, тогда я тебе сообщу. Сам я знаю, что река есть и сад не меньше, если не больше нашего». Яковлев сделал все, чтобы удовлетворить желание соседа. Позднее он присутствовал на его похоронах.
Последний из комаровских Яковлевых Александр Дмитриевич Яковлев, умерший в 1956 г., артиллерист по образованию. В годы первой мировой войны он работал на Сормовском заводе в Нижнем Новгороде. После революции А. Д. Яковлев длительное время возглавлял химическую лабораторию на заводе им. Фрунзе, а затем работал в Ленинграде. Его сын, Сергей Александрович — профессор Военно-Артиллерийской академии в Ленинграде и часто с семьей приезжает в Комарово.
...Еще несколько километров — и от Галичского тракта видна отвертка влево на Щелыково. При жизни драматурга здесь стоял столб с надписью: «Щелыково, имение г. г. Островских». «На восемнадцатой версте* находится поворот влево и через версту, по стоялому и хорошо сбереженному лесу, дорога приводит к глубокой долине, на дне которой бежит речка с запрудой для мельницы, а по пологой горе противоположного берега высятся здания усадьбы Щелыково», — описывал тогдашний въезд в сельцо С. В. Максимов.