Н.А. Зонтиков

Мать Вера Меркулова:
православная подвижница первой половины XX века

Кострома, 2021

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р21-110-0243

По благословению митрополита Костромского и Нерехтского ФЕРАПОНТА

Сердечно благодарим Алексея Борисовича Ремизова,
пожертвовавшего средства на издание этой книги

Глава I
СВЯТО-ТРОИЦКИЙ СУМАРОКОВ
ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ: ПРЕДЫСТОРИЯ

Вся жизнь героя нашей книги – матери Веры Меркуловой – была связана со Свято-Троицким Сумароковским монастырём и расположенным у его стен селом Новым, что в Телякове, или Новым Сумароковом (совр. с. Сумароково Сусанинского района Костромской области). Сюда мать Вера пришла в 1906 г. по велению свыше. В 1920 г. при закрытии монастыря она стала настоятельницей его общины. Сюда в 20-е и 30-е годы мать Вера неизменно возвращалась из тюрем и ссылок. Отсюда её увезли в январе 1935 г. при последнем аресте.

Поэтому расскажем о монастыре и селе.

Основательница монастыря Елизавета

Николаевна Варенцова

Свято-Троицкий женский монастырь в селе Новое, что в Телякове (оно же – Новое Сумароково, Сумароково) был основан его бывшей владелицей Е.Н. Варенцовой.

Елизавета Николаевна Варенцова, урождённая Львова, по своему происхождению принадлежала к дворянской элите Костромской губернии. Она родилась в семье отставного капитан-лейтенанта флота Николая Григорьевича Львова (1780–1833 гг.) *.

* В справочном издании: Григоров А.А «Без Костромы наш флот неполон…: морские офицеры-костромичи, XVII – нач. XX вв.»– сказано, что Н.Г. Львов родился в 1799 г. 2, но, по-видимому, это ошибка, так как на сохранившемся памятнике на могиле Н.Г. Львова указано, что он родился 8 октября 1780 г.

Как и многие костромские дворяне, Н.Г. Львов в 1789–1795 гг. обучался в Петербургском Морском корпусе, по окончании которого служил на Балтийском и Каспийском морях 3. Прослужив во флоте около 15 лет, Николай Григорьевич вышел в отставку и вернулся в Костромскую губернию. В начале 10-х годов XIX в. он женился на Надежде Николаевне Полозовой (1791–1851 гг.), дочери отставного поручика Николая Григорьевича Полозова (1755–1830 гг.). Село Новое, что в Телякове в Галичском уезде, Надежда Николаевна Львова, по-видимому, получила по наследству, после кончины своего отца *. Молодая семья Львовых жила в усадьбе Вяльцево в Солигаличском уезде, находящейся в двадцати верстах от уездного города.

* В 1820 г. Н.Г. Полозову принадлежало три именья: усадьба Чернятино в Кинешемском уезде (40 душ), усадьба Завражье в Буйском уезде (168 душ) и усадьба Новое в Галичском уезде (100 душ) 4.

Николай Григорьевич Львов являлся видной фигурой в уезде. В 1822–1824 гг. он был Солигаличским уездным предводителем дворянства 5. Его отличала особая склонность к благотворительности по отношению к храмам и монастырям. У себя в Вяльцеве взамен деревянного он построил каменный Никольский храм, освящение которого состоялось, по одним данным, в 1812 г., по другим – в 1818 г.

В книге о. Иоанна Беляева «Статистическое описание соборов и церквей Костромской епархии» (СПб., 1863) сказано, что Никольская церковь с. Вяльцево построена «иждивением капитана Николая Григорьевича Львова» в 1818 г. 6. В книге же «Статистические сведения о приходских церквях Костромской епархии» (Кострома, 1911) говорится, что церковь «построена в 1812 г. усердием г. флота капитан-лейтенанта Николая Григорьевича Львова» 7. Ясно, что в одном случае мы имеем дело с неточностью. С некоторой долей условности будем считать, что храм построен, то есть освящён, в 1812 г. В таком случае дочь Николая Григорьевича, Елизавета, как мы увидим ниже, была крещена уже в нём.

Николай Григорьевич благоустроил придельные храмы в Тотемском Спасо-Суморином монастыре и в Иаково-Железноборовском монастыре в Буйском уезде 8. Об основателе монастыря, находящегося в г. Тотьме Вологодской губернии, преподобном Феодосии Тотемском надо сказать, что он весьма почитался на северо-западе Костромской губернии. Жители Солигаличского уезда часто совершали паломничество в Тотемский Спасо-Суморин монастырь *.

* В Тотемский Спасо-Суморин монастырь ездили и жители Буйского уезда. Об этом, в частности, рассказывается в автобиографической повести «Житье-бытье на Корёге. Записки Гульпинской Авдотьи Степановны» (глава «Поездка в Тотьму»), опубликованной в журнале «Русский вестник» в 1857 г. 9. Автор этой повести – Мария Ивановна Готовцева (1793–1866 гг.).

В Иаково-Железноборовском монастыре, находящемся в с. Борок Буйского уезда, Н.Г. Львов благоустроил придел преподобного Иакова Железноборовского в церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Историк монастыря, священник Пётр Румянцев, пишет: «При строителе иеромонахе Аристархе (1820–1833 гг.) в придельном храме преподобного Иакова устроен очень красивый иконостас с иконами самого лучшего письма, а также устроена сень над ракою преподобного Иакова иждивением г. Николая Григорьевича Львова и его собственными мастерами» 10.

Николай Григорьевич был главой большой семьи, в которой росло семеро детей: Николай (1813 г.), Григорий (1818 г.), Александр (1820 г.), Геннадий (1823 г.), Елизавета (ок. 1814 г.), Мария (1816 г.) и Александра 11. Точный год рождения Елизаветы Николаевны неизвестен. Однако, учитывая, что она была старшей дочерью, а Мария (будущая игумения София) родилась в 1816 г., год рождения Елизаветы примерно можно отнести к 1814 г.

Своих детей Николай Григорьевич и Надежда Николаевна воспитывали в православном духе: «Будучи очень религиозны, родители (…) строго наблюдали за нравственным воспитанием детей в духе православной церкви: всех детей своих заставляли обязательно ходить на богослужение – к утрени и литургии; на дому у них в зимнее время читались вслух по очереди Четьи-минеи и другие духовные книги, ежедневно читались вечерние и утренние молитвы и акафисты. В их доме воспитывались многие сироты и бедные дети, которые затем их же заботами и средствами устраивались в жизни» 12.

Н.Г. Львов скончался 20 октября 1833 г. в возрасте 53 лет и был похоронен возле построенной им церкви в Вяльцеве. Надпись на его надгробном памятнике гласит: «Под сим камнем погребено тело капитан-лейтенанта Николая Григорьевича Львова. Родился 1780 году октября 8. Скончался 1833 года октября 20 дня утра в 10 часов» *. «Флота капитан-лейтенантша» Надежда Николаевна Львова пережила супруга почти на два десятилетия. Она скончалась 10 февраля 1851 г. и была похоронена на кладбище у Богоявленской церкви в с. Головинское Буйского уезда 13.

* Фотографии памятника на могиле Н.Г. Львова в Вяльцеве, снятые в августе 2013 г. протоиереем Александром Смирновым (настоятелем Спасо-Преображенского храма г. Солигалича и благочинным Солигаличского округа), любезно предоставил нам Владимир Алексеевич Дудин.

Все три дочери Николая Григорьевича и Надежды Николаевны Львовых оставили свой след в церковной истории Костромской губернии. Две из них стали монахинями, третья – основательницей монастыря.

Мария Николаевна Львова (1816–1900 гг.), в монашестве София, в 1864 г. стала начальницей Боголюбской женской общины на р. Вотгати в Макарьевском уезде, преобразованной в 1893 г. в женский Боголюбский монастырь. Игумения София (Львова) скончалась 21 октября 1900 г. и была похоронена в Боголюбском монастыре 14.

Александра Николаевна Львова «по личному влечению к иноческой жизни, в юных годах (15 лет) поступила в Галичский женский монастырь (Никольский Староторжский. – Н.З.) и затем жила в Костромском женском монастыре в Костроме *, где скончалась после доброй подвижнической жизни монахиней Евпраксиею» 15.

* В списках насельниц Богоявленско-Анастасиина монастыря второй половины XIX в., начиная с 60-х годов и вплоть до конца столетия, имя монахини Евпраксии (в миру Александры Николаевны Львовой) не встречается. Видимо, она состояла насельницей Анастасиина Крестовоздвиженского монастыря, который в 1863 г. был объединён с бывшим Богоявленским монастырем в единую Богоявленско-Анастасиину обитель, и умерла до 1863 г.

Елизавета Николаевна Львова, в замужестве Варенцова, стала основательницей одного из крупных женских монастырей Костромской губернии.

…В начале 40-х годов Лиза Львова вышла замуж за отставного поручика Павла Александровича Варенцова (1817 – после 1853 гг.), помещика Буйского уезда. Молодая семья поселилась в усадьбе в селе Новом, что в Телякове в Галичском уезде, которое Елизавета Николаевна, судя по всему, получила в приданое от матери. П.А. Варенцов был видным деятелем в Буйском уезде. Два трёхлетия подряд, в 1848–1853 гг., он состоял Буйским уездным предводителем дворянства 16. Елизавета Николаевна прожила в браке полтора десятка лет: Павел Александрович скончался в середине 50-х годов, в возрасте около сорока лет, оставив жену с двумя детьми, Геннадием и Екатериной.

Е.Н. Варенцова была довольно богатой помещицей. В 1858 г. в Галичском уезде ей принадлежали два поместья, в состав которых входило 12 селений: село Новое, что в Телякове, с деревнями Антонково, Замятино, Исаково, Попово, Соломинино, Чебыкино и село Соцевино на речке Пойме с деревнями Красница, Ларионово, Ликино и Савино. Всего в Галичском уезде ей принадлежало 339 крестьян и дворовых (163 м. и 176 ж.). Так как считались только мужские «души», то формально в Галичском уезде «поручица» Е.Н. Варенцова являлась владелицей 163-х душ 17. В Нерехтском уезде в 1858 г. Елизавете Николаевне принадлежало сельцо Григорово с семью деревнями, в которых проживало 332 души мужского пола (313 крестьян и 19 дворовых) 18. Считая с женским полом, всего в Григоровском поместье ей принадлежало около 700 человек.

Таким образом, Е.Н. Варенцова была владелицей около 500 мужских душ, а всего ей принадлежало свыше тысячи крестьян и дворовых людей. По меркам Костромской губернии, она являлась очень богатой помещицей. Н.Н. Макаров, её старший современник и земляк, уроженец Солигаличского уезда, писал в своих воспоминаниях, что в костромской дворянской среде помещики делились на «бездушных, малодушных и великодушных». Бездушные – это дворянская голытьба, не имеющая ни одной души, малодушные – владевшие от 10 до 50 душ, и великодушные – от 50 душ и больше 19. По этой классификации, Е.Н. Варенцова была самой что ни на есть «великодушной» помещицей.

Село Новое, что в Телякове (Новое Сумароково)

Село Новое, что в Телякове * (оно же – Ново-Теляково, Новое Сумароково, Ново-Сумароково, Сумароково) **, где жила Елизавета Николаевна Варенцова, находилось в 75 верстах от Костромы, в 40 верстах от уездного города Галича и в 35 верстах от города Буя. Село лежало на южной окраине Галичского уезда, в нескольких верстах от него проходила граница с Буйским уездом (ныне, повторим, с. Сумароково относится к Сусанинскому району Костромской области).

* Село имело уточняющее название «что в Телякове», скорее всего, потому, что в Галичском уезде было ещё одно село с названием «Новое». Теляково – это барская усадьба, находившаяся неподалеку от с. Новое.

** В начале 1870-х годов село называлось Новое Сумароково (Новое, что в Телякове) 20, также – с. Новое-Сумароково; так оно значилось и в справочнике 1908 г. 21. В справочниках 1926 г. 22 и 1929 г. 23 село названо Новое-Теляково.

К 30-м годам XX в. название «Новое, что в Телякове» стало забываться. В это время село обычно именовалось «Новое Сумароково» или «Ново-Сумароково». К середине XX в. первая половина этого название отпала, и село стало именоваться «Сумароково» *.

* Примечательно, что в начале XX в. местные жители произносили название Сумароково как «Самороково». Во всяком случае, в 1920 г. и 1921 гг., когда в ходе следствия по делу матери Веры малограмотные чекисты записывали, как слышали, то практически все местные жители именовали село – «Самороково».

Село стояло на возвышенности, под которой внизу протекала речка Водыш *.

* Водыш – приток р. Шачи. Название речки Водыш (ударение на первый слог) является угро-финским по происхождению и относится к группе названий рек и речек в нашем крае с окончание на -ш и -ж: Белбаж, Унорож, Халбуж, Ухтубуж, Порныш, Олешь, Шухомош и др. В описании Костромского наместничества 1792 г. И.К. Васькова речка именуется «Воздаш» 24.

Помещичья усадьба в селе Новом впервые упоминается в 1599 г., когда «село Новое на речке Водаш» со стоящей здесь Никольской церковью принадлежало Савве Жадовскому 25, от которого в 1639 г. перешло к его сыновьям. В 1648 г. владельцем «полсела Нового» стал Савин Алексеевич Сумароков 26. В связи с этим, по-видимому, со второй половины XVII в. у села появляется ещё одно название – Новое Сумароково. Как писалось выше, в начале XIX в. село принадлежало отставному поручику Николаю Григорьевичу Полозову, от которого перешло к его дочери Надежде Николаевне, матери Елизаветы Николаевны Варенцовой.

Новое, что в Телякове (Новое Сумароково), лишь числилось селом. На самом деле это было классическое сельцо, где находилась только барская усадьба, в которой жили господа и дворовые люди. В 1858 г. при усадьбе проживало 34 дворовых человека (15 м. и 19 ж.) 27 и не имелось ни одного крестьянского двора.

До нас не дошло изображений усадьбы Елизаветы Николаевны. Известно только, что в центре её стоял господский дом – деревянный, двухэтажный, с большим двусветным залом. Судя по всему, это было настоящее «дворянское гнездо». Главный фасад господского дома смотрел на восток, а с западной стороны располагалась терраса, с которой открывалась панорама на долину речки Водыш. К дому примыкал большой парк с липовыми аллеями. Украшением его был большой пруд, в центре которого находился нерукотворный островок. Скорее всего, раньше на остров вёл мостик, и господа летним вечером могли там пить чай. Наверняка в 1840-е годы в село по праздникам съезжались соседи-помещики: в господском доме давались балы (как уездный предводитель П.А. Варенцов обязан был несколько раз в году устраивать бал), звучала музыка, в гостиной обсуждались последние уездные новости…

На протяжении нескольких вёрст вокруг села лежали деревни, принадлежавшие Елизавете Николаевне Варенцовой: Антонково, Замятино, Исаково, Попово, Соломинино и Чебыкино 28.

Никольский приходской храм

 Своим статусом села Новое, что в Телякове, было обязано стоявшей рядом с усадьбой Никольской приходской церкви.

Каменный Никольский храм построили взамен деревянного в начале 60-х годов XVIII в. Его освящение состоялось в 1763 г. В храме имелось три престола: 1) в честь Смоленской иконы Божией Матери – в холодном четверике, 2) во имя святого Иоанна Предтечи – в правом приделе, 3) во имя святого Николая чудотворца – в левом приделе 29. Примечательно, что храм именовался не по главному престолу, а по придельному – Никольскому.

Примерно в 40-е годы XIX в. храм подвергся перестройке и расширению. По-видимому, в это время на средства супругов Варенцовых к церкви «была пристроена трапезная, частично закрывшая боковые стены четверика, и колокольня, соединявшаяся с трапезной небольшой папертью-переходом» 30. Чуть позднее «Никольский храм опять перестроили: был переложен главный алтарь, к основному объёму с двух сторон примкнули притворы, сооружена новая, более широкая западная паперть» 31. В ходе этих перестроек храм утратил прежний барочный облик, который он наверняка имел в 60-е годы XVIII в. Храм окружала каменная ограда со Святыми вратами. В ограде находилась каменная сторожка 32.

В середине XIX в. в приход входило 14 селений, в которых проживало 670 прихожан (300 м. и 370 ж.) 33. К началу XX в. число селений сократилось до 11-ти, а количество прихожан выросло до 965 чел. (450 м. и 515 ж.) 34.

В начале XX в. в состав прихода входили: с. Новое, что в Телякове, д. Антонково, д. Анциборово, д. Берниково, д. Замятино, д. Исаково, д. Попово, д. Соломинино, усадьба Теляково, д. Шишкино и д. Шелки. Неподалёку находились соседние приходские церкви: в трёх верстах – Никольская на погосте Горки, что на Пенье, и в шести верстах – Никольская с. Соболево 35.

12 марта 1861 г. в Никольской церкви села Нового, до отказа заполненной жителями окрестных деревень, ещё вчера бывших крепостными госпожи Е.Н. Варенцовой (последняя со своими детьми наверняка присутствовала в этот момент в храме), произошло поистине историческое событие. После Божественной литургии отец-настоятель зачитал с амвона царский Манифест от 19 февраля 1861 г. Под сводами храма прозвучали его знаменитые заключительные слова: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного» 36.

Одним из последствий реформы 1861 г. стало деление уездов на волости. С 1861 г. село Новое, что в Телякове (Новое Сумароково), относилось к Яхнобольской волости Галичского уезда, центром которой было с. Яхноболь *. В состав этой волости село входило вплоть до 20-х годов XX в.

* Название села Яхноболь, стоящего на речке Яхне, по своему происхождению является мерянским. Слово «бол» на мерянском языке означает «селение, деревня» 37, поэтому «Яхноболь» переводится как «селение на Яхне». В нашем крае к названиям селений с окончанием на -бол и -бал относятся: Кужбал, Пезобал, Ружбал, Сомбал, Яхробол и др.

В 1867–1912 гг. настоятелем Никольской церкви служил о. Никтополион Комаровский (1844–1913 гг.), 45-летнее настоятельство которого составило эпоху в истории прихода. 10 августа 1885 г. о. Никтополион открыл при своей церкви церковно-приходскую школу – одну из первых в Галичском уезде. В 1878–1879 учебном году в Ново-Теляковской церковно-приходской школе обучалось 15 учеников, учительницей в ней работала супруга о. Никтополиона, Анна Васильевна Комаровская 38. Позднее учительницей в Ново-Теляковской школе стала работать дочь о. Никтополиона – Мария Никтополионовна Комаровская .

Память о старице Евпраксии

Особым почитанием в Никольском Ново-Теляковском приходе пользовалась старица, монахиня Евпраксия (в миру Екатерина Семёнова; 1746–1823 гг.). Будущая старица, Екатерина Семёнова, родилась в 1746 г. в д. Шелки в семье дворового человека Семёна. На двенадцатом году жизни у девочки отсохла левая рука. Став взрослой, в течение многих десятилетий Екатерина совершала поразительный подвиг – она каждую ночь, в любое время года, молилась возле Никольского храма, стоя у его северной стены, возле окна. В течение семи лет Екатерина несла «трудный и великий подвиг юродства о Христе, притворяясь безумной» 40. В следующие семь лет она возложила на себя подвиг молчания.

Екатерина была крепостной, но по просьбе местного священника, о. Георгия Титова, помещик Михаил Рытин отпустил её на свободу «для беспрепятственного служения Господу» 41. Почитатели устроили для Екатерины на том месте, где она молилась по ночам возле храма, «кущу малу» 42, то есть хижину 43. Позднее для неё построили небольшую келью вблизи храма. Подвижница носила на теле металлические вериги, а на голове – металлическую шапку, обшитую чёрной материей . Она обладала даром прозорливицы, и поэтому к ней приходили многие люди.

По-видимому, вскоре после кончины старицы кто-то из современников составил о ней «Повесть о подвигах одной девицы, посвятившей себя служению Богу», в которой говорилось, что к Екатерине приходили «многие именитыя народы и простые мужи и жены» 45. Среди «именитых народов» был юный Юрий Никитич Бартенев (1792–1866 гг.) – уроженец и владелец сельца Золотова в Галичском уезде, будущий участник Отечественной войны 1812 г., директор Костромской губернской гимназии (1819–1833 гг.), писатель, друг А.С. Пушкина и П.А. Вяземского. По-видимому, Юрий Никитич посетил старицу уже в конце её жизни. Алексей Воскресенский пишет, что Екатерина «в молодости его (Ю.Н. Бартенева. – Н.З.) (…) предсказала всю его будущую жизнь» 46.

Будучи по определению неимущей, Екатерина бралась за дела, за которые не взялись бы и многие помещики. В связи с притоком молящихся она решила расширить Никольский храм. Получив на это разрешение от епископа Костромского и Галичского Евгения (Романова) *, она на собранные от почитателей средства сумела расширить и благоустроить храм 47. Ещё ранее, в 1790 г., она украсила престольный образ храма – Смоленскую икону Божией Матери – сребропозлащённой ризой, сооружённой ею «на мирское подаяние» 48.

* Епископ Костромской и Галичский Евгений (Романов; ? – 1811 гг.) управлял Костромской епархией в 1800–1811 гг.

В последний год своей жизни, в 1822 г., Екатерина «от рук благоговейного иеромонаха Филарета, подвизавшегося в недалёком отсюда (…) Железноборовском монастыре, приняла тайное келейное пострижение в иночество, с наречением ей имени Евпраксии» 49. Матушка Епраксия скончалась 11 января 1823 г. и была погребена возле северной стены храма, у церковного окна, «на том самом месте, где в течение многих лет проходила изумительный подвиг своего ночного молитвенного бдения» 50. Согласно «Повести о подвигах одной девицы», она скончалась на 83-м году жизни, однако из надписи на её могильной плите, где указано, что монахиня Евпраксия родилась в 1746 г., следует, что она умерла в 77 лет.

О степени почитания её говорит уже тот факт, что, когда в 40-е годы XIX в. произошло расширение храма, её могила оказалась внутри церкви. Внутри церкви обычно хоронили храмоздателей или изредка – особо почитаемых священников. Напомним, что в 1612 г. неподалёку от села Нового в подклете Успенского деревянного храма в селе Домнине был похоронен народный герой Иван Сусанин 51.

У могилы подвижницы в начале XX в. находилась принадлежавшая ей келейная икона святой великомученицы Екатерины, «в шитой бисером и стеклярусом ризе, с прядью волос, отъятых в неё при иноческом пострижении» 52. Тут же стоял деревянный подсвечник из её кельи. В храме хранился тяжёлый металлический крест от вериг матушки Евпраксии 53. Гранитная плита с могилы старицы Евпраксии сохранилась. На ней написано: «Здесь покоится прах бывшей монахини Евпраксии, родившейся 1746 года, преставившейся 1823 года генваря 11 числа. В богоугодном житии проведшая 50 лет».

С 1859 г. в Ново-Теляковском приходе установилась традиция, когда на годовой праздник в деревнях священник служил «общую панихиду о приснопамятной старице – монахине Евпраксии» 54.

Троицкая церковь-усыпальница

В конце 40-х годов Павел Александрович и Елизавета Николаевна Варенцовы стали строить небольшую Троицкую церковь, которая возводилась ими как церковь-усыпальница. Участок для неё выбрали вблизи от приходского храма, на том месте, где стояла келья старицы Евпраксии 55. К сожалению, имя архитектора, построившего эту церковь, неизвестно. Троицкая церковь представляет собой уникальное сооружение, поразительный памятник русского ампира 40-х годов XIX в.

В XIX в. в городах и сёлах строилось много полукаменных домов, то есть двухэтажных домов, первый этаж которых был каменным, а второй – деревянным. Однако, кроме Троицкой церкви в с. Новом, что в Телякове, нам неизвестно ещё случаев, чтобы этот приём применялся к церковному зданию. Нижняя часть Троицкой церкви каменная, а верхняя – деревянная. В монастырских документах церковь описывалась как «каменная (…) с деревянным нарубом * вверх» 57. Её освящение состоялось в 1849 г. 58.

* Наруб – настрой (надстрой) в деревянной избе, теремок, светёлка, вышка 56.

Редкой особенностью Троицкой церкви было наличие в ней хоров, то есть особого балкона, на котором пели певчие. Из-за небольших размеров и отсутствия алтарной абсиды местные жители и в прошлом и теперь обычно именует эту церковь часовней. Троицкая церковь изначально не имела прихода и считалась приписной к приходской Никольской церкви, причт которой периодически совершал в ней богослужения.

Троицкая церковь и стала краеугольным камнем, лёгшим в основание будущего Свято-Троицкого монастыря. По ней женская община, образованная в бывшей барской усадьбе, стала называться «Ново-Троицкой». После преобразования общины в обитель последняя получила название – «Свято-Троицкий монастырь».

Основание в усадьбе женской общины

Историк Свято-Троицкого монастыря, священник Алексей Воскресенский, пишет: «Глубоко верующая, истинная христианка, обладавшая прекрасною душою и добрым отзывчивым сердцем, Елизавета Николаевна не могла оставаться равнодушною наблюдательницею чужого горя и несчастий. Движимая христианским милосердием, она приютила в своей усадьбе сначала одну, затем другую бесприютную женщину, и, таким образом, в её имении образовался род женской богадельни, содержавшейся на её единоличные средства. Не ограничиваясь этим делом милосердия, добрая помещица учредила у себя в усадьбе также приют для девочек, детей беднейших родителей. Ни богадельня, ни приют официально нигде и никем зарегистрированы не были, но фактически существовали в продолжении многих лет: в первой число призреваемых доходило до 20 человек, а в последнем их было не менее» 59.

В бумагах Свято-Троицкого монастыря устройство богадельни в усадьбе датируется 1870 г. 60. Напомним, что богадельня (от – делать для Бога) – это «заведение для призрения дряхлых, увечных и неисцелимых нищих; божий дом, божий приют» 61.

Как писалось выше, примерно в середине 50-х годов скончался супруг Елизаветы Николаевны, Павел Александрович Варенцов (точный год его кончины неизвестен). Отпевали его в Никольской церкви, а похоронили возле алтаря Троицкой церкви. Отец Алексей Воскресенский сообщает, что Павел Александрович, «по смирению своему», выразил перед кончиной «желание быть погребенным вне храма» 62. На отпевании и похоронах барина, конечно, присутствовало большое количество крестьян. Наверняка проводить своего бывшего предводителя в последний путь приехали многие соседи-помещики.

Так Елизавета Николаевна стала вдовой. А затем на неё обрушились новые удары судьбы: 8 февраля 1869 г. скончался её сын, Геннадий Павлович Варенцов. Через три года, 10 апреля 1872 г., умерла её дочь, Екатерина Павловна *. Обоих своих детей Елизавета Николаевна похоронила в семейном склепе в Троицкой церкви 63.

* В каком возрасте умерли дети Елизаветы Николаевны, неизвестно, так как мы не знаем годов их рождения. Вероятно, они появились на свет в начале 40-х годов, следовательно, скончались в возрасте 25-30 лет.

После смерти дочери Елизавета Николаевна решила создать в своей усадьбе, при Троицкой церкви, небольшую женскую общину. «Как истинная христианка, – пишет о. Алексей Воскресенский, – Елизавета Николаевна не страшилась неизбежной для всякого человека смерти, но её озабочивала мысль о будущности учрежденной богадельни. Так сам собою и вполне естественно возник для неё вопрос об учреждении в своём имении женской общины, где бы молитвенно вспоминалось её имя, вкупе с именами близких ей лиц» 64.

Летом 1873 г. Елизавета Николаевна приехала в Кострому и обратилась с прошением об устройстве общины к архиепископу Костромскому и Галичскому Платону (Фивейскому). В прошении она писала, что: 1) в состав предполагаемой общины изъявили желание поступить призреваемые ею 11 вдов и 9 девиц, для помещения которых она жертвует собственный дом с пятью флигелями и всеми хозяйственными службами; 2) при общине предполагается учредить приют для шести призреваемых престарелых женщин без различия сословий; 3) богослужение в общинной церкви согласились отправлять, по мере возможностей, священнослужители с. Новое; 4) для обеспечения предполагаемой общины она жертвует 430 десятин земли и денежный капитал в 4 тысячи рублей, кроме того обязуется вносить ежегодно в пользу общины по 300 рублей; 5) в пользу Троицкой церкви она жертвует капитал в 1 тысячу рублей 65.

В июле 1873 г. владыка Платон обратился в Св. Синод с представлением об учреждении при Троицкой церкви с. Новое Галичского уезда женской общины. В начале 1874 г. Синод предоставил испросить синодальному обер-прокурору высочайшее соизволение по этому вопросу. 20 июля 1874 г. император Александр II утвердил синодальное определение об учреждении общины 66. Однако дожить до открытия общины Елизавете Николаевне было не суждено.

«В течение девяти месяцев (…) Елизавета Николаевна еженедельно по воскресным дням приобщалась св. Христовых Тайн, с 17 сентября по 7 октября (…) уже ежедневно приступала к Чаше Жизни; ее привозили в храм, где она, по крайне слабости своих сил, сидя присутствовала за богослужением, молясь до конца службы» 67.

Елизавета Николаевна Варенцова скончалась 7 октября 1874 г. Через несколько дней о. Никтополион Комаровский совершил её отпевание в приходской Никольской церкви. Похоронили Елизавету Николаевну в Троицкой церкви, рядом с могилами детей 68. Наверняка проводить свою барыню в последний путь пришло большое количество крестьян.

Через месяц после кончины Е.Н. Варенцовой состоялось официальное открытие основанной ею женской общины.

Глава II
СВЯТО-ТРОИЦКИЙ СУМАРОКОВ ЖЕНСКИЙ
МОНАСТЫРЬ: СТАНОВЛЕНИЕ

«Ново-Троицкий монастырь может

служить образцом быстрого возникновения

и процветания женских монастырей, что

замечается в нашем Отечестве, особенно в

последнее время. Не проходит года, чтобы

не было открыто или превращено из общин

несколько женских монастырей, без всякого

пособия от казны» 1.

Протоиерей Иоанн Сырцов, настоятель

Костромского Успенского кафедрального

собора (1906 г.)

1874 год: открытие женской общины

В ноябре 1874 г. в усадьбе Е.Н. Варенцовой состоялось официальное открытие общины, которая получила название Ново-Троицкой. Оно произошло на торжественном богослужении, которое совершил настоятель Иаково-Железноборовского монастыря архимандрит Кирилл в сослужении благочинного V-го Галичского округа протоиерея Иоанна Махровского и священника церкви с. Новое, что в Телякове, о. Никтополиона Комаровского 2. Богослужение это, скорее всего, прошло в стенах Троицкой церкви.

Напомним, что такое женская община. В 1890 г. В.В. Зверинский писал, что женские общины «представляют из себя, и по внешнему устройству, и по внутреннему образу жизни, тот же монастырь, но с тою лишь разницей, что женщины, вступившие в число их членов, не принимают на себя монашеский обет, навсегда отделяющий человека от света, но исполняют все правила и условия, наложенные на послушниц и белиц настоящих монастырей. Следовательно, эти полу-монастыри, которые могут быть правильнее названы “послушническими монастырями”, составляют переходную ступень от светской жизни к монашеской» 3. Большинство женских монастырей, возникших в Костромской епархии во второй половине XIX – начале XX вв., были образованы из женских общин. В свою очередь, общины очень часто возникали из богаделен.

Первой вре′менной начальницей Ново-Троицкой общины стала старшая сестра богадельни – вдова рядового военного Васса Ивановна Панова, бывшая помощница Е.Н. Варенцовой. Однако, поскольку Васса Ивановна не имела никакого церковного опыта, её должна была сменить другая начальница. Выбор архиепископа Костромского и Галичского Платона (Фивейского) пал на родную сестру покойной Елизаветы Николаевны Варенцовой – Марию Николаевну Львову, которая с 1864 г. состояла начальницей Боголюбской женской общины в Макарьевском уезде. Указом от 11 марта 1875 г. владыка Платон переместил Марию Николаевну в Ново-Троицкую общину 4.

Однако насельницы Боголюбской общины не отпустили свою начальницу: в последний момент они все легли на дорогу и преградили путь экипажу, на котором Мария Николаевна должна была уехать. Поражённая таким проявлением любви и привязанности, Мария Николаевна осталась в общине и объяснила владыке Платону, почему она не может выполнить его распоряжение.

Указом от 6 мая 1875 г. архиепископ оставил Марию Николаевну Львову в Боголюбской общине, а начальницей Ново-Троицкой общины назначил послушницу Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря Ольгу Никитичну Брянчанинову (1837 г.р.). Последняя была дочерью генерал-майора Никиты Петровича Брянчанинова (1801–1866 гг.) и дальней родственницей святителя Игнатия (Брянчанинова) 5 *. Ольга Никитична поступила в Богоявленско-Анастасиин монастырь в 1868 г. и несла послушание при монастырской аптеке 6. Однако труд начальницы общины оказался Ольге Никитичне не по силам, и, прожив три месяца в Сумарокове, она попросилась обратно. Временной начальницей опять стала Васса Панова.

* Напомним, что святитель Игнатий (Брянчанинов) скончался в 1867 г. в Николо-Бабаевском монастыре, где жил на покое.

11 сентября 1876 г. владыка Платон назначил главой общины Анну Андреевну Студенецкую, дочь протоиерея из г. Козлова * Тамбовской губернии (её отца и всю его семью владыка хорошо знал по своей прежней службе в Тамбове) 7.

* В советское время г. Козлов переименован в г. Мичуринск.

Одной из основных проблем, стоящих перед общиной, было отсутствие своего вместительного храма. Сёстры ходили молиться в Троицкую церковь, где богослужения совершал настоятель Никольской приходской церкви о. Никтополион Комаровский. Однако к концу 1870-х годов численность общины достигла 80 чел. 8 и они уже физически не могли поместиться в маленькой Троицкой церкви. Им приходилось ходить на богослужение в Никольскую приходскую церковь.

В 15-ти верстах от Сумарокова, в усадьбе Леонтьево Галичского уезда, проживали вдова капитана I ранга Варвара Васильевна Сипягина и жена капитана I ранга Наталья Николаевна Тихменева, часто бывавшие в Ново-Троицкой общине. В их доме находилась домовая церковь в честь Боголюбской иконы Божией Матери, которую эти женщины решили безвозмездно подарить общине. В 1880 г. церковь перенесли из Леонтьева и установили в главном зале бывшего господского дома. Осенью 1880 г. настоятель Иаково-Железноборовского монастыря архимандрит Кирилл освятил её 9.

Первым священником Боголюбской общинной церкви стал заштатный священник о. Алексей Нарбеков 10. Алексей Фёдорович Нарбеков (1817–1897 гг.) родился в с. Макатове Юрьевецкого уезда, в семье пономаря. Он окончил Луховское духовное училище и Костромскую духовную семинарию (в 1841 г.) 11. С 1841 г. о. Алексей служил священником в разных сёлах Кинешемского уезда, а в конце 70-х годов – в Троицкой церкви с. Семилова Костромского уезда 12. В 1880 г. он стал священником в Ново-Троицкой общине, а затем – в Свято-Троицком монастыре. Отец Алексей Нарбеков скончался 2 апреля 1897 г. 13 и был похоронен при Троицкой церкви.

Анна Андреевна Студенецкая стояла во главе Ново-Троицкой общины 8 лет. Простудившись, она скончалась 19 февраля 1884 г. в возрасте 50-ти лет и была похоронена возле алтаря Троицкой церкви 14. 8 августа 1884 г. распоряжением епископа Костромского и Галичского Александра (Кульчицкого) новой начальницей Ново-Троицкой общины была назначена монахиня Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря Римма 15.

Матушка Римма (Каллистова; 1818–1900 гг.) *, дочь костромского чиновника, поступила в Анастасиин Крестовоздвиженский монастырь в 1825 г. в возрасте семи лет и прожила в нём почти 60 лет. 14 августа 1884 г. она вступила в управление общиной 18.

* В труде о. Алексея Воскресенского по истории Свято-Троицкого монастыря мать Римма названа Калинниковой 16, но, по-видимому, это ошибка, так как в документах она всегда значится как Каллистова 17.

При матери Римме произошло два важнейших события: началось строительство большого каменного собора и состоялось преобразование общины в женский монастырь.

Возведение собора в честь

иконы Божией Матери «Скоропослушницы»

Возведению в общине соборного храма предшествовали драматические события. 6 июля 1885 г. над бывшей усадьбой Е.Н. Варенцовой разразилась страшная гроза. Ударом молнии было убито двое рабочих. «Молния зажгла (…) конный двор со всеми пристройками: при оглушительных раскатах грома, при непрестающем блистании молнии горели эти здания, представляя собой огромный пылающий костер, угрожающий опасностью всей общине» 19. Конный двор сгорел со всеми находящимися в нём тарантасами, телегами и санями *.

* В память этого события ежегодно 6 июля вплоть до революции в монастырь приносилась чудотворная Полонская икона Божией Матери из погоста Спас-Верховье Галичского уезда, с которой вокруг обители и её владений совершался крестный ход 20.

Игумения Римма решила восстановить конный двор в другом месте, а на пепелище старого двора возвести большой каменный храм. Бывшие насельницы Свято-Троицкого монастыря, Екатерина Александровна Бубнова (1876–1966 гг.) и Екатерина Сергеевна Маянцева (1879 – после 1967 гг.), вспоминали, что монастырский собор возведён «на месте, где был каретник *, который сгорел во время грозы» 21.

* Каретник или каретный сарай – «хозяйственная постройка на богатом дворе, большой сарай для хранения экипажей, их деталей, сбруи и др.» 22.

В конце 80-х годов мать Римма устроила кирпичный завод для производства кирпича, необходимого для возведения собора и других построек 23. Тогда это являлось распространённой практикой: гораздо проще и дешевле было произвести кирпич самим, чем покупать его где-то и везти по нашим дорогам. Преемница матери Риммы, игумения Досифея (Ипатова), переведённая в 1901 г. из Свято-Троицкого монастыря в Макариево-Решемский монастырь в Кинешемском уезде, предполагая вести большое строительство, тоже вначале устроила кирпичный завод 24.

В 1888 г. старец иеросхимонах Парфений, подвизавшийся в обители Георгия Хаджи на святой горе Афон, прислал матери Римме икону Божией Матери «Скоропослушницу» и высказал «молитвенное благожелание, да благословит Владычица Своим пришествием обитель инокинь, и да создастся в честь честныя сея св. иконы особый храм» 25. Увидев в этом знак свыше, мать Римма решила посвятить предполагаемый к сооружению храм иконе Божией Матери «Скоропослушнице».

Закладка храма состоялась 20 августа 1889 г. 26. Кто совершил закладку, неизвестно, но, скорее всего, это был благочинный общины, настоятель Железноборовского монастыря игумен Иоанникий (Удгодский) *.

* Иоанникий (Иван Степанович Удгодский; 1827–1897 гг.) родился в семье причетника Покровской церкви, что на Удгоде, Буйского уезда. После окончания Костромской духовной семинарии он в 1854 г. поступил в число послушников Ипатьевского монастыря, где в 1858 г. принял монашеский постриг с именем Иоанникий, а в 1862 г. рукоположен в сан иеромонаха. В 1886 г. он был назначен настоятелем Железноборовского монастыря, в 1887 г. возведён в сан игумена, в 1893 г. – в архимандрита. 26 ноября 1897 г., когда о. Иоанникий находился по делам в Галиче, его разбил апоплексический удар, и 1 декабря он скончался. 4 декабря в Железноборовском монастыре состоялось его отпевание и погребение 27.

Здесь надо отметить, что настоятели Иаково-Железноборовского мужского монастыря, который находился в селе Борок Буйского уезда, в 18-ти верстах от бывшей усадьбы Е.Н. Варенцовой, сыграли большую роль в становлении Свято-Троицкой обители. В частности, отцы-настоятели обычно совершали постриг её насельниц в монашество.

Проект собора выполнил архитектор Иванов 28. Скорее всего, это был московский архитектор Александр Васильевич Иванов (1845 – после 1917 гг.), много строивший в обеих русских столицах. Примечательно, что в 1897–1899 гг. по его проекту в Москве на Лубянской площади возведено монументальное здание страхового общества «Россия», в котором в 20-е – 30-е годы находились ВЧК и ОГПУ 29.

К строительству соборного храма в Ново-Троицкой общине приступили в начале 1890-х годов. Возведение собора стало настоящим подвигом всех её насельниц: «Вместе с наемными каменщиками и сестры общины самоотверженно день и ночь трудились в том деле, то изготовляя кирпич на заводе, то подвозя его к месту постройки, то сюда же доставляя известь, песок и прочие материалы (…)» 30. Через несколько лет над долиной Водыша встал монументальный трёхглавый храм (наличие трёх глав, скорее всего, обусловлено посвящением обители Святой Троице).

Освящение собора, состоявшееся 17–18 июня 1895 г., совершил епископ Костромской и Галичский Виссарион (Нечаев), объезжавший северные уезды губернии. Примечательно, что освящение произошло в день Боголюбской иконы Божией Матери (18 июня) – в престольный праздник домовой Боголюбской церкви.

Вечером 17 июня владыка Виссарион, которому сослужили архимандрит Иоанникий (Удгодский) и многочисленное духовенство V-го Галичского округа, совершил в новом храме всенощное бдение: «Владыка выходил на литию и величание; пел всенощную стройно монастырский хор. На другой день (18 июня), перед литургией, новый храм был освящен владыкою, прибывшим в него со славою из покоев настоятельницы. Храм был переполнен народом, и вне храма все почти свободное от построек место было занято народом, который мог только поклониться святым мощам, обнесенным владыкою с крестным ходом вокруг храма» 31. «При прощании с сестрами владыка сказал им наставление, в котором объяснил им значение их одежд, напоминающих им печаль о грехах, и убеждал их быть примером окружающим и приходящим в монастырь для богомолья мирским людям» 32.

В 1902–1903 гг. к собору были пристроены два придела, сооружённые, в основном, на пожертвования потомственного почётного гражданина Ф.Н. Пырского 33. Освящение их вновь совершил владыка Виссарион. 15 января 1904 г., в четверг, он освятил левый придел в честь Нерукотворного образа Спасителя и Феодоровской иконы Божией Матери: «Освящение храма и литургия совершены при огромном числе молящихся, прибывших сюда за десятки верст помолиться за торжественным архиерейским служением и получить благословения от своего Архипастыря» 34. 16 января, в пятницу, владыка освятил правый придел – во имя Трёх святителей (Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста) и мученицы Елисаветы Адрианопольской (память 22 октября ст. ст.) – святой покровительницы основательницы монастыря Елизаветы Николаевны Варенцовой 35.

Изнутри храм был расписан живописцем из посада Большие Соли Александром Михайловичем Баженовым 36. В соборе были устроены хоры, с которых пел монастырский хор. К храму примыкала колокольня, высоко возносившаяся над обителью. К 1905 г. на ней находилось 10 колоколов. Самый большой, весивший 219 пудов (свыше 3,5 тонны), пожертвовала в 1902 г. крестьянская вдова Анна Васильевна Киселёва 37.

1893 год: преобразование общины в женский

монастырь

Собор ещё строился, когда произошло преобразование Ново-Троицкой общины в женский монастырь. В 1892 г. епископ Виссарион обратился в Св. Синод с ходатайством на этот счёт, и 26 мая 1893 г. последний своим определением возвёл Ново-Троицкую общину в общежительный Свято-Троицкий монастырь (император Александр III утвердил это определение 2 июня 1893 г.) 38 *.

* Ещё несколько лет после 1893 г. по инерции монастырь в бумагах именовался не Свято-Троицким, а Ново-Троицким.

Настоятельница мать Римма была вызвана в Кострому, где 30 июня 1893 г. на богослужении в Богоявленско-Анастасиином женском монастыре владыка Виссарион возвел её в сан игумении 39. Таким образом, в Костромской епархии одним женским монастырём стало больше.

В том же 1893 г. архимандрит Иоанникий совершил в обители первый монашеский постриг семи насельниц во главе с Вассой Пановой 40. В 1894 г. численность общины молодого монастыря составляла 110 чел. (14 монахинь, 62 послушницы и 34 находящихся на испытании) 41.

Игумения Досифея (Ипатова)

В конце 1899 г. епископ Виссарион уволил 82-летнюю настоятельницу Свято-Троицкого монастыря игумению Римму на покой. На её место он просил Св. Синод назначить монахиню Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря мать Досифею.

Матушка Досифея (Фелицата Ивановна Ипатова; 1851–1934 гг.) родилась в д. Яснево Костромского уезда, в крестьянской семье. В 1858 г., в возрасте семи лет, она поступила в Костромской Анастасиин Крестовоздвиженский монастырь, который в 1863 г. был объединён с упразднённым Богоявленским мужским монастырём и преобразован в Богоявленско-Анастасиин женский монастырь. В 1870 г. Фелицата Ипатова стала послушницей Богоявленско-Анастасиина монастыря, несла послушания живописицы, письмоводительницы (заведующей монастырской канцелярией), заведующей постройками монастыря. 22 марта 1889 г. она приняла монашеский постриг с именем Досифея, скорее всего, в честь преподобного Досифея Палестинского 42.

Определением Св. Синода от 3 января 1900 г. мать Досифея была назначена настоятельницей Свято-Троицкого монастыря 43. 22 января 1900 г. в Богородице-Рождественском соборе Ипатьевского монастыря епископ Виссарион возвел её в сан игумении и вручил ей жезл – знак игуменской власти 44. 23 января 1900 г. игумения Досифея выехала из Костромы по Молвитинскому тракту * и за ночь преодолела 75 вёрст дороги до обители.

* После переименования в 1939 г. с. Молвитино в с. Сусанино Молвитинский тракт также стали звать Сусанинским.

Утром 24 января Свято-Троицкий монастырь встречал свою настоятельницу: «Встреча новой игумении была в высшей степени радостная и торжественная. В 9 часов утра 24 января удары большого колокола известили всех сестер монастыря о приближении новой их начальницы, и все они, как один человек, вышли навстречу ей за ворота монастыря. Со звоном во все колокола из отверстых царских врат святого алтаря главного храма монастырского, в предшествии двух монахинь с подсвечниками и диакона с кадилом и свечою, вышел в притвор церковный навстречу игуменье священник монастыря Николай Орнатский с крестом и св. водою. Положив при вступлении в храм земной поклон, облобызав честный крест и приняв окропление св. водою, при пении входного “Достойно есть”, игумения направилась к солее, где, после “Достойно”, прослушала пение тропаря и кондака в честь Св. Троицы, а также тропаря и кондака в честь иконы Божией Матери Скоропослушницы. После этого новая игумения приветствована была речью находившегося при встрече исправляющего должность благочинного V-го Галичского округа священника Димитрия Парийского (духовника монастыря) и священником монастырским о. Николаем Орнатским. После этого началась Божественная литургия, которую игумения выстояла всю до конца. После литургии отпет был молебен Пресвятой Троице и Божией Матери. По окончании молебна игумения “со славою”, при колокольном звоне, отведена была в игуменские покои. Несмотря на вполне понятное утомление с дороги (ехала всю ночь, чтобы поспеть к литургии), игумения Досифея сочла первым долгом посетить предместницу свою честнейшую старицу игумению Римму. Встреча двух игумений была в высшей степени трогательная» 45.

Игумения Римма давно и хорошо знала мать Досифею, поскольку обе они несколько десятилетий прожили в Богоявленско-Анастасиином монастыре. Бывшая настоятельница Свято-Троицкого монастыря игумения Римма скончалась 2 апреля 1900 г. 46. 6 апреля состоялось её отпевание, в тот же день она была похоронена вблизи алтаря построенного ею трудами собора 47 *.

* В настоящее время могила игумении Риммы (Каллистовой) у алтаря собора восстановлена.

В Свято-Троицком монастыре игумения Досифея проявила себя как опытная и рачительная хозяйка. Священник о. Алексей Воскресенский пишет, что новая настоятельница «по линии каменной ограды вновь выстроила двухэтажный каменный корпус у Святых врат обители; закончила постройку нового скотного двора; исправила несколько ветхих построек; расширила боковыми каменными пристройками вчерне каменный Богородичный храм» 48.

Однако в Свято-Троицкой обители матушка Досифея прожила только полтора года. В 1901 г. произошло преобразование Макариево-Решемской пустыни * из мужского монастыря в женскую обитель, и 23 июля того же года мать Досифея была назначена настоятельницей этого монастыря 49.

* В слободе Решма Кинешемского уезда (в настоящее время – с. Решма Кинешемского района Ивановской области).

Для обновленной Макариево-Решемской обители матушке Досифее было разрешено набрать из монастырей епархии 30 насельниц. В Решму с ней уехало три десятка насельниц Богоявленско-Анастасиина и Свято-Троицкого монастырей 50.

Игумения Иоанна (Успенская)

Указом Св. Синода от 28 сентября 1901 г. монахиня Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря Иоанна была утверждена в должности настоятельницы Свято-Троицкого монастыря 51. 4 октября 1901 г. в Костроме, в Успенском кафедральном соборе, епископ Виссарион возвёл мать Иоанну в сан игумении и вручил ей игуменский жезл 52.

Мать Иоанна (Серафима Ивановна Успенская) родилась в 1855 г. в с. Никифорово Костромского уезда, в семье священника. Её отец, Иоанн Тимофеевич Успенский (1821 – ранее 1899 гг.), родился в 1821 г. в с. Мышкино Буйского уезда, в семье диакона. В 1842 г. он окончил Костромскую духовную семинарию и последующие тридцать лет служил в сёлах Корееве и Никифорове Костромского уезда. В 1872 г. о. Иоанн стал священником Богоявленско-Анастасиина женского монастыря, в 1888 г. возведён в сан протоиерея, в 1891 г. вышел за штат. Редчайший случай в духовной среде – за свою службу о. Иоанн был возведён в дворянство 53.

Серафима Успенская поступила в Богоявленско-Анастасиин монастырь 8 декабря 1865 г., в возрасте десяти лет. В этой обители она прожила 36 лет: 5 февраля 1870 г. была определена в число её сестер, 5 апреля 1886 г. приняла монашеский постриг с именем Иоанна. В монастыре она несла ряд послушаний, а в 1890–1901 гг. состояла ризничей, то есть заведовала ризницей обители 54.

Игумении Иоанне предстояло занимать пост настоятельницы Свято-Троицкого монастыря 19 лет – с 1901 г. по 1920 г.

Глава III
СВЯТО-ТРОИЦКИЙ СУМАРОКОВ МОНАСТЫРЬ:
НАЧАЛО XX ВЕКА

«Свято-Троицкий женский монастырь

(…) в каких-нибудь десять лет расцвел как

крин сельный*» 1.

Протоиерей Иоанн Сырцов (1906 г.)

* Крин сельный – лилия полевая.

Монастырский городок

К началу XX в. Свято-Троицкий монастырь представлял собой настоящий городок, в котором каждый год строились новые здания – каменные, полукаменные, деревянные.

Алексей Воскресенский писал в 1914 г.: «(…) Для помещения сестер в монастыре вновь устроены: двухэтажный полукаменный корпус, двухэтажный деревянный корпус, три одноэтажных деревянных дома и один каменный одноэтажный; для помещения монастырской больницы вновь выстроено деревянное одноэтажное на каменном фундаменте здание и капитально перестроено здание старой деревянной больницы; к настоятельскому и трапезному корпусам сделаны новые фундаментальные деревянные пристройки» 2.

В монастыре имелись три церкви.

Первой из них являлась Троицкая церковь, в которой и возле неё существовал особо почитаемый насельницами обители некрополь. В церкви были похоронены: основательница монастыря Елизавета Николаевна Варенцова, её дети Геннадий и Екатерина. У алтарной, восточной стены церкви находились могилы: мужа Елизаветы Николаевны Варенцовой Павла Александровича Варенцова, начальницы общины Анны Андреевны Студенецкой и первого священника общины о. Алексея Нарбекова 3.

Вторая церковь – домовой храм в честь Боголюбской иконы Божией Матери, находившийся в двусветной зале бывшего господского дома, ставшего игуменским корпусом.

Третьей церковью был собор – величественный, трёхглавый, с высокой колокольней, о которой о. Алексей Воскресенский писал: «Как светлая свеча высится колокольня на высоте горы, издалека возвещая путнику, что здесь – обитель труда и молитвы, тихое пристанище от бурь и треволнений житейских» 4. У алтаря собора находилась могила почившей настоятельницы матери игумении Риммы (Каллистовой).

В юго-западной части обители находилось монастырское кладбище, основанное в 1879 г. Оно было обнесено деревянной оградой, и в центре его стояла небольшая деревянная часовня 5. Монастырь окружала каменная ограда с четырьмя небольшими башенками по углам. Возведение ограды, начавшееся в 1885 г., продолжалось ровно двадцать лет и завершилось в 1905 г. 6. Главный вход в обитель – Святые врата – находился на северной стороне ограды. Вблизи ограды, рядом со Святыми вратами, стояло полукаменное двухэтажное здание монастырской гостиницы.

Монастырская община

В начале XX в. численность общины Свято-Троицкого монастыря быстро росла. В 1898 г. в обители проживало 129 чел. (монашествующие – 19, послушницы – 66, находящиеся на испытании – 38, призреваемые в богадельне – 6) 7. В 1900 г. – 187 чел. (монашествующие – 24, послушницы – 83, находящиеся на испытании – 80) 8. В 1905 г. – 216 чел. (монашествующие – 26 , указные послушницы – 127, находящиеся на испытании – 56, призреваемые в богадельне – 7) 9. В 1913 г. – 247 чел. (монашествующие – 34, указные послушницы – 129, находящиеся на испытании – 84) 10. В 1917 г. – 272 чел. (монашествующие – 45, послушницы – 115, находящиеся на испытании – 103, призреваемые в богадельне – 8) 11.

По своему происхождению насельницы обители, в основном, были крестьянские девушки и вдовы из Галичского, Буйского, Солигаличского, Чухломского, Кологривского и Костромского уездов. Довольно много насельниц происходило из Грязовецкого, Никольского и Тотемского уездов соседней Вологодской губернии и из Кирилловского уезда Новгородской губернии *.

* Напомним, что до революции западная часть современной Вологодской области входила в состав Новгородской губернии.

Насельниц-дворянок в обители всегда были считанные единицы. В 1883 г. сюда поступила потомственная дворянка, 56-летняя вдова Анастасия Михайловна Готовцева (1827 г. р.) 12. В 1906 г. в монастырь пришла другая дворянка – Варвара Николаева (1855 г. р.). В 1911 г. она приняла монашеский постриг с именем Евпраксия. Указом духовной консистории от 14 ноября 1912 г. монахиня Евпраксия была назначена казначеей монастыря 13 (этот пост она занимала до закрытия обители в 1920 г.).

Со времён Е.Н. Варенцовой в монастыре существовала богадельня, в которой в 1914 г. призревалось 10 пожилых женщин 14. В 1904 г. кафедральный протоиерей Иоанн Сырцов писал о ней: «…Богадельня (…) оставлена при общине для женщин, без различия сословий, истинно нуждающихся в призрении по старости и неизлечимым недугам, каковых в настоящее время содержится 9 чел.» 15. При обители имелась монастырская больница на 8 коек и амбулатория для больных из окрестных селений 16. В 1904 г. в амбулатории получили различную медицинскую помощь 1993 чел. 17.

К началу XX в. Свято-Троицкий монастырь уже прочно укоренился в жизни Галичского уезда. Одним из примеров этого является то, что Н.Ф. Чалеев-Костромской *, описывая в своих «Воспоминаниях» детство и юность, проведённые в усадьбе Готовцево Галичского уезда, по различным поводам упоминает Сумароков монастырь три раза 18.

* Николай Феодосьевич Чалеев, сценический псевдоним «Костромской» (1874–1938 гг.) – Народный артист РСФСР, актер московского Малого театра. Его «Воспоминания» изданы в Костроме в 2006 г.

Монастырское хозяйство

Будучи заштатным монастырём, не получающим ни копейки из казны, обитель зарабатывала на жизнь сама. Каждая насельница, за исключением очень старых и больных, несла какое-то трудовое послушание. «Главный источник её (обители. – Н.З.) содержания, – писал о. Алексей Воскресенский, – ведение сельского хозяйства на принадлежащей монастырю земле (…) воспособительными средствами служат разнообразные труды сестер: украшение икон цветами * и фольгою, шитье ризницы, одежды и обуви, вышивание бумагой и шелком, вязание и плетение кружев, тканье полотен, малярное и переплетное мастерство и другие рукоделия» 19.

* Имеются в виду искусственные цветы.

К началу XX в. в монастыре имелся целый ряд хозяйственных служб и заведений: башмачная мастерская, хлебопекарня, общая портная мастерская, рукодельная швейная мастерская, переплётная мастерская, скотный двор, коровник, конный двор и др. Неподалёку от обители стояла монастырская ветряная мельница. При монастыре имелась двухэтажная гостиница.

В трёх верстах от обители, вблизи д. Замятино, лежал земельный надел, принадлежащий монастырю – так называемая монастырская дача. Это было бывшее сельцо Максимовское, где раньше находилась небольшая барская усадьба, последней владелицей которой являлась Е.Н. Варенцова. На рубеже XIX и XX вв. здесь располагались угодья обители – луга, сенной склад и пасека, насчитывавшая до 35 ульев. По бывшей усадьбе это место называлось «Максимова Поляна».

В 1914 г. о. Алексей Воскресенский, описывая хозяйство обители, отмечал: «На монастырской даче Максимове выстроены: новая деревянная изба для лесника и два деревянных сарая для уборки сена» 20.

Мария Павловна Рекунова (1914 г. р.), уроженка д. Замятино, вспоминала: «На Максимовой Поляне было монастырское хозяйство. Два больших деревянных дома стояло, а третий – улейник *. Было два пруда: один чистым звали, другой мутным. Сенокосные угодья были очень большие. Навесы, сараи тоже были большие. Монашествующие не ставили стога в полях, а убирали сено в сараи» 22.

* Улейник – пасека, пчельник 21.

Другая уроженка д. Замятино, Александра Павловна Смирнова (1916 г.р.), вспоминала: «Родилась я в д. Замятино, неподалёку от с. Сумарокова. Неподалёку от нашей деревни у монашенок был земельный надел. Там стоял большой сарай, в котором хранили сено для скота. Впоследствии он перешёл в колхоз. Был также двухэтажный деревянный дом, предназначенный для столовой, гостиной и пр. Им пользовались в летнее время. Эта территория называлась “Максимова Поляна”» 23.

Всего к 1917 г. монастырю принадлежало: 70 десятин пахотной земли, 90 десятин сенокосов, 291 десятина леса, 346 десятин выгонов и неудобий и всего – свыше 797 десятин 24.

Монастырские подворья

К началу XX в. монастырь обзавёлся тремя подворьями – в Костроме, в Буе и в селе Молвитине.

Подворье в Костроме находилось на Пятницкой улице и представляло собой деревянный дом, в котором останавливались насельницы, приезжавшие в губернский город по делам. Здесь постоянно проживали четыре рясофорные послушницы, занимавшиеся сбором благотворительных подаяний 25. В 1908 г. на подворье был выстроен двухэтажный полукаменный дом 26. В 1914 г. о. Алексей Воскресенский писал: «При монастырском подворье в г. Костроме на средства Е.В. Рощиной устроены: новый двухэтажный полукаменный дом, который сдается в аренду, и деревянный флигель для приюта приезжающих по монастырским делам сестер обители» 27. По данным 1918 г., на подворье (адрес: ул. Пятницкая, д. 18), находилось два двухэтажных дома – полукаменный и деревянный, а также деревянные службы .

Подворье в Буе представляло собой деревянный дом, где постоянно проживали три послушницы 29.

В 1904 г. у монастыря появилось подворье в с. Молвитино (совр. п. Сусанино), центре Молвитинской волости Буйского уезда, которое находилось в 12 верстах от обители. В 1904 г. костромской купец Иван Борисович Зимин пожертвовал монастырю в Молвитине деревянный флигель с участком земли. На подворье жили две послушницы, в основном занимавшиеся получением и отправлением почтовой корреспонденции 30 (в Молвитине имелось ближайшее к монастырю почтово-телеграфное отделение).

Во время поездок в Кострому, Буй и Молвитино насельницы монастыря останавливались на своих подворьях.

Главная святыня обители

Главной святыней обители являлся образ Божией Матери «Скоропослушница», который находился в монастырском соборе. В Ведомости монастыря за 1917 г. о нём сказано: «В главном храме по левую сторону от царских врат находится местный образ Божией Матери Скоропослушницы, свято-чтимый сестрами монастыря и окрестными жителями» 31. Как писалось выше, этот образ в 1888 г. был подарен игумении Римме афонским иеросхимонахом Парфением.

Матушка Римма соорудила на икону сребропозлащенную ризу, в нижней части которой имелась чеканная надпись, повторявшая надпись на самой иконе: «В честь и славу Преблагословенныя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии написах аз грешный сию св. икону в лето от воплощения Бога Слова 1873 месяца июля 20 дня, смиренный и грешный послушник Прокопий, ученик Хаджи Георгия. Пресвятая Богородице, спаси раба Твоего Прокопия!» 32.

Икона пользовалась большим почитанием среди насельниц монастыря и местных жителей.

В монастырь приносят Феодоровскую икону

Божией Матери

С 1904 г. в Свято-Троицкий монастырь ежегодно стали приносить главную святыню Костромской епархии – Феодоровскую икону Божией Матери.

Как известно, с 1861 г. Феодоровскую икону Божией Матери ежегодно приносили из Костромы в Галич и обратно. Из Костромы в Галич икону везли через Судиславль. Возвращалась она другим путём – через Буй, Железноборовский монастырь и с. Молвитино. С 1889 г., согласно особому разрешению Св. Синода от 22 марта 1889 г., Феодоровскую икону Божией Матери стали заносить в места, связанные с подвигом Ивана Сусанина – в сёла Спас-Хрипели и Домнино Домнинской волости Буйского уезда 33. В первые годы XX в. икону на участке от Буя до Молвитина провозили по маршруту: Буй – Железноборовский монастырь – с. Головинское – с. Домнино – с. Хрипели – с. Молвитино 34.

С 1904 г. Феодоровскую икону Божией Матери, по ходатайству игумении Иоанны, стали завозить и в Свято-Троицкий монастырь. В тот год маршрут движения иконы в Буйском уезде впервые выглядел так: Буй – Железноборовский монастырь – с. Головинское – Свято-Троицкий монастырь – с. Домнино – с. Хрипели – с. Молвитино 35. Ежегодное принесение главной святыни Костромского края стало ещё одним свидетельством того, что обитель на речке Водыш окончательно стала полноправным монастырём.

Сохранилось сделанное кафедральным протоиереем Иоанном Сырцовым описание того, как вечером 12 мая 1904 г. Феодоровскую икону Божией Матери впервые привезли в обитель: «Свято-Троицкий монастырь находится несколько в стороне от Костромского тракта, в селе Новом, что в Телякове, Галичского уезда. Пришлось ехать по проселочным дорогам, по которым было невозможно проехать в больших “Загаровских” * экипажах. В виду этого, нам были высланы два монастырских экипажа. Но тут встретилось другое неудобство: святая икона не входила ни в тот, ни в другой закрытый экипаж, а погода была склонная к дождю. По необходимости икону повезли открыто в небольшом экипаже, держа на руках. В результате экипаж у стен с. Сумарокова обернулся, вывалив и св. икону и пассажиров… Но это только к слову. У святых врат Свято-Троицкого монастыря встретил св. икону целый сонм инокинь, с молодой сравнительно игуменьей Иоанной и двумя почтенными старцами иереями во главе. Это два местных благочинных Дмитрий Парийский **, теперь уже скончавшийся, и Василий Сапоровский» *** 37.

* Загаровский экипаж, то есть принадлежащий В.Н. Загарову, владельцу транспортной конторы. Бытописатель старой Костромы Л.А. Колгушкин в своих воспоминаниях пишет: «…Предприниматель Загаров, говорят, имел на всех трактах губернии не менее 300 троек лошадей. (…) главный «штаб» Загаровской станции помещался на Русиной улице, дом № 7, а конюшни её выходили на улицу Никольскую (Свердлова)» 36.

** Священник Димитрий Васильевич Парийский (1842–1905 гг.), настоятель Никольской церкви погоста Горки, что на Пенье, благочинный V-го Галичского округа.

*** Протоиерей Василий Иванович Сапоровский (1837–1915 гг.), настоятель Воскресенской церкви с. Молвитино, благочинный II-го Буйского округа.

Икона пробыла в Свято-Троицком монастыре только несколько часов: «Оставив Троицкий монастырь уже за полночь *, мы направились на родину царя Михаила Феодоровича ** и спасителя его знаменитого костромича Ивана Сусанина, и прибыли на ночлег в село Хрипели 13 мая уже на утре» 38.

* График движения иконы с указанием времени её прибытия в разные места каждый год заранее публиковался в «Костромских губернских ведомостях», и духовенство, перевозившее икону, должно было строго его придерживаться.

** Неточность: Михаил Фёдорович Романов родился в Москве. Уважаемый о. Иоанн Сырцов имеет в виду, что судьба Михаила Фёдоровича была связана с селом Домнином.

В своём очерке о поездке с Феодоровской иконой Божией Матери в 1904 г. о. Иоанн Сырцов посвятил несколько страниц Свято-Троицкому монастырю. Рассказав вкратце его небольшую к тому времени историю, он отметил: «Монастырь в каких-нибудь десять лет расцвел как крин сельный. Появилось три храма, из коих главный в честь Божией Матери Скорой Послушницы, каменный в два света, освящен в 1895 г. самим Преосвященным (покойным) Виссарионом. Устроена и каменная колокольня. Понастроено множество новых жилых корпусов для сестер, строится обширная каменная ограда. Монастырь наполнился черницами, коих в настоящее время насчитывается с готовящимися к принятию иноческих обетов до 208 чел. Монастырь обеспечил свою будущность капиталом в 26 тыс.; имеет земли: покрытой лесом 608 дес., пахотной 80 дес., сенокосной 90 дес., мельницу, лавку, дома в Костроме, Буе и Молвитине.

Ново-Троицкий монастырь может служить образцом быстрого возникновения и процветания женских монастырей, что замечается в нашем отечестве, особенно в последнее время. Не проходит года, чтобы не было открыто или превращено из общин несколько женских монастырей, без всякого пособия от казны.

(…) Можно сказать: насколько быстро упадает численно и нравственно нынешняя жизнь в мужских монастырях, настолько возвышается в женских. Большая часть мужских монастырей, богатых историческим прошлым, по сравнению с женскими представляют теперь положительный контраст. В женских, при большом количестве монашествующих, полная обеспеченность, благоустройство храмов и жилищ, во всем порядок и чистота, набожность и трезвость, беспрекословная покорность настоятельнице и старшим; ничего подобного вы ныне не встретите в мужских монастырях, за редкими исключениями. Таково теперешнее положение по всей России и в Сибири, насколько мне приходилось лично наблюдать во дни своих служебных странствий.

Нельзя не пожелать процветания женским монастырям, по крайней мере, с той стороны, что они дают приют и душевный покой тем несчастным вдовам и девицам, на долю которых мирская жизнь не дает ничего, кроме горя и страданий» 39.

Память о старице Евпраксии

В монастыре свято хранилась память о старице Евпраксии (1746–1821 гг.), которая чтилась как предшественница, предсказавшая возникновение здесь монашеской обители. Отец Алексей Воскресенский пишет, что мать Евпраксия «с непоколебимою верою говорила всем, что здесь, в месте её жительства, будет впоследствии женская иноческая обитель» 40.

В монастыре хранились её металлические вериги и железная шапка. В монастырской трапезной висел портрет матери Евпраксии 41. В обители же хранился и один из списков «Повести о подвигах одной девицы, посвятившей себя служению Богу» 42, которая фактически представляла собой житие старицы Евпраксии.

По сути, мать Евпраксия почиталась в Свято-Троицком монастыре (и в Никольском Ново-Сумароковском приходе) как местночтимая святая. Если бы не революция, то рано или поздно состоялась её официальная канонизация, то есть прославление в лике святых.

Село Новое, что в Телякове, в начале XX века

Как писалось выше, село Новое, что в Телякове (Новое Сумароково, Сумароково), вплоть до отмены крепостного права только числилось селом. В селе проживали только господская семья, дворовые люди, жившие при усадьбе, и члены церковного причта со своими семьями. Ни одной крестьянской семьи здесь не было.

После 1861 г. население села постепенно увеличивалось. В начале 70-х годов XIX в здесь было 4 двора и проживал 61 чел. (33 м. и 28 ж.) 43, в 1897 г. – 22 жителя (10 м. и 12 ж.) * 44, в 1907 г. – 30 дворов и 37 жителей 45.

* Такое сокращение от 61 чел. в начале 1870-х гг. до 22 чел. в 1897 г. объясняется, видимо, тем, что в первом случае призираемые в богадельне и девочки из приюта Е.Н. Варенцовой считались, а в 1897 г. насельницы Свято-Троицкой обители почему-то не учитывались.

Во второй половине XIX – начале XX вв. в селе ежегодно проводились две небольшие ярмарки. Первая проходила 28 июля – в престольный праздник Смоленской иконы Божией Матери; вторая – 1 ноября, на праздник святых Космы и Дамиана *. В числе основных товаров, продаваемых на ярмарках, были: «Бакалейный товар, огурцы, косы, серпы, шапки» 47.

* Проведение ярмарки 28 июля, в день престольного праздника приходского храма, не вызывает вопросов. Проведение ярмарки 1 ноября обусловлено тем, что день святых Космы и Дамиана являлся местным годовым праздником 46.

Глава IV
МАТЬ ВЕРА МЕРКУЛОВА: ЗАГАДКИ БИОГРАФИИ

«Вера Антониева Меркулова.

Крестьянская девица Орловской

губернии Мценского уезда

Стрелецкой волости

д. Волобуевой» 1.

Ведомость о лицах, живущих на

испытании в Свято-Троицком

женском монастыре за 1907 г.

Завершив необходимый раздел экспозиции, мы переходим к главному герою нашего повествования – матушке Вере Меркуловой.

Биография матери Веры до её прихода в 1906 г. в Свято-Троицкий монастырь представляет собой почти сплошное белое пятно. Попробуем хотя бы отчасти выяснить то, что кроется за этим покровом тайн и загадок.

К вопросу о месте рождения матери Веры

В монастырских документах сообщается, что мать Вера происходит из крестьян Орловской губернии. Ведомость Свято-Троицкого монастыря за 1906 г. не сохранилось, и впервые Вера Меркулова упоминается в 1907 г.

В «Ведомости о лицах, живущих на испытании в Свято-Троицком женском монастыре Галичского уезда за 1907 г.» сказано, что «Вера Антониева Меркулова» – «крестьянская девица Орловской губернии Мценского уезда Стрелецкой * волости д. Волобуевой» 3. Тот же самый текст повторён и в последующих ведомостях, вплоть до «Ведомости о лицах, живущих на испытании» за 1919 г.» 4.

* В Ведомости 1907 г., а затем и во всех остальных монастырских ведомостях, название волости написано «Стреплецкая», но это, конечно, ошибка. Волости с таким названием в Мценском уезде не существовало: была Стрелецкая волость с центром в Стрелецкой слободе 2. По-видимому, в первый раз название волости записали ошибочно, а потом так и повелось.

Авторы, писавшие о матери Вере в первые годы её жизни в обители, не располагали официальными сведениями и называли в качестве её родины самые разные места.

В 1911 г. некто «Н. К-ин» в статье о матери Вере, опубликованной в газете «Наша Костромская жизнь», писал: «Происходит она, как говорят, из интеллигентной семьи, живущей в Тамбовской губернии» 5. В 1914 г. в газете «Костромская жизнь» в статье, посвящённой матери Вере, её автор, укрывшийся под псевдонимом «М. Решемский», утверждал, что мать Вера является крестьянкой Карачевского уезда Курской губернии 6.

После революции основным источником биографических сведений о матери Вере являются её показания на допросах во время многочисленных арестов.

Мать Вера на допросах, судя по всему, напускала на себя определённое юродство, о многом говорила иносказательно, а часто просто издевалась над следователями, так что её показания трудно понять. 7 августа 1920 г. на допросе в Галиче она показала: «Я происхожу из Орловской губернии, уезда и деревни не помню. Гражданкой Орловской губернии я числюсь только по бумаге, а родилась я на Кавказе в г. Севастополе *. Когда я выехала из Севастополя не помню, а помню только что последнее время жила в г. Ростове на Дону» 7.

* Непонятно, то ли малограмотный чекист что-то напутал, то ли мать Вера так пошутила, что родилась «на Кавказе в г. Севастополе».

17 июня 1921 г., на допросе в Костромской губчека, мать Вера показала, что родилась в г. Севастополе 8. Позднее мать Вера, в основном, показывала, что родилась в с. Сумарокове (Ново-Телякове, Ново-Сумарокове), то есть в том селе, где находился Свято-Троицкий монастырь. На допросе 29 декабря 1929 г. в г. Котельниче она показала: «Родилась я … в д. Н-Теляково, Яхнобольской вол. Галицкого уезда, Костромской губ.» 9. На допросе 2 июля 1931 г. мать Вера сказала, что происходит из крестьян с. Ново-Сумароково Молвитинского района 10. На допросе 12 июня 1934 г. – что родилась в д. Новое Теляково * Яхнобольской волости Костромской губернии 11. На допросе 12 января 1935 г. она назвала местом своего рождения с. Сумароково Молвитинского района 12*.

* В статье о матери Вере, опубликованной в 2004 г. в VII томе «Православной энциклопедии», автор этих строк на основании данных показаний ошибочно указал, что мать Вера родилась в «с. Новое, что в Телякове или Ново-Сумароково Галичского у. Костромской губ.» 13.

В 1934 г. в ходе следствия по делу матери Веры из Молвитинского райотдела ОГПУ в Коростелевский сельсовет (центр этого сельсовета – с. Сумароково) был направлен запрос о том, родилась ли мать Вера на его территории. 22 июня 1934 г. сельсовет выдал чекистам «Справку о рождении гр-ки Меркуловой В.А.», в которой говорилось (орфография и пунктуация подлинника): «В Коростелевском сельсовете по актовым книгам рождений вовсе не числится и место рождения Меркуловой В.А. сельсовету не известно где таковая родилась. Со слов Меркуловой что она родилас в пределах Коростелевского сельсовета с. Ново-Теляково явная лож» 14.

Почему мать Вера из раза в раз говорила на допросах, что родилась в с. Новое Сумароково (оно же – Новое, что в Телякове), если это не так? Хотела скрыть подлинное место рождения? Но зачем? Скрывала своё происхождение? Думается, мать Вера вовсе не хотела обмануть следователей. По-видимому, говоря, что появилась на свет в с. Сумарокове, она имела в виду, что родилась в этом месте не физически, а духовно – как монахиня, как подвижница.

У нас нет никаких оснований не доверять монастырским документам, говорящим о месте рождения матери Веры. Повторим: во всех ежегодных ведомостях монастыря мать Вера значится как «крестьянская девица Орловской губернии Мценского уезда Стрелецкой волости д. Волобуевой» 15. В ведомости за 1907 г. в графе: «Под каким видом (т.е. документом. – Н.З.) проживает в монастыре», написано: «Метрическая выписка от 12 ноября 1907 г.» . Таким образом, в 1907 г. она получила выписку из метрической книги своего прихода, то есть официальный документ. Следовательно, мать Вера действительно родилась в д. Волобуевой Мценского уезда Орловской губернии.

Во второй половине XIX в. в Мценском уезде Орловской губернии было две деревни Волобуево: одна д. Волобуево, что на Волчьем Отвершке 17, и другая д. Волобуево – при селе Введенском 18. В 1929 г. на допросе мать Вера показала, что её деревня лежала через поле от приходской церкви *, следовательно, она, скорее всего, родилась в д. Волобуевой при селе Введенском.

* 29 декабря 1929 г. на допросе в Котельниче, говоря о своём детстве, мать Вера показала: «… церковь от нашей деревни была через небольшое поле» 19.

К вопросу о годе рождения матери Веры

С годом рождения матери Веры также всё обстоит весьма запутанно. В монастырской ведомости о лицах, живущих на испытании за 1907 г. (а это, повторим, первая ведомость, где упоминается Вера Меркулова), сказано, что ей 23 года 20. Следовательно, она родилась примерно в 1884 г. В ведомости за 1908 г. сказано, что ей 24 года 21, и вновь получается, что она родилась в 1884 г. В ведомости за 1917 г. сказано, что ей 33 года, и опять выходит, что год её рождения – 1884 г. 22.

После революции, на допросах, мать Вера называла самые разные года своего рождения.

17 июня 1921 г. на допросе в Костромской губчека мать Вера показала, что ей 41 год 23, следовательно, она родилась примерно в 1880 г. 2 июля 1931 г. на допросе в Молвитинском райотделе ОГПУ она сказала, что ей 53 года 24. Получается, что она родилась в 1878 г. На допросе 12 июня 1934 г. мать Вера указала, что ей 58 лет 25, то есть она родилась в 1876 г. На допросе 13 января 1935 г. она впервые назвала, кроме года, и день своего рождения – 15 сентября 1874 г. 26.

Таким образом, мы имеем пять вариантов года рождения: официальный дореволюционный – 1884 г., и четыре, указанных матерью Верой на допросах, – 1880 г., 1878 г., 1876 г. и 1874 г. То, что мать Вера на допросах всякий раз по-разному указывала свой возраст, видимо, следует объяснить её своеобразным издевательством над чекистами.

Вспомним, что мать Вера проживала в монастыре с официальным документом – «Метрической выпиской от 12 ноября 1907 г.», то есть выпиской из метрической книги её приходской церкви, где были указаны её день и год рождения. Поэтому «правильной» датой её рождения является 1884 г. Таким образом, когда Вера Меркулова в 1906 г. пришла в Сумароков монастырь, ей было 22 года.

Теперь коснёмся вопроса о дне её рождения. Единственный раз, на допросе 13 января 1935 г., мать Вера назвала точный день – 15 сентября Очень похоже, что 15 сентября – это её настоящий день рождения. Имя Вера в церковном календаре XIX в. встречалось только один раз – на праздник святых Веры, Надежды, Любви и матери их Софии, приходящийся на 17 сентября (30 сентября по н. ст.). Судя по всему, она действительно родилась 15 сентября, а 17 сентября, на Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию, её крестили и нарекли Верой.

Таким образом, наиболее достоверной датой рождения матери Веры является 15 сентября 1884 г.

К вопросу о социальном происхождении

матери Веры

Конечно, наибольший интерес у следователей, допрашивавших мать Веру в 20-е и 30-е годы, вызывало её социальное происхождение.

После революции в печати мать Веру обзывали и «дворянкой», и «княгиней», и «помещицей», и «фавориткой двора Николая II» и т.д. Советских пропагандистов можно понять: навесив на мать Веру ярлык «помещица» или «княгиня», они надеялись отвратить от неё рабоче-крестьянские массы. Однако, вероятно, газетчики не сами выдумали благородное происхождение матери Веры. Скорее всего, в этом вопросе они шли вслед за народным мнением: известно, что среди части почитателей матери Веры было распространено убеждение о её высоком социальном происхождении.

Отец Валентин Ратьков приводит слова Елизаветы Михайловны Смирновой (1923 г. р.), уроженки д. Моклоки Буйского уезда, которая говорила: «Матушка Вера была не из местных, а уроженка г. Москвы, княжевского рода» 27.

В 1967 г. Н. Седых, пациент Дома инвалидов, разместившегося после революции в Свято-Троицком монастыре, записал ряд воспоминаний о прошлом с. Сумароково. Согласно рассказам бывших насельниц обители, в 1930 г. при аресте мать Вера будто бы «предъявила документы Московского ОГПУ, в них говорилось, что гражданка Меркулова Вера Антоновна может свободно проживать, где ей угодно. Из этих документов стало известно, что она княжеского происхождения, имела высшее образование» 28.

Галичанин Михаил Михайлович Храмцов (1917 г. р.) в 1995 г. рассказывал краеведу Н.В. Сотникову, что мать Вера родом из д. Игумново Галичского уезда: «…в тех краях святую Верушку знали все. (…) Говорили, что она княгиня, что родом из тех мест. У ней там поместье было» 29.

На допросе 31 марта 1923 г. в Московском губотделе ОГПУ настоятельница Алексеевского монастыря *, игумения Мария (Преженцова), на вопрос о социальном происхождении матери Веры показала: «Я слышала, что среди приходящего к Вере народа шли разговоры, что Вера происходит из княжеского рода» 30.

* В Алексеевском монастыре на окраине Москвы мать Вера жила после освобождения из тюрьмы в феврале-марте 1923 г.

Уже в наши дни бывший генеральный директор Костромского музея-заповедника А.Н. Мазерина в статье о матери Вере повторила народный миф, написав: «Вера Антоновна Меркулова родилась в 1874 году, по всей видимости, в дворянской семье, поскольку в следственных документах значится помещицей» 31. Вслед за А.Н. Мазериной этот текст почти дословно повторил галичский краевед Н.В. Сотников: «Вера Антоновна Меркулова родилась, по всей видимости, в дворянской семье, поскольку в следственных документах НКВД значится помещицей» 32.

Конечно, известия о княжеском происхождении матери Веры – классический пример народного мифотворчества. Ссылки на некие документы ОГПУ прибавлены только для большей убедительности. Ни в одном из известных нам документов ОГПУ не говорится о «княжеском происхождении» матери Веры или о том, что она – бывшая помещица. Обычно следователи из ОГПУ-НКВД фиксировали, что социальное происхождение матери Веры неизвестно. В 1931 г. в следственном деле особо отмечено, что её «социальное происхождение не выяснено» 33.

Ближайшая помощница матери Веры, много лет бывшая её келейницей, Евфросинья Кирилловна Карепина, 22 марта 1923 г. на допросе в Московском губотделе ОГПУ на вопрос следователя о происхождении матери Веры ответила: «Я никогда не слышала от Веры, чтобы она говорила о княжеском своем происхождении» 34. В связи с обвинением, что она сама распространяла слухи о княжеском происхождении матери Веры, Ефросинья Кирилловна сказала: «Я знала, что Вера происходит из простых, а поэтому не могла говорить, что она происходит из княжеского рода» 35.

Известно, что простолюдины часто приписывали высокое происхождение каким-либо известным деятелям. В качестве примера можно вспомнить знаменитую революционерку Екатерину Константиновну Брешко-Брешковскую (1844–1934 гг.), вошедшую в историю как «бабушка русской революции», которую во время её участия в «хождении в народ» крестьяне принимали за дочь императора или даже за саму императрицу 36. Однако Е.К. Брешко-Брешковская была дворянкой, дочерью помещика, и её господское происхождение, особенно в первые годы её участия в революционном движении, наверняка так или иначе проявлялось.

За члена царской семьи принимали и одну из ближайших помощниц матери Веры – Анастасию Васильевну Генеральскую. Её, крестьянку по происхождению, почитатели матери Веры принимали – ни больше и ни меньше! – за дочь императора Николая II, великую княжну Анастасию Николаевну Романову (1901–1918 гг.). 13 января 1935 г. следователь с усердием допрашивал об этом А.В. Генеральскую, пытаясь обвинить её в самозванстве 37. Конечно, Анастасии Васильевне и в голову не приходило выдавать себя за царскую дочь. Такое мнение о ней сложилось среди некоторых почитателей матери Веры. Основанием для этого послужило, видимо, совпадение имён и примерно одинаковый возраст (великая княжна родилась 5 июня 1901 г., а помощница матери Веры – 22 декабря 1902 г.). Свою роль, конечно, сыграли и слухи о том, что великая княжна Анастасия не погибла в 1918 г. в Екатеринбурге, а каким-то образом уцелела. Легенде о тождестве двух Анастасий способствовала, видимо, и звучная фамилия Анастасии Васильевны – Генеральская.

А есть ли какие реальные факты в пользу версии о благородном происхождении матери Веры? Пожалуй, единственное, что может говорить в пользу данной версии – это её грамотность. Начиная с монастырской ведомости за 1907 г. в монастырских бумагах всегда отмечалось, что Вера Меркулова «читать и писать умеет» 38. Большинство же насельниц женских обителей в начале XX в. были неграмотными (степень грамотности всегда отмечалась в ежегодных ведомостях). Однако писала мать Вера плохо, с ошибками, часто без знаков препинания, и даже по её почерку видно, что пишет малограмотный человек.

Вопрос о благородном происхождении матери Веры остаётся открытым. Имеющиеся данные не подтверждают эту версию. Скорее всего, как и сказано в монастырских ведомостях, мать Вера происходит из крестьян, а мнение о её происхождении из княжеского рода – один из примеров народных мифов о Сумароковской подвижнице.

Впрочем, в случае с матерью Верой, если бы, например, в 20-е годы вдруг выяснилось, что она на самом деле княгиня, это не имело бы почти никакого практического значения. К тому времени значение матери Веры как народной святой было столь велико, что если бы на самом деле оказалось, что она принадлежит к княжескому роду, то это имело следствием разве то, что на допросах чекисты стали бы иногда язвительно титуловать её «Ваше сиятельство».

О родителях матери Веры

Про родную мать Веры Меркуловой мы не знаем ничего. Об её отце мы знаем только то, что мать Вера говорила о нём на допросах. Говорила же она, верная своему стилю общения с чекистами, каждый раз по-разному.

18 ноября 1921 г. в Москве, на допросе в ВЧК, мать Вера показала о своих родителях: «До поступления в монастырь проживала в г. Севастополе на средства оставшиеся от родителей, имевших свою кондитерскую» 39. 29 декабря 1929 г. на допросе в г. Котельниче она показала: «Родилась я…в семье крестьянина. Мой отец Антон Федорович Меркулов – крестьянин, занимался хлебопашеством и ходил на работу на сплав леса» 40. На допросе 13 января 1935 г. в Молвитинском райотделе НКВД она снова назвала имя своего отца: «отец Антон Федорович Меркулов из крестьян, проживал в г. Ростове на Дону, сторож» 41.

* * *

На допросе 13 января 1935 г., когда матери Вере впервые задали вопрос о родственниках за границей (до этого ей ещё никогда такого вопроса не задавали), она показала: «…двоюродный брат Крепс Григорий Иванович, проживает Франция, Париж» . Действительно ли у неё был такой двоюродный брат, мы не знаем.

* * *

Подведём итог. Вероятнее всего, мать Вера родилась 15 сентября 1884 г. в д. Волобуевой Мценского уезда Орловской губернии, в крестьянской семье. Отца её звали Антон Фёдорович Меркулов.

Глава V
ВЕРА МЕРКУЛОВА: ДУХОВНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ

Конечно, очень жаль, что мы ничего не знаем о детстве и юности Веры Меркуловой. Наверняка она выделялась среди сверстников, ещё будучи ребенком.

29 декабря 1929 г. на допросе в Котельниче мать Вера рассказала о своём детстве: «В школе я не училась, а образование получила дома от родных, а также я любила церковь, в которую часто ходила…церковь от нашей деревни была через небольшое поле.

В церковь я ходила с малолетства, будучи призвана богом прославлять его имя святое. До 22 лет, живя в крестьянстве, я работала, но мало, т.к. была не совсем здорова. (…)

22 лет от роду, я, похоронив свою мать, посвятила себя всецело богу и ушла от отца в монастырь, это было в 1900 году *. (...) Через год после моего ухода в монастырь отец умер, я все хозяйство раздала по родным» 2.

* Вера Меркулова поступила в Свято-Троицкий Сумароков монастырь в 1906 г.

18 ноября 1921 г. в Москве, на допросе в ВЧК, мать Вера показала, что пришла в Свято-Троицкий монастырь «по внушению свыше» 3. Данный факт говорит о том, что к 1906 г. у Веры Меркуловой был определённый духовно-мистический опыт, и в обитель на речке Водыш она пришла вполне сложившимся человеком, чувствовавшим своё призвание. Только этим мы можем объяснить её стремительное становление в монастыре, когда буквально через два-три года после поступления в обитель она стала той матерью Верой, которую почитали тысячи человек.

Глава VI
1906 ГОД: ВЕРА МЕРКУЛОВА
ПРИХОДИТ В СВЯТО-ТРОИЦКИЙ МОНАСТЫРЬ

«В монастырь я поступила

22 лет по внушению свыше» 1.

Из показаний матери Веры

на допросе в ВЧК 18 ноября 1921 г.

Итак, в 1906 г. Вера Меркулова прибыла в Свято-Троицкий монастырь и стала его насельницей. Откуда она приехала? На допросе в Костромской губчека 17 июня 1921 г. мать Вера показала: «24-х лет я приехала «по внушению свыше» из г. Ростова в г. Кострому, а затем поступила в Свято-Троицкий женский монастырь» 2. Ростов-на-Дону – крупнейший город Юга России, в то время входил в состав Области войска Донского. По-видимому, до прихода в монастырь Вера Меркулова действительно какое-то время жила в этом городе.

На допросе в Москве в ВЧК 18 ноября 1921 г. она показала: «В монастырь я поступила 22 лет по внушению свыше» 3. Разумеется, чекистов не интересовало, что это было за «внушение свыше». Не знаем этого и мы.

«Внушение свыше» объясняет нам, почему мать Вера поселилась именно в Свято-Троицком монастыре в Галичском уезде, а не в какой-нибудь другой женской обители, которых тогда в Костромской епархии было девять *. Свято-Троицкая обитель ко времени поступления в неё Веры Меркуловой в качестве монастыря существовала немногим более десяти лет и за пределами Галичского и Буйского уездов была известна мало.

* В 1906 г. в Костромской епархии существовали следующие женские монастыри: 1) Богоявленско-Анастасиин (г. Кострома), 2) Никольский Староторжский (г. Галич), 3) Богородице-Феодоровский (с. Ратьково Солигаличского уезда), 4) Троицкий Белбажский (Макарьевский уезд), 5) Боголюбский (Макарьевский уезд), 6) Кинешемский Успенский (г. Кинешма), 7) Макариево-Решемский (слобода Решма Кинешемского уезда), 8) Богородицкий (Ветлужский уезд), 9) Свято-Троицкий (с. Новое, что в Телякове, Галичского уезда).

Вера Меркулова приезжает в Кострому

Мать Вера * пришла в монастырь в 1906 г., скорее всего, летом. Вероятно, она приехала в Кострому на поезде, который прибыл на железнодорожный вокзал, находившийся тогда на правом берегу Волги.

* В этой главе мы называем Веру Меркулову матерью Верой задним числом, хотя так её тогда, разумеется, ещё никто не называл.

Дойдя до берега, где находилась переправа через Волгу, мать Вера впервые увидела панораму лежащей на левом берегу Костромы – города, который с этого дня навсегда вошел в её судьбу. Представить то, что увидела мать Вера, можно обратившись к «Путеводителю по р. Волге 1905 г.», где говорится: «Если путешественник станет на высотах противоположного берега, то невольно залюбуется красивой панорамой: широкая Волга, унизанная всевозможными судами с рощей мачт, украшенных флагами, полный жизни берег, заваленный лесом, дровами, строящимися судами разного рода, наконец самый город, нисходящий к берегу террасами с множеством церквей и зданий, обросших густою зеленью садов, река Кострома, слева – беспредельная луговая сторона с Ипатьевским монастырем, а справа – громадная, живописно расположенная по холмам татарская деревня с вековым сосновым бором – все это ласкает глаз путника» 4.

Переправившись через Волгу на небольшом пароходе, мать Вера наверняка посетила Успенский кафедральный собор и поклонилась главной святыне Костромского края – Феодоровской иконе Божией Матери. Затем она нашла подворье Свято-Троицкого монастыря на Пятницкой улице, где ей объяснили, как добраться до обители, и, скорее всего, оставили на ночлег.

Вероятно, на следующий день мать Вера села на небольшой пароход, который отправился по реке Костроме на север, вверх по течению.

Вера Меркулова приезжает в город Буй

Известно, что в начале XX в. река Кострома была судоходной и жители примыкающих к ней уездов в тёплое время года обычно добирались до губернского города по реке.

…Пароход отчалил от пристани, прошёл немного вверх по течению, и, оставив слева длинную косу Стрелки, свернул с Волги во впадающую в неё реку Кострому, миновал громаду Ипатьевского монастыря, и пошёл вдоль низких берегов Костромского Заречья. Мать Вера плыла навстречу своей судьбе. Позади оставались прибрежные сёла и деревни: Шунга, Куниково, Мисково, Исады, Сандогора, Пустынь, Овсяниково, Контеево…

Она сошла на берег в городе Буе – центре Буйского уезда. Буй, основанный в 1536 г. от имени малолетнего великого князя Московского Ивана Васильевича (Ивана Грозного) для защиты от набегов казанских татар, был одним из наиболее скромных уездных городов Костромской губернии. Согласно Всероссийской переписи 1897 г., в Буе проживало 2624 чел. 5. Город стоял у впадения в реку Кострому реки Вёксы *. Реки делили город на три части: «собственный город между рр. Костромой и Вексой, слободу Большую на правом берегу р. Костромы и слободу Малую на левом берегу р. Вексы» 6.

* Обычно эту р. Вёксу, вытекающую из Галичского озера, называют Вёкса Галичская – в отличие от р. Вёксы Чухломской, вытекающей из Чухломского озера.

В Буе было всего три церкви: Благовещенский собор, Воскресенская за рекой Костромой и Покровская кладбищенская 7*. Благовещенский собор стоял на площади с торговыми рядами. Собор был двухэтажный, его освящение состоялось в 1810 г. К зданию собора примыкала величественная четырёхъярусная колокольня. Совсем недавно, 2 октября 1902 г., в Благовещенском соборе совершил Божественную литургию святой праведный Иоанн Кронштадтский, посетивший Буй проездом **.

* В некоторых крупных сёлах Буйского уезда, например, в с. Молвитино, храмов было столько же.

** Отец Иоанн Кронштадтский прибыл в Костромскую губернию в начале октября 1902 г. по предписанию Св. Синода, чтобы посетить д. Хорошево в Солигаличском уезде и обличить И.А. Артамонова – основателя местной секты иоаннитов. Отец Иоанн Кронштадтский прибыл в Буй поздно вечером 1 октября 1902 г. и переночевал в доме настоятеля Благовещенского собора протоиерея Николая Гусева. Вернувшись из поездки в Солигаличский уезд, о. Иоанн вновь заночевал в Буе у о. Николая Гусева и утром 4 октября выехал в Кострому 8.

В Буе в это время готовились к большим переменам. Через город прошла строящаяся с 1903 г. железная дорога Вологда – Вятка. Над рекой Костромой уже повис на мощных опорах железнодорожный мост, в городе было построено здание вокзала. Движение по железной дороге Вологда – Вятка откроется уже этой осенью: 24 ноября 1906 г. 9.

В Буе находилось подворье Свято-Троицкого монастыря, где Вера Меркулова узнала, как добраться до Свято-Троицкой обители. Последний отрезок дороги длиной в 35 вёрст она преодолела пешком или на попутной подводе.

Вера Меркулова приходит в

Свято-Троицкий монастырь

Путь матери Веры по Костромскому тракту лежал через село Борок, где она впервые увидела Иаково-Железноборовский мужской монастырь, и село Головинское. В последнем мать Вера свернула на просёлочную дорогу и через село Соболево прошла последние несколько вёрст до монастыря.

Священник Алексей Воскресенский писал в 1913 г. о том, что видел паломник, приближающийся к Свято-Троицкой обители:

«Когда путник, совершающий свой путь от Костромы к Бую, или обратно, по грунтовой дороге достигает с. Головинского, пред взором его открывается широкая и живописная долина, защищенная высокими отлогими горами, покрытыми перелесками, малыми деревеньками и полями. В нескольких верстах от с. Головинского, по направлению к востоку, на вершине высокой горы, идущей по левому краю этой долины, как светлое видение, представляется ему белое каменного здание храма с. Нового и в самом ближайшем с ним соседстве – каменный же соборный храм женской обители, обнесенный также каменною стеною.

Пожелав поклониться святыням обители, путник за околицею уклоняется с большой дороги на проселочную и, миновав с. Соболево и несколько незначительных деревушек, чрез непродолжительное время достигает склона горы, противоположного той, на которой расположена обитель. Когда он спускается затем по склону этой возвышенности и пересекает широкую долину, разделяемую малою речкою (речкой Водыш. – Н.З.), пред ним открывается вся обитель. Прежде всего взор его останавливается на соборном монастырском храме в честь иконы Богоматери «Скоропослушницы», с возвышающеюся над западною его частью высокою колокольнею. Затем внимание его привлекает к себе длинная высокая каменная ограда, с устроенными по сторонам её такими же полубашенками на пространстве 600 сажен, опоясывающая собой всю обитель, в южной и в юго-западной стороне которой высятся тенистые деревья, из-за вершин которых приветливо выглядывают зеленые железные кровли монастырских зданий, и открытый портик храма, господствующего над всею обителью, как бы манит благоговейного паломника скорей войти под священную сень и поклониться пред чтимою иконою Богоматери «Скоропослушницы», с высот Афонских благоизволившей прийти сюда, да благословить и место сие, и живущих в нем.

Отлогим подъемом горы взбирается путник к св. вратам обители, находящимся на северной стороне монастырской ограды, и молитвенно склоняет главу свою пред живописным изображением Пресвятой и Живоначальной Троицы представленной здесь во образе Трех ангелов у дуба Маврийского. В скромной полукаменной двухэтажной гостинице, прямо против св. врат обители и её соборного храма, успокаивается он от трудов путешествия, размышляя о минувших судьбах этой местности и об обстоятельствах возникновения здесь иноческой обители» 10. Примерно то же самое увидела в 1906 г. и пришедшая в монастырь Вера Меркулова.

Один из её биографов (псевдоним «Прохожие», подробнее о нём будет ниже) в 1931 г. вспоминал, как выглядела мать Вера тогда: «Верушка босоножка пришла в Сумароково из Астрахани в синем подряснике и туфлях» 11 *.

* Астрахань, откуда будто бы пришла мать Вера, надо отнести по части народной мифологии, а про её туфли «Прохожие» упомянул не зря, так как уже через очень небольшое время никто больше не видел мать Веру обутой.

Скорее всего, Веру приняла настоятельница монастыря – игумения Иоанна, которая и включила её в число насельниц обители, в категорию лиц, находящихся на испытании. Дело было привычное: каждый год в монастырь приходило несколько десятков девушек и женщин, желающих поступить в его общину, и большинство из них принимали.

Уже через несколько лет Вера Меркулова стала самой известной насельницей Сумароковского монастыря.

Глава VII
МАТЬ ВЕРА: ПЕРВЫЕ ГОДЫ В МОНАСТЫРЕ

«Подвижничество – на языке

христианской морали ряд особенных,

духовных и внешних, благочестивых

упражнений, основанных на

самоотречении и имеющих целью

христианское самоусовершенствование» 1.

Энциклопедический словарь

Брокгауза и Эфрона (1898 г.)

«Лицо, живущее на испытании»

Напомним, что в начале XX в. насельники любого монастыря делились на три категории: 1) монашествующие, то есть принявшие монашеский постриг, 2) послушники, то есть кандидаты в монахи, утверждённые в числе насельников указом духовной консистории, 3) лица, живущие на испытании, то есть люди, недавно пришедшие в монастырь и изъявившие желание стать монахами. Как и все новички, недавно поселившиеся в обители, Вера Меркулова попала в категорию, которая официально именовалась «лица, живущие на испытании» *.

* Издавна новички, поступившие в женскую обитель, именовались «белицами» или «беличками».

Как правило, все насельницы несли различные трудовые послушания. В первой монастырской ведомости, в которой упомянута Вера Меркулова, – в ведомости за 1907 г. – о её послушании сказано коротко: «При портной» 2. То есть с момента своего прихода в обитель Вера работала в портной мастерской. На допросе в 1921 г. Александра Зубкова, жившая в Свято-Троицком монастыре с 1904 г., показала: «Верушка Меркулова (…) в первые годы она работала в швальне» 3 *. Портнихой мать Вера числилась в обители и вплоть до революции. Что шила мать Вера в первые годы пребывания в обители, мы не знаем. Позднее, в 20-е и 30-е годы, она много занималась шитьём риз для икон, а также предметов архиерейского и священнического облачения.

* Швальня – это портняжная мастерская 4.

Наряду с трудовым послушанием все насельницы обители несли какое-то церковное послушание. На допросе в Костромской губчека 18 ноября 1921 г. мать Вера показала, что вплоть до 1920 г. она исполняла обязанности «церковницы» 5. «Церковница» – насельница, отвечающая за порядок в храме. Она чистит иконы, подсвечники, ковры; моет полы; следит за наличием масла в лампадках и т.п. 6. Как правило, молодые насельницы поступали под начало какой-нибудь старой и опытной монахини. Скорее всего, так было и с Верой Меркуловой, но никаких данных об этом у нас нет.

Обычно лица, находящиеся на испытании, не выделялись из общей массы насельниц. Вера Меркулова в этом отношении была исключением: едва ли не с первых дней своего пребывания в обители она стала заметной фигурой, на которую обращали внимание все, кто посещал обитель. Скорее всего, примером для матери Веры послужила старица Евпраксия, могила которой находилась в Никольском приходском храме. В известном смысле мать Веру можно считать преемницей старицы Евпраксии.

«Вера-босоножка»

Видимо, уже вскоре после поступления в монастырь Вера стала ходить круглый год босиком, за что и получила в народе прозвание «Вера-босоножка».

Издавна на Руси некоторые подвижники ходили зимой босиком. Обычно этим выделялись юродивые. Известная петербургская старица, уроженка Нерехтского уезда, Матрона Петровна Мыльникова (1833–1911 гг.), три десятка лет своей жизни в Петербурге круглый ход ходила босой, за что и получила прозвище «Матрона-босоножка» или «Матрёнушка-босоножка» 7.

Как писалось выше, скорее всего, непосредственным примером для Веры Меркуловой стала старица Евпраксия, почитаемая в Свято-Троицком монастыре. В статье о. Алексея Воскресенского, которая является для нас основным источником сведений о матери Евпраксии, нигде прямо не сказано, что та ходила босой в холодное время года, но, скорее всего, это было именно так. Блаженная Евпраксия носила вериги и тяжёлую металлическую шапку, она молилась круглый год по ночам возле храма. Скорее всего, она и ходила круглый год босой.

Уроженка д. Замятино *, Александра Николаевна Смирнова (1928 г. р.), со слов своей матери Александры Васильевны, близко знавшей мать Веру, позднее вспоминала, что та «дала обещание Богу ходить босиком и зимой где-то лет в 15» 8; то есть мать Вера уже пришла в монастырь, желая ходить босой круглый год. Вид молодой насельницы, ходящей зимой голыми ногами по снегу, производил потрясающее впечатление на всех, кто видел её **.

* Деревня Замятино лежала в двух верстах от Свято-Троицкого монастыря. Ныне её не существует.

**Автор этих строк в течение долгого времени занимался хождением зимой босыми ногами по снегу. Человек с закалкой выше среднего может пробыть босым в мороз на снегу не больше десяти минут.

Мария Павловна Рекунова (1914 г. р.), уроженка той же д. Замятино, мать которой была дружна с матушкой Верой, вспоминала: «Мать Вера пошла как-то в д. Соломинино из Сумарокова, а мама пошла в д. Фокино из д. Замятино к родителям. Шли вместе. Зимой это случилось. Мама оделась по-зимнему, а матушка шла только в белом одеянии, босиком, без пальто. Вышли в поле (…). Лесу тут никого поблизости не было, ветер большой гулял постоянно в этом поле. Мама спрашивает: “Матушка, Вы не озябли?” – “Нет, Машенька, не озябла”. Шли, иногда останавливаясь, с разговорами» 9. Она же вспоминала рассказы матери, как мать Вера «бывало, бежит из корпуса в корпус, только пятки чернеют» 10.

В 1990 г. жительница с. Сумароково Нина Михайловна Панова (1926 г. р.) рассказала автору этих строк такой случай. Её мать зимой собирала хворост в лесу и увидела мать Веру, которая шла откуда-то босой. Они остановилась поговорить, и пока продолжался разговор, снег под ногами матери Веры начал таять… 11

Мать Вера носит вериги

Скорее всего, уже в первые годы своей жизни в монастыре мать Вера возложила на себя ещё один подвиг – стала носить металлические вериги.

Напомним, что вериги – это «кандалы, оковы, разного рода железные цепи, кольца, полосы и т.п., носимые спасающимися на голом теле для смирения плоти» 12. Вериги носили многие русские подвижники. В соседнем со Свято-Троицкой обителью Иаково-Железноборовском монастыре в начале XX в. в качестве священной реликвии хранились вериги преподобного Иакова Железноборовского, которые представляли собой «двои железных тяжелых (…) цепей, которые, возлагаясь на голое тело, опоясывали плечи подвижника и затем спускались к чреслам его» 13.

На рубеже XIX и XX в. вериги, в основном, носили юродивые. Святитель Василий Кинешемский (1876–1945 гг.) вспоминал одного верижника, которого видел, вероятно, в детские годы в Кинешме: «Я помню одного странника. Высокий, сухой, но ещё крепкий, жилистый старик. Он носил под рубашкой на голом теле страшно тяжёлую двойную цепь, наглухо заклёпанную на груди и на спине. Его шапка представляла собой тяжёлую свинцовую чашку фунтов в пятнадцать *, обшитую вылезшим мехом. Длинная, выдолбленная внутри палка была тоже налита свинцом. Всегда он носил на себе не менее двух пудов. Его тяжёлая, мерная походка под аккомпанемент звякающих цепей была слышна издалека. Плечи до кости были проедены тяжёлыми цепями, и носить их было, несомненно, настоящим мучением. В народе он пользовался громадным уважением» 14.

* Пятнадцать фунтов – свыше шести килограммов.

В начале XX в. в Новгороде жил юродивый по прозвищу «Поддубовик». Помимо вериг на теле, он носил на голове металлическую шляпу, а в руках держал необычайно тяжёлый деревянный посох, налитый свинцом. Уроженец Новгорода, историк Н.Г. Порфиридов (1893–1980 гг.), вспоминал о нём: «Массивная, высокая фигура в белом холщёвом халате-подряснике, подпоясанном широким ремнём, в широкополой шляпе и с толстенной палкой медленно шагала по бульвару или восседала на одной из скамеек. Его называли “Поддубовик”, и, надо сказать, что это прозвище как нельзя более ему подходило. Главное, пожалуй, заключалось в том, что его широкополая шляпа, как мы, мальчишки, слышали и сначала не верили, а потом убеждались сами, была железной, лишь сверху обтянутой холстиной, а посох, очевидно, налитый свинцом, был вовсе не по нашим силам. Настоящий былинный старчище-полигримище» 15.

Следует заметить, что вериги по преимуществу носили мужчины. Женщин-верижниц было немного. Известна старица Мария Михайловна (1808–1917 гг.), последние годы своей жизни проживавшая, не приняв монашеский постриг, в Десятинном женском монастыре в Новгороде. До самой своей кончины в возрасте 108 лет старица Мария носила вериги. 11 декабря 1916 г. Марию Михайловну в Десятинном монастыре посетила во время своего паломничества в Новгород императрица Александра Фёдоровна 16.

Разумеется, не все женщины, возлагавшие на себя вериги, могли вынести этот подвиг. Прославленная игумения Мария (Тучкова; 1780–1852 гг.), основательница Спасо-Бородинского монастыря на Бородинском поле, в первые годы своей монашеской жизни носила вериги, но «здоровье её начало страдать, и митрополит (митрополит Московский Филарет. – Н.З.) потребовал, чтобы она их сняла. Она повиновалась, однако оговорила за собой право возлагать их на себя в некоторых случаях» 17.

В Костроме в начале XIX в. была известна блаженная Дарьюшка, носившая вериги на протяжении 30 лет. И.В. Баженов писал о Дарьюшке: «Она явила в жизни своей много опытов духовной прозорливости и пользовалась вниманием не только костромичей, но и многих святителей, боляр, даже Высочайших особ. Дарьюшку принимали к себе государь Александр Павлович и супруга его Елизавета Алексеевна» 18. Блаженная Дарьюшка скончалась в 1831 г. и была похоронена на кладбище при Спасо-Запрудненской церкви.

Скорее всего, непосредственным примером в ношении вериг для матери Веры послужила старица Евпраксия, которая, как писалось выше, носила вериги, а на голове – металлическую шапку, обшитую сверху чёрной материей 19. Вериги для матери Веры по её заказу, вероятно, изготовил какой-нибудь местный кузнец, может быть, монастырский (в совхозе, организованном в 1920 г. в Свято-Троицком монастыре, была кузница, скорее всего, оставшаяся от монастырского хозяйства).

Мы располагаем несколькими свидетельствами того, что мать Вера носила вериги. Мария Ивановна Райкина (1919 г. р.) из г. Буй, чья мать часто ходила к матушке Вере, вспоминала: «Я слышала от мамы, что матушка носила на шее вериги. Мама чувствовала их, когда прощалась с матушкой» 20. Ия Александровна Образцова (1936 г. р.) из г. Буй от своей матери, дружившей с матерью Верой, слышала, что «всю жизнь мать Вера носила железные вериги» 21.

Мы не знаем, когда мать Вера стала носить вериги, но, по-видимому, это произошло в 10-е годы XX в. Конечно, она получила на это благословение настоятельницы обители.

Обычно люди, возложившие на себя вериги, носили их до конца своих дней. Судя по всему, так обстоит дело и в случае с матерью Верой. Вериги, которые она носила, упомянуты в Обвинительном заключении от 9 мая 1923 г., выдвинутом против матери Веры, которая сидела тогда в Москве. В заключении говорилось: «Меркулова носила вериги, что было известно верующим, считающим Меркулову святой» 22.

«Верушка»

По-видимому, уже в первые годы пребывания матери Веры в обители местные жители, в основном, стали звать её «Верушкой». Как известно, так – уменьшительно-ласкательно – обычно звали юродивых и блаженных. Вспомним блаженную Дарьюшку, о которой писалось выше.

Именование матери Веры Верушкой было настолько распространено, что после революции его употребляли даже в советских документах и в следственных делах.

Глава VIII
ВЕРА МЕРКУЛОВА СТАНОВИТСЯ МАТЕРЬЮ ВЕРОЙ

«Ко мне уже около 15-ти лет ходит

народ за различными советами, и я по

внушению свыше говорила каждому, что

ему на пользу» 1.

Из показаний матери Веры на допросе в

Костромской губчека 17 июня 1921 г.

Руководитель народной жизни

Однако и хождение босиком по снегу, и ношение вериг являлись только частью главного послушания, которое мать Вера возложила на себя, – служения людям.

Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский, писал: «Кто является у нас, в России, настоящими руководителями и вождями народной жизни? Не учёные, не богатые, не сильные, но смиренные старцы. К ним идут за советом с далёких окраин, за тысячи вёрст, и кто хоть однажды видел ту несметную толпу людей всех званий и состояний, которая собиралась у порога кельи преподобного Серафима или отца Амвросия Оптинского, тот понял, что здесь именно бьётся сердце и редактируются и издаются те неписаные законы, которыми управляется действительная жизнь» 2. Эти слова святителя Василия целиком применимы и к матери Вере.

В прошлом в истории Костромского края было немало преподобных старцев, к которым постоянно шли люди – Авраамий Галичский и Чухломской, Макарий Унженский и Желтоводский, Геннадий Костромской и Любимоградский, Ферапонт Монзенский и др.

На рубеже XIX и XX вв. в Костроме, в Ипатьевском монастыре, жил известный старец – епископ Кинешемский Вениамин (Платонов; 1817–1905 гг.), который служил викарным архиереем Костромской епархии в 1883–1905 гг. Ещё при жизни епископа Вениамина, в 1895 г., отмечалось: «В Костромской епархии и в ближайших к Костроме местностях Ярославской епархии Преосвященный Вениамин пользуется славой благопоспешного молитвенника и благосоветливого старца. Ищут его молитвы и благого совета, наставления, утешения, ободрения и духовенство и миряне, горожане разных слоев общества и поселяне-простолюдины (…) В этом отношении для страны Костромско-Ярославской он имеет такое же значение, как и Иоанн Кронштадтский для всей православной России. Простолюдины так и величают его другим батюшкой Иоанном» 3. В 1905 г. в посмертном очерке о владыке Вениамине говорилось, что «в Костроме его знали не как архипастыря, а как старца-подвижника, мудрого духовного советника, и знал больше простой народ, который посещал его каждодневно толпами, желая получить от него, как святого подвижника, слывшего в народе даже за “прозорливца”, благословение и услышать слово назидания» 4. Владыка Вениамин скончался в 1905 г., за год до поступления Веры Меркуловой в Свято-Троицкий монастырь.

Своеобразной преемницей владыки Вениамина и «настоящим руководителем и вождём народной жизни» в Костромской губернии в первой трети XX в. стала матушка Вера.

Матушка Вера

Мать Вера, несомненно, обладала рядом сверхъестественных способностей, в частности, даром прозорливости, что не могло не привлекать к ней людей.

Когда к матери Вере в массовом порядке стали приходить посетители, точно неизвестно. Вероятно, это началось в 1907 или 1908 гг. Скорее всего, она сказала что-то важное одному из посетителей обители, тот поведал об этом кому-то ещё, второй посетитель пришёл уже к Верушке специально и – пошло-поехало.

Екатерина Сергеевна Маянцева (1876–1966 гг.), которая, будучи сиротой, воспитывалась в Свято-Троицком монастыре с детских лет, позднее вспоминала: «(…) после её (матери Веры. – Н.З.) прихода, через два-три года, так повалило народу, что наша гостиница стала мала, и людей размещали в селе в частных домах» 5 *.

* В 1913 г. монастырская гостиница, находившаяся вблизи Святых врат обители, представляла собой полукаменное строение, то есть первый её этаж был каменный, а второй – деревянный 6. По-видимому, в 1914–1915 гг. деревянный этаж заменили на каменный. В таком виде бывшее здание гостиницы существует и ныне.

На допросе 17 июня 1921 г. в Костромской губчека мать Вера показала: «Ко мне уже около 15-ти лет ходит народ за различными советами, и я по внушению свыше говорила каждому, что ему на пользу» 7. За чем шли люди к матери Вере? За тем же, за чем шли к преподобному Сергию Радонежскому или к преподобному Амвросию Оптинскому, то есть по самым разным вопросам.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) вспоминал о преподобном Амвросии Оптинском: «Выйдет, бывало, в белом подряснике с кожаным поясом, в шапочке – мягкой камилавочке, – все бросаются к нему. Тут и барыни, и монахи, и бабы… (…) Поговорит, пошутит, – смотришь, все оживятся, повеселеют. Всегда был веселый, всегда с улыбкой. А то сядет на табуреточку у крыльца, выслушивает всевозможные просьбы, вопросы и недоумения. И с какими только житейскими делами, даже пустяками, к нему не приходили! Каких только ответов и советов ему не доводилось давать! Спрашивают его и о замужестве, и детях, и можно ли после ранней обедни чай пить? И где в хате лучше печку поставить? Он участливо спросит: “А какая хата-то у тебя?” А потом скажет: “Ну, поставь печку там-то…” Мне все это очень нравилось» 8.

Что-то подобное происходило и в Свято-Троицкой обители. Большинство посетителей приходили к матери Вере с различными житейскими проблемами. Девушки шли посоветоваться насчет женихов. Феоктиста Николаевна Баранова (1916 г. р.), уроженка с. Борок Буйского уезда, вспоминала: «Молодые девчонки ходили женихов выговаривать. Матушка их благословляла (…)» 9.

Хозяева шли за советом, как поступить с больной скотиной. Анна Сергеевна Соколова (1911 г. р.), уроженка д. Кожухово Галичского уезда, вспоминала: «Моя мама ходила в Сумароково к матушке по поводу своей коровы, у которой заболело вымя. Она хотел узнать у матушки: колоть ей корову или обождать? Матушка Вера ответила ей, чтобы она корову не колола, так как она оправится. Вышло именно так. Ветспециалист сделал чистку больного вымени, и корова оздоровилась, снова стала дойной» 10. Такой повод, как болезнь коровьего вымени, может показаться слишком незначительным для посещения провидицы. Однако надо помнить, какую роль играла корова в жизни крестьянской семьи. Болезнь буренки-кормилицы могла поставить её хозяев на грань голодной смерти.

В 1934 г., когда матушку Веру обвиняли в том, что массовым посещением её колхозники отвлекаются от работы и срывают весенний сев, сотрудники ОГПУ опросили большое количество колхозников, «пойманных» на посещении матери Веры в рабочее время, и у всех спрашивали, что они хотели спросить или обсудить с ней. Большинство отвечало уклончиво, но некоторые называли свои проблемы. Например, 15 мая 1934 г. колхозница Е.Н. Соколова (33 года) из д. Попово показала: «Подтверждаю, что я (…) была не раз у матушки Веры по своим семейным делам, ввиду того, что я ревную свою сестру к мужу. Меркулова дала мне ряд советов (…)» 11.

Известны примеры, когда мать Вера видела «внутренним взором» события, проходящие вдали от неё. В 1990 г. жительница Сумарокова Лидия Михайловна Сизова (1918–2005 гг.) рассказывала автору этих строк случай, о котором слышала от своей матери. Однажды мать Вера во время богослужения в монастыре подошла к одной из женщин, муж которой был болен ногами и не мог ходить, и сказала: «Иди домой, Федя-то с печки упал!» Та поспешила домой, и оказалось, что её муж, лежавший на печке, за чем-то потянулся, свалился с печи и лежал беспомощный на полу 12.

Много посетителей шло к матери Вере в надежде, что она исцелит их (или их близких) от тяжёлой болезни.

Постепенно утвердились определённые традиции приёма матерью Верой посетителей. С частью людей мать Вера общалась в монастырском соборе, где к ней тянулась очередь из посетителей. Большинству из них она давала особые бумажки, которые народ называл «талончиками» или «крестиками».

Елизавета Михайловна Смирнова (1923 г. р.), уроженка д. Моклоки Галичского уезда, мать которой была дружна с матерью Верой, вспоминала: «На талончиках матушка ставила крест при помощи печати, а карандашом указывала главы из Св. Писания. Талончики с печатью креста она заготовляла заранее и хранила стопками в шкафу. Также и номера глав из Св. Писания она помечала на талончиках заранее. Никто не видел, как матушка писала карандашом. При встрече с кем-либо она брала для одного талончик сверху, для другого из средины, для третьего снизу. Иногда эти талончики с обеих сторон боковых были острижены, иногда они были загнуты, но не острижены, а как-то под углом» 13.

Некоторым посетителям в очереди она, не объясняя причин, «талончик» не давала. Такие люди воспринимали его неполучение как знак своей особой греховности и очень остро это переживали. Полученные от матери Веры «талончики» часто хранились десятилетиями. Тех, кто её посещал с целью спросить о чём-то важном, она принимала в своей келье и беседовала с каждым человеком индивидуально.

К концу первого десятилетия XX в. стало обычным делом, что мать Вера почти всегда была окружена людьми и поток посетителей, желающих встретиться с ней, всё время возрастал.

Белые одежды

В первые годы своей жизни в монастыре мать Вера ходила в обычной чёрной одежде. В таком облачении она запечатлена на одной из фотографий, дошедших до нас. На этом снимке, сделанном в Вологде в 1910 г., она сфотографирована с двумя неизвестными женщинами и казначеей монастыря матерью Марией, которая стоит, положив матери Вере руку на плечо. Мать Вера сидит в центре, на ней – монашеская чёрная одежда.

Однако года через два-три после поступления в монастырь мать Вера стала носить белое одеяние, которое быстро стало неотделимым от её облика. Белое одеяние матери Веры было необычно и шло вразрез с традицией: каждый поступивший в монастырь с первых дней обязан был носить чёрную или хотя бы тёмную одежду. Конечно, такой шаг мать Вера могла сделать только по благословению игумении Иоанны, которая пошла на нарушение традиций, видимо, учитывая особое положение, которое заняла к тому времени мать Вера в обители.

Впервые факт ношения матерью Верой белых одежд зафиксирован в газетной статье, посвящённой её жизни в 1910 г. в скиту Макариево-Решемского монастыря, где сказано, что она была одета в «какой-то белый халат» 14. Скорее всего, мать Вера стала носить белые одежды раньше 1910 г., а чёрное облачение надевала, когда ездила на «сборы доброхотных даяний» в города. Впрочем, через какое-то время она и на сборы стала ездить в белом. В белом одеянии мать Вера осталась и после принятия в 1920 г. монашеского пострига, и позднее – великой схимы.

В этом отношении мать Веру можно сравнить с великой княгиней Елизаветой Фёдоровной (1864–1918 гг.). Как известно, великая княгиня после убийства в 1905 г. своего мужа, великого князя Сергея Александровича, основала в 1909 г. в Москве Марфо-Мариинскую обитель и, не принимая монашества, также всегда носила белое одеяние.

Отношение к матери Вере современников

С первых лет жизни матери Веры в монастыре большинство жителей окрестных селений стали почитать её как подвижницу и святую. С годами такое отношение к ней только усиливалось.

А как относились к Вере Меркуловой в обители? По ряду глухих и косвенных данных, мы знаем, что часть старшего поколения сестёр относились к ней неприязненно: мол, живёт в монастыре без году неделя, а и босиком ходит, и вериги носит, и будущее предсказывает, и люди к ней идут без конца.

Младшее же поколение насельниц, как правило, были горячими почитательницами матери Веры. Большинство тех, кто поступал в Свято-Троицкий монастырь после 1906 г., делал это обычно ради того, чтобы быть рядом с нею. Многие вначале ходили к матери Вере как обычные посетители, а потом уже поступали в монастырь как насельницы.

Глава IX
В МАКАРИЕВО-РЕШЕМСКОМ МОНАСТЫРЕ
(1910–1911 гг.)

«Зовут её мать Вера. Живет она (…) в келье,

среди соснового бора монастырского скита. Ходит

даже зимою босая. Занимается пророчествами,

которые сразу привлекали к скиту массу

стекающегося с разных сторон люда. Сюда идут и

с фабрик, и из Вичуги, из Юрьевецкого уезда.

Кадры, направляющиеся к скиту, состоят из самой

разнообразной публики. Кроме массы простого

люда, вы здесь встретите и купцов из Иваново-

Вознесенска (…) и духовных особ из ближайших

сел, и фабрикантов с супругами» 1.

Газета «Наша Костромская жизнь»,

20 января 1911 г.

Макариево-Решемский монастырь

В 1910 г. в жизни матери Веры произошло важное событие – она была командирована в Макариево-Решемский монастырь для выполнения ответственного послушания.

Макариево-Решемский монастырь находился в Кинешемском уезде, в 23 верстах от уездного города Кинешмы, на высоком правом берегу Волги. Монастырь был основан жителями слободы Решмы в честь победы русских войск в битве при Решме с приверженцами Лжедмитрия II (Тушинского вора), состоявшейся здесь в 1609 г. 2.

В 1901 г. мужской монастырь был преобразован в женскую обитель. Его настоятельницей стала упоминавшаяся выше игумения Досифея (Ипатова; 1851–1934 гг.), бывшая до этого полтора года настоятельницей Свято-Троицкого Сумарокова монастыря. Первоначально костяк монашеской общины в Решме наполовину состоял из насельниц Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря, а наполовину – из насельниц Свято-Троицкой обители. Будучи заштатным, то есть не получающим ни копейки денег ни из какого бюджета, Решемский монастырь за несколько лет преобразился и стал благоустроенной обителью.

С 1796 г. к монастырю была приписана находящаяся на левом берегу Волги, в 25 верстах от Решмы, упразднённая Рождественская пустынь на р. Нодоге *.

* Речка Нодога – правый приток р. Желваты, впадающей в Волгу. Как и во всех угро-финских названиях, в слове «Нодога» ударение делается на первый слог.

С первых лет после переезда в Решму игумения Досифея искала человека, на которого можно было возложить труд по возрождению пустыни на Нодоге и устройства там монастырского скита. Её выбор остановился на матери Вере – самой знаменитой к тому времени насельнице Свято-Троицкого монастыря.

Каким образом мать Досифея узнала о Вере Меркуловой? Скорее всего, бывшие насельницы Сумарокова монастыря, переехавшие в Решму, поддерживали связи со своей прежней обителью и знали о появившейся там новой сестре. Вероятно, мать Досифея, бывая в Костроме, общалась с настоятельницей Свято-Троицкой обители игуменией Иоанной и от неё также слышала про Верушку. По-видимому, в начале 1910 г. они договорились, что мать Иоанна на какое-то время «уступит» её для возрождения пустыни на Нодоге.

Как видим, к 1910 г. имя матери Веры было уже хорошо известно в монашеской среде Костромской епархии.

Мать Вера приезжает в Решму

Матушка Досифея пригласила мать Веру к себе, и та, по благословению игумении Иоанны, согласилась приехать в Решму летом 1910 г. По-видимому, это было оформлено как своеобразная «командировка». Вероятно, предполагалось, что мать Вера побудет в пустыни на Нодоге какое-то время, поможет собрать средства на её благоустройство и вернётся в Сумароково.

Мать Вера отправилась в Решму в июле 1910 г. Из монастыря она добралась до Буя, где села на пароход и по реке Костроме доехала до г. Костромы, откуда уже на другом пароходе отправилась вниз по течению Волги.

Зашумели плицы пароходных колёс... Позади осталась Кострома… Позади оставались места, где пароход делал остановки: Красные Пожни, Плёс, Семигорье, Наволоки, Кинешма… Скорее всего, мать Вера тогда впервые увидела Кинешму – город, с которым с этого времени её судьба будет связана неразрывно.

Как выглядела Кинешма в начале XX в., можно представить, открыв автобиографический романа писателя Вс. Н. Иванова (1888–1971 гг.) «На Нижней Дебре», где написано, как герой приезжает на пароходе из Костромы в Кинешму:

«Вот она, Кинешма! Пароход подваливал к пристани. Высокие горы правого берега были застланы зелёным бульваром, всюду торчали и блестели колокольни, церкви. Над оврагом в межгорьи повис небольшой мост, по нему ехали извозчики. Мимо проплывали пристани – “Русь”, “Кашинская”, “О-во по Волге”, “Кавказ и Меркурий”; “Самолётская” * была ниже всех. Рельсы железнодорожной ветки сбегали к самой воде, и где-то среди пакгаузов, среди бунтов, толстых тюков, прикрытых брезентами, весело катались взад и вперёд красные вагоны и запыхавшийся паровоз» 3.

* Названия основных пароходных обществ, суда которых в начале XX в. ходили по Волге.

Вероятно, мать Вера, как и герой книги, ехала на пароходе общества «Самолёт», которое арендовало у Решемского монастыря принадлежавшую ему пароходную пристань, стоявшую у подножия монастырской горы. Преодолев последний отрезок пути от Кинешмы до Решмы, пароход причалил в Решме к монастырской пристани. Её особенностью являлось то, что здесь находилась небольшая часовня, в которой во время стоянки пароходов для пассажиров служился молебен *. Наверняка мать Вера зашла в часовню и помолилась, прося у Бога помощи в предстоящих трудах. По высокой деревянной лестнице, уступами поднимающейся в гору, мать Вера поднялась в монастырь и прошла к матушке Досифее. Настоятельница радушно встретила гостью.

* В начале XX в. на Верхней Волге часовни на пристанях, принадлежащих монастырям, были только в Толгском Введенском под Ярославлем, в Николо-Бабаевском и в Макариево-Решемском монастырях 4.

В пустыни на Нодоге

Вероятно, уже на следующий день игумения Досифея повезла мать Веру на Нодогу. Переправившись на пароме через Волгу, они проехали 25 вёрст и прибыли в пустынь на Нодоге.

Здесь, в гуще казённой Владыченской лесной дачи, на берегу речки Нодоги, стоял небольшой деревянный храм в честь Казанской иконы Божией Матери. В полуверсте от храма, в лесу, находилась деревянная часовня, отмечающая место явления тут Казанской иконы Божией Матери (с конца XVIII в., со времени приписки пустыни на Нодоге к Решемскому монастырю, сам образ находился в Троицком соборе обители).

По традиции, насельницы Решемской обители служили в Казанском храме раз в году – на «летнюю Казанскую», 8 июля. Тогда же из храма совершался крестный ход к часовне. Матушка Досифея давно хотела организовать здесь благоустроенный монастырский скит с регулярным богослужением.

* * *

Рождественская пустынь на р. Нодоге была основана в 1645 г. Из жалованной грамоты царя Фёдора Алексеевича от 16 января 1682 г. следует, что в 1645 г. «по благословению святейшего Иосифа, патриарха Московского и всея Руси, а по челобитью черного попа Ионы построена пустыня на речке Нодоге на диком лесу, где была старая церковь» 5. Пустынь была основана «в лесной рамени» «на кладезе», где явилась Казанская икона Божией Матери 6. Известна жалованная вотчинная грамота «Кинешемского уезда Владыченской волости Слобоцкого погоста Рожественской пустыни на реке Нодоге строителю Дионисию с братией на росчищенный или дикий лес вокруг монастыря» от 4 февраля 1682 г. 7.

Пустынь на Нодоге была бедной, а к середине XVIII в. совсем захирела: в 1744 г. за ней числилось всего три души крестьян 8 (так как считались только мужские «души», то всех крестьян было не более десяти).

К 1796 г. в пустыни на Нодоге было два деревянных храма: Христорождественский, тёплый, бывший (по описи 1797 г.) настолько ветхим, что в нём уже не проводилось богослужения, и Казанский, холодный «малых размеров, об одной главе» 9.

Как писалось выше, вскоре после приписки к Решемской обители главную святыню Нодогской пустыни – явленную Казанскую икону Божией Матери – перенесли в Троицкий собор Решемского монастыря 10.

* * *

С несколькими сёстрами Решемской обители мать Вера поселилась в Нодоговской пустыни в сторожке при церкви. Она пробыла здесь меньше полугода, но за это время её имя стало широко известно в Кинешемском уезде, а в пустынь на Нодогу началось массовое паломничество богомольцев.

Люди начали приезжать к матери Вере едва ли не с первых дней, как она поселилась на Нодоге. Вначале это были жители Сумароковской округи из Галичского и Буйского уездов. Здесь, на Нодоге, впервые имело место то явление, которое будет сопровождать матушку Веру до последних дней её жизни. Когда она вольно (или, после революции, невольно) меняла место жительства, то людской поток, текший к ней непрерывно, вскоре также устремлялся за ней на новое место.

О жизни матери Веры в Нодоговской пустыни мы располагаем довольно своеобразным источником – двумя статьями в газете «Костромская жизнь», которые написал кто-то из жителей Решмы, укрывшийся под псевдонимами «Н. К-ин» и «М. Решемский». «Костромская жизнь», по сути, представляла собой бульварную газету (само себя это издание представляло как «ежедневную газету беспартийную и прогрессивную»). Обе статьи про мать Веру наполнены явными выдумками и, в целом, написаны в антицерковном духе. Тем не менее данный материал является ценным источником, сохранившим для нас эту интереснейшую страницу жизни матери Веры.

«В нашем селе, – писал «Н. К-ин» в январе 1911 г., – давно существует Макарьевский женский монастырь, владеющий землею в 1000 десятин на противоположном берегу Волги. На этом месте, покрытом прекрасным строевым лесом, устроен скит, который монастырская администрация давно мечтала превратить в источник дохода, но сам по себе скит мало привлекал богомольцев (…). Летом минувшего (1910 г. – Н.З.) года в скиту появляется новое лицо, обратившее на себя внимание своим житием. Это молодая, довольно миловидная девушка, лет 25-26-ти. Зовут её мать Вера. Происходит она, как говорят, из интеллигентной семьи, живущей в Тамбовской * губернии» 11.

* Происхождение из интеллигентной семьи Тамбовской губернии – ещё один из примеров складывающейся в народе мифологии о матери Вере.

«Живет она (…) в келье, среди соснового бора монастырского скита. Ходит даже зимою босая. Занимается пророчествами, которые сразу привлекали к скиту массу стекающегося с разных сторон люда. Сюда идут и с фабрик, и из Вичуги, из Юрьевецкого уезда. Кадры, направляющиеся к скиту, состоят из самой разнообразной публики. Кроме массы простого люда, вы здесь встретите и купцов из Иваново-Вознесенска, и Константинова *, и духовных особ из ближайших сел, и фабрикантов с супругами» 14. Как видим, за короткое время проживания матери Веры в пустыни на Нодоге к ней стали ходить жители трёх смежных уездов – из Кинешемского и Юрьевецкого Костромской губернии и Шуйского уезда, включая и г. Иваново-Вознесенск, Владимирской губернии.

* О каком Константинове идёт речь, не совсем понятно. Скорее всего, «Константиново» – это народное название местечка Звягино (Комаровская волость Кинешемского уезда), где находилась бумаго-ткацкая фабрика кинешемского купца Алексея Васильевича Константинова 12. Фабрика эта была весьма крупная: на ней работало 475 рабочих 13. Вскоре после приезда на Нодогу матери Веры купец А.В. Константинов стал одним из самых преданных её почитателей.

«Пожертвования “пророчица”, – продолжал Н. К-ин, – собирает и деньгами, и продуктами, и полотнами с фабрик. Раз в две недели весь собранный “клад” отправляется большими сундуками во двор монастыря» 15. Автор подаёт дело так, что будто речь идёт об обыкновенной наживе, но ведь все эти пожертвования мать Вера собирала на благоустройство Заволжского скита.

«Рассказы о “пророчице” идут на далекое от скита расстояние, привлекая новых и новых поклонников. Особенно сильное впечатление произвела “мать Вера” на урядника села Ильинского * Боркова, известного своей “усмирительной” деятельностью, и его жену увещеванием бросить “мир” и идти в монастырь. Представитель “воинствующей” полиции уже близок к ”отречению от мира”» 17. Вдумаемся на минуту в этот факт. Урядник, представитель полиции в селе, под влиянием знакомства с матерью Верой готов уйти из мира и поступить в монастырь. Много ли мы знаем других таких примеров? «Н. К-ин» пишет о матери Вере мимоходом: «Ходит даже зимою босая» 18, словно это самое обычное дело. Он не пытается задать себе вопрос: много ли было тогда во всей России подвижников, которые круглый год ходили босыми?

* Село Ильинское (оно же с. Ильинское, что против Решмы) находилось (и до сих пор находится) в 5 верстах от Решмы на противоположном, левом берегу Волги. Урядник – нижний чин полиции, с 1878 г. – помощник станового пристава 16.

В начале июня 1914 г. в той же «Костромской жизни» вновь была помещена статья, посвящённая пребыванию матери Веры на Нодоге в 1910–1911 гг. Статья «Кинешемская ”матушка Вера”», опубликованная в двух номерах газеты, подписана псевдонимом «М. Решемский». Вероятнее всего, это был тот же автор, что писал о матери Вере в 1911 г.

«В свое время, – писал М. Решемский, – как в нашей, так и во многих других газетах не раз упоминалось имя “прорицательницы” “матушки Веры”, поселившейся сначала в Решемском женском монастыре, а затем переехавшей в Нодоговскую пустынь.

(…) В июле 1910 г. в Решемском женском монастыре появилась неизвестная девица, оказавшаяся впоследствии (…) Верой Антоновной Меркуловой. Поступив в монастырь на послушание, она с первых же шагов своим оригинальным поведением заставила обратить на себя внимание и монахинь, и лиц, посещающих обитель.

Молодая (тогда ей было 26 лет), недурная лицом, с пронизывающим взором черных глаз, одетая в какой-то белый халат, ходившая босая во всякое время года, Меркулова поневоле интриговала каждого» 19.

«Настоятельницей игуменией Досифеей было задумано организовать в приписанной к монастырю Нодоговской пустыни, отстоящей в 25-ти верстах от Решмы, небольшой скит для тех из старших сестер, которые пожелали бы нести особый молитвенный подвиг. Узнав об этом, Меркулова первая выразила желание отправиться туда (…) и они вместе отправились в Кострому к преосвященному епископу Тихону за благословением. Владыка похвалил девицу за молитвенную ревность и благословил игуменью иконою на начало скитского подвижничества вверенных её попечению сестер» 20.

«Смелый шаг Веры Меркуловой не мог пройти незамеченным, как среди обитательниц монастыря, так и среди населения окружных деревень. При переезде в пустынь толки с одной стороны, с другой – невежество темного крестьянства, быстро создали Меркуловой громкую славу и возвели её в сан святой подвижницы и праведницы. Она стала называться уже “матушкой Верой”. В громадном количестве стали стекаться к “молитвеннице” за советами и молитвами о предстательстве» 21.

Далее автор уже явно сочиняет: «Окруженная поклонницами и поклонниками, она в самом деле возомнила себя настоящей праведницей и даже обладающей даром пророчества. Объявив себя самостоятельной и ни от кого независимой начальницей нового монастыря, она, прежде всего, отрешилась от духа кротости и смирения. И вместо подвига, – стала спать в алтаре на мягком ковре, в избушке, где жила первоначально, устроила теплую комнату для приема своих поклонниц и почитателей. Паломничество усилилось еще более» 22.

«Сметливая от природы, она ловко морочила народ своими предсказаниями, хотя последние никогда, конечно, не сбывались. Для пущей важности она придумала легенду о чьих-то мощах, обретающихся будто бы при пустыни. И ей верили. Даже до сих пор можно найти многих, которые продолжают верить в её россказни и в её святость. На её удочку попались также некоторые из кинешемских богатеев, а одного из них, говорят, она чуть не довела до разорения, заставив хлопотать в Петербурге об устройстве обители в Нодоге» 23.

«Наконец, кто-то негласно донес епархиальному начальству о лже-прорицательнице “матушке Вере” (…) владыка приказал немедленно уволить Меркулову из Решемского монастыря, как ослушницу и непокорную монастырским уставам» 24. Согласно этой статье, мать Вера уехала из Решмы 23 января 1911 г. 25.

«После её изгнания она перебралась в Свято-Троицкий монастырь в Галичском уезде, где проживает и доныне, но славе её пришел конец» 26. Во-первых, мать Вера не «перебралась», а вернулась в Свято-Троицкий монастырь, а, во-вторых, пик известности матери Веры ещё был впереди – он пришёлся на годы Первой мировой войны, на 20-е и 30-е годы.

«М. Решемский» завершает статью так: «Фигура Веры Меркуловой тем и интересна, что она – яркий сколок с чисто-русской деятельности. Жаль только простой, серый, темный народ, который, подавленный безысходной нуждой и гнетом беспросветных будней, ищет исхода, забвения и утешения в светлой надежде на будущее воздаяние там за вековечное терпение и удары мачехи-судьбы. Но вместо хлеба получают камень. Вместо чистых духом, апостолов любви и правды, наталкивается на “матушек Вер”» 27.

Об авторе статей про мать Веру

Попробуем установить личность автора обеих этих статей о матери Вере, подписанных псевдонимами «Н. К-ин» и «М. Решемский». Исходя из их текста, можно с уверенностью сказать, что он: 1) решемец, 2) сведущ в местных монастырских делах, 3) образован, 4) печатается в губернских изданиях, 5) придерживается левых взглядов.

Всем этим требованиям в Решме того времени соответствует только один человек – Леонид Горский, родной сын настоятеля Воскресенской церкви села Нагорного о. Николая Горского (1864–1920 гг.), служившего настоятелем данного храма в 1889–1920 гг.

Надо пояснить, что село Нагорное фактически образовывало со слободой Решмой одно селение: Решма тянулась длинной полосой вдоль Волги, а Нагорное находилось «на горе» над слободой. В 1950-е годы перед подъёмом уровня Волги строения Решмы были перенесены наверх в Нагорное, а объединённый населённый пункт получил название село Решма.

Примечательно, что жена о. Николая и мать Леонида, Клавдия Яковлевна Горская (1867–1952 гг.), урождённая Воробьёва, была дворянкой, выпускницей Костромской Григоровской женской гимназии. Случай, чтобы дворянка вышла замуж за поповича, выпускника духовной семинарии, является уникальным, и больше примеров подобных браков в Костромской губернии мы не знаем 28.

Леонид Николаевич Горский (1892–1924 гг.) родился в с. Нагорном. В 1908 г. он поступил в Костромскую духовную семинарию. В 1912 г. по окончании 4-го класса Леонид уволился из семинарии 29 (так обычно поступали все, кто не хотел становиться священником). В том же году он поступил в Петербургский университет 30. В 1918 г. Леонид Горский уже был студентом Киевского университета 31. Как протекала его жизнь между 1912 и 1918 гг., нам неизвестно. По воспоминаниям внучки о. Николая Горского, профессора Воронежского университета А.Б. Ботниковой (последняя приходилась Леониду Николаевичу племянницей) Леонид Горский был эсером 32, то есть членом партии социалистов-революционеров.

Леонид очень рано стал печататься в губернских изданиях. 30 июля 1911 г. в костромской газете «Поволжский вестник» был опубликован большой очерк «К закладке храма в Решме», описывающий – в довольно ёрническом духе – торжество закладки в Макариево-Решемском монастыре большого Казанского собора. Очерк подписан: «Николай Залетный» 33. Нам уже приходилось писать, что, скорее всего, под этим псевдонимом укрылся Леонид Горский, учившийся тогда в духовной семинарии 34. Вероятно, в губернских газетах были и ещё публикации, принадлежавшие перу молодого семинариста.

По-видимому, после того как в декабре 1918 г. режим гетмана П.П. Скоропадского в Малороссии пал и петлюровцы захватили Киев, Л.Н. Горский вернулся в родные места. На момент смерти своего отца в декабре 1920 г. он явно находился в с. Нагорном.

Настоятель Воскресенской церкви в Нагорном о. Николай Горский скончался 19 декабря 1920 г. В 1921 г. в свет была выпущена небольшая книжечка – «Памяти священника Воскресенской церкви, села Нагорного, Кинешемского уезда, Костромской губернии Николая Павловича Горского». Выход подобного издания, посвящённого памяти скончавшегося «служителя религиозного культа», является поразительным фактом того времени, свидетельствующем о большом уважении прихожан к своему почившему пастырю. Основу издания составлял пространный некролог. Составителем книжки и автором некролога значится Л.Н. Залетный 35. Судя по содержанию некролога, Л.Н. Залетный – близкий к о. Николаю человек, член его семьи. Вероятнее всего, это был его сын – Леонид Горский, вновь укрывшийся под псевдонимом «Залетный» 36.

Итак, скорее всего, автором обеих статей о матери Вере, рассказывающих о её жизни на Нодоге, был Леонид Николаевич Горский. Он соответствует всем пяти условиям для их автора – решемец, сведущ в местных монастырских делах, образован, печатался в губернских изданиях, придерживался левых взглядов.

Первая статья о матери Вере была опубликована 30 января 1911 г., когда Леонид Горский учился в 3-м классе Костромской духовной семинарии. Псевдоним «Н. К-ин», которым она подписана, возможно, обозначает сокращение от слова «Костромин». Вторая статья появилась в газете 10 и 11 июня 1914 г., когда студент Л. Горский, вероятно, приехал на каникулы к родителям из Петербурга.

Сомнительно, чтобы Леонид сам бывал на Нодоге, когда там жила мать Вера. Скорее всего, он писал по рассказам своего отца, а тот, во-первых, вероятно, встречался с матерью Верой, а, во-вторых, передавал то, что слышал о ней от монастырских насельниц и своих прихожан.

Нельзя не отметить сам тон и язык этих двух статей, вышедших ещё в царской России. Точно таким же языком будут писать о матушке Вере в 20–30-е годы советские газеты и антирелигиозные издания.

Судя по всему, Леонид Горский совершенно искренне относился к матери Вере отрицательно, как и подобает правоверному стороннику (а, может быть, уже и члену) партии эсеров. Он явно видел в ней только мошенницу, наживающуюся на темноте народа. И всё же мы должны быть благодарны Л.Н. Горскому, сыну хороших родителей, не устоявшему против духа времени. Благодаря ему мы знаем Нодогскую страницу жизни матери Вере в живых подробностях.

Помимо своей воли автор констатирует следующие бесспорные факты: 1) большой размах паломничества в Нодогскую пустынь после того, как там поселилась мать Вера; 2) глубокое впечатление, которое производила мать Вера на приходящих к ней.

Л.Н. Горский скончался в 1924 г., в возрасте 32 лет 37. Где он умер и похоронен, нам неизвестно. Господь призвал к себе Леонида Николаевича вовремя. В стране победившей революции ему, сыну священника и бывшему члену партии эсеров, будущее не сулило ничего хорошего.

Во второй своей статье про мать Веру, написанной в 1914 г., Л.Н. Горский не сказал (не знал или сознательно умолчал?) об одном явлении: в последующие годы почитатели Верушки из Кинешемского уезда регулярно приезжали к ней в Сумароково, присоединяясь к общему людскому потоку, устремлявшемуся к Сумароковской подвижнице.

Судьба скита на Нодоге

Нельзя не сказать о том, что стало с пустынью на Нодоге после отъезда матери Веры. С 1913 г. Рождественская пустынь на Нодоге официально именовалась Казанским скитом Решемского монастыря.

Казанский храм был капитально отремонтирован. Его освящение состоялось в 1913 г., в престольный праздник – «летнюю Казанскую». 5 июля 1913 г. в 4 часа утра из Решемского монастыря вышел крестный ход. Переправившись через Волгу, его участники двинулись в пустынь. Утром 7 июля, в воскресенье, при многочисленном стечении народа обновлённый храм освятил монастырский священник Михаил Ширяев, обратившийся затем к присутствующим со словом. Очевидец писал: «Чудная погода, многочисленность молящихся, глубокая религиозная настроенность, особенность лесной обстановки, богослужение на открытом воздухе придавали характер необычайного церковного торжества». 8 июля крестный ход тронулся в обратный путь в Решму 38.

Обустройство скита продолжалось и в следующем году. В 1914 г. на небольшую колокольню при церкви установили колокол весом 10 пудов 28 фунтов (175,2 кг) с надписью: «В память 300-летия царствования Дома Романовых, приобретен в 1914 году на средства благотворителей» (всего на колокольне стало 4 колокола). В 1913–1914 гг. в скиту были построены два деревянных дома, кухня, баня, погреб и скотный двор 39.

Скорее всего, благоустройство Заволжского Казанского скита стало возможно благодаря тем средствам, которые собрала мать Вера за то время, что жила на Нодоге.

Нодога, река лесная…

Завершим эту главу стихотворением «Мать Вера», которое решемский краевед Татьяна Леонидовна Шпаненкова написала в 2018 г., посвятив его времени, когда мать Вера жила на Нодоге.

Левый берег утопает,

Пропадает в серой мгле.

Лес в безмолвьи пребывает

На заволжской стороне.

Там, среди лесов, далече

Монастырский виден скит.

Душу здесь больную лечат

В стороне от глаз мирских.

Со времён безвестных, давних

Храм Казанский здесь стоит,

Скромный, бедный, деревянный,

Молча в Нодогу глядит.

Нодога, река лесная,

В водах отражая скит,

Тихоструйная, живая,

Благодать его хранит.

В рвеньи к Богу пребывая,

Подвиг здесь несёт святая

С ясным взором чёрных глаз,

Что насквозь пронзают вас.

Ходит как по саду рая

Летом и зимой босая,

Лечит от душевных ран –

Дар предвиденья ей дан.

Дар Божественный, чудесный,

И со всех-то к ней сторон,

Ставшей на весь край известной,

Ходят люди на поклон.

По просёлочным дорогам

В экипажах и пешком,

На колясках и подводах,

В сапогах и босиком.

Деревенский люд – крестьянский

И торговый – слободской,

Городской народ – мещанский,

И фабрично-заводской.

Едет лесом, едет лугом,

Кроме всех простых людей,

Фабрикант в упряжке цугом

Из четвёрки лошадей.

Плетью лошадь подгоняя

Масти чёрной – вороной,

Клубы пыли поднимая,

Мчится пристав становой.

Не спеша на лёгкой бричке

Едет гильдии купец,

С ним жена в парчовой кичке,

На коленях – сын-малец.

Странница в платочке белом

И с сумою за спиной

Через лес идёт несмело

Незнакомой стороной.

День за днём идут и едут

Из Ростова, Чухломы,

Буя, Кинешмы, Макарья,

Юрьевца и Костромы.

Всех не перечесть селений,

Городов и деревень.

За минутой откровенья

Люди едут целый день.

Матерь Вера исцеляет

Всех любовию святой;

Ей венец уже сплетают

Ангелы над головой.

Впереди – аресты, тюрьмы,

Но, как звона благовест,

В лихолетье дней безумных

Пронесла она свой крест 40.

Глава X
МАТЬ ВЕРА: ДЕСЯТЫЕ ГОДЫ XX ВЕКА

Евфросинья Карепина

Из Решмы в Свято-Троицкий монастырь мать Вера вернулась не одна, а с Евфросиньей Карепиной, с которой, вероятно, жила в скиту на Нодоге. Евфросинья Карепина оставила Решемскую обитель и уехала с матерью Верой в Сумароково. В последующие годы она была келейницей матери Веры и её первой помощницей, прошедшей с ней через тюрьмы и ссылки.

Евфросинья Кирилловна Карепина родилась в 1880 г. в д. Ильинская Аргуновской волости Никольского уезда Вологодской губернии, в крестьянской семье 1. В возрасте 14-ти лет она поступила в Богородице-Феодоровский монастырь вблизи г. Солигалича, где пробыла около 10 лет 2. В 1903 г. Евфросинья Кирилловна перешла в Макариево-Решемский монастырь, где несла клиросное послушание и послушание в общей портной 3.

Злобный биограф матери Веры (псевдоним «Прохожие») писал в 1931 г., что мать Вера «съездила в Кинешму (на самом деле, в Решму. – Н.З.) и привезла себе прислугу Ефросинью, которая живёт, наверное, и сейчас с ней» 4. С 1911 г. Евфросинья Карепина числилась среди живущих на испытании в Свято-Троицком монастыре и несла послушание «чтица» 5. Чтица – это насельница, читающая на богослужении Псалтырь, Часы перед началом службы, молитвы к причастию, праздничные каноны 6.

На сборах доброхотных даяний в городах

Свято-Троицкий монастырь, не получающий ни копейки ни из одного бюджета, постоянно нуждался в деньгах. Поэтому в нём, как и в других обителях, существовало такое послушание – «сбор доброхотных даяний». Ежегодно две-три сестры отправлялись в ближние и дальние города за сбором подаяний. Дело это являлось деликатным, и поручить его можно было только очень немногим.

Н. Седых, пациент Сумароковского интерната для инвалидов, в написанной им в 1967 г. работе по истории интерната, составленной по воспоминаниям местных старожилов, писал: «Игуменья (Иоанна. – Н.З.) выхлопотала разрешение, чтобы она имела право посылать монашек по сбору (…). Монашки каждый раз разъезжали по населению Костромской, Вятской, Вологодской, Ярославской, Калининской (Тверской. – Н.З.) и др. губерниям. Они не только привозили собранные подаяния и жертвы, но и широко агитировали тёмных людей. Стал приток большого богатства, шли и ехали из дальних краёв молящиеся, приезжали богатые купцы, помещики, разные чиновники» 7.

После возвращения с Нодоги мать Вера несколько раз посылалась на сборы. Известно, что она ездила в Петербург и Вологду (после того, как в ноябре 1906 г. открылось регулярное движение поездов по линии Вологда – Вятка, из Буя или Галича можно было добраться до Петербурга или Вологды по железной дороге). Её биограф «Прохожие» писал в 1931 г.: «Вера ездила в Ленинград * к купцам и просила на святую обитель (…). Кроме Ленинграда Вера ездила и по другим городам с тем же вопросом на “святую” обитель» 8.

* После переименования в 1924 г. Петрограда в Ленинград в течение нескольких лет в советской печати город на Неве именовали Ленинградом, даже если речь шла о XVIII в. Доходило до того, что в биографиях вождя революции писали, что Ленин был арестован в Ленинграде.

Известно, что мать Вера ездила в Петербург весной 1911 г. До нас дошла групповая фотография, о которой мы писали выше, где мать Вера снята с казначейшей монастыря Марией и двумя неизвестными. На обороте фотографии написано: «На молитвенную память о м. Вере. Снята с казначейшей Марией и др. в г. Вологде. С.Петербург. 1911 г. 14/III». Из подписи мы узнаём, что ранее она с казначейшей Марией была в Вологде. Вероятно, эта поездка имела место в первой половине 1910 г. По-видимому, эту фотографию, снятую в Вологде, мать Вера подарила кому-то в Петербурге 14 марта 1911 г., в день Феодоровской иконы Божией Матери.

По-видимому, в том же 1911 г. мать Вера и казначея Мария вновь ездили в Вологду. Сохранилась фотография, где они запечатлены обе. Мать Вера на ней опять сидит. Она уже не в чёрном, а в белом облачении. Мать Мария стоит, положив руки на плечо матери Веры. Рядом с ними стоит женщина – одна из тех двух, что сняты на предыдущем снимке. Следовательно, снимок вновь сделан в Вологде, скорее всего, в 1911 г. Кто эта женщина, мы не знаем – возможно, какая-нибудь вологодская Васса Железнова.

Ещё известно о поездках матери Веры в Петроград в 1916 и 1918 гг. (о последней будет ниже).

Келья матери Веры:

«деревянная избушечка с одним оконцем»

Первые годы в обители мать Вера жила в каком-то из зданий монастырского городка. По-видимому, после возвращения из Решмы она построила себе отдельный небольшой домик – келью. Так было удобнее принимать многочисленных людей, приходивших к ней. Мария Васильевна Захарова (1907 г. р.), уроженка с. Орехово Галичского уезда, вспоминала: «Собрались однажды бабушки из нашего с. Орехово в Сумароково к матери Вере. Мама мне и говорит: “Поди, Манюшка, сходи к матушке”. С ними я и пошла в монастырь. Было мне лет 14 или чуть меньше. На территории монастыря мы увидели чистоту и порядок, было много тропинок, по краям которых росли чайные кусты. Войдя в монастырский собор, я увидел много молящихся. Стала оглядываться по сторонам, отыскивая глазами певчих, так как не могла понять, где поют. Но, подняв голову кверху, я увидела поющих на галерке монашек во всем чёрном. Вместе с бабушками исповедовалась и причастилась св. Тайн, а потом мы пошли к матушке. Маленькая, как банька, деревянная избушечка, с одним маленьким оконцем, стояла среди монастыря. В ней Верушка и принимала нас. Подойдя к матушке, взяла у неё благословение, но ничего не спрашивала. Она дала мне талончик и сказала: ”Иди с миром”» 9.

Келья матери Веры представляла собой жилище аскета. Мария Павловна Рекунова (1914 г. р.), уроженка д. Замятино, мать которой, Мария Терентьевна Панурина, была дружна с матерью Верой, вспоминала: «Мама рассказывала, что у матушки в келье ничего почти не было. Стояли деревянные нары. Ни кровати, ни обуви, ни платков у неё не было» 10.

Глава XI
1913 ГОД: СВЯТО-ТРОИЦКИЙ МОНАСТЫРЬ И
ЮБИЛЕЙ ДОМА РОМАНОВЫХ

«19 мая на пароходе царская семья со

свитой прибыла в Кострому, где торжества

отличались особой грандиозностью. (…)

Кадры кинохроники запечатлели огромные

массы людей, сплошь покрывавшие берега

при подходе парохода “Межень”, на

палубе которого стоял монарх со своими

детьми. Развевающееся бесчисленное

множество флагов, шпалеры войск,

поднесение хлеба-соли отцами города,

посещение Ипатьевского монастыря. От

Ипатьевского монастыря в Костроме до

дома в Ипатьева в Екатеринбурге оставалось

пять лет…» 1

Боханов А.Н. Император Николай II

(2004 г.)

Празднование юбилея Дома Романовых

в Костроме

В 1913 г. в России отмечался 300-летний юбилей царствования Дома Романовых. Главным событием юбилея стала поездка императора Николая II по Волге путём, которым в 1612 г. прошло ополчение Минина и Пожарского. 19 и 20 мая 1913 г. юбилейные торжества в честь 300-летия Дома Романовых состоялись в Костроме.

Все настоятели монастырей Костромской епархии, в том числе и настоятельница Свято-Троицкой обители игумения Иоанна, были приглашены в Кострому для участия в празднествах. Матушка игумения с группой сестёр отправилась в губернский город заранее и пробыла там несколько дней, остановившись на подворье на Пятницкой улице.

19 мая 1913 г., в первый день торжеств, игумения Иоанна присутствовала в Ипатьевском монастыре. Во время праздничной Божественной литургии, которую совершил в Троицком соборе архиепископ Костромской и Галичский Тихон (Василевский), она вместе с другими настоятелями монастырей находилась в галерее собора. Когда после литургии император Николай II вышел в галерею и обер-прокурор Святейшего Синода В.К. Саблер стал представлять ему присутствующих, матушка Иоанна поднесла царю икону 2.

На следующий день, 20 мая, в бывшем Костромском кремле, возле Успенского кафедрального собора состоялась торжественная закладка монумента в честь 300-летия царствования Дома Романовых. Символический кирпич в его основание первым положил император, вслед за ним – императрица Александра Фёдоровна, наследник престола цесаревич Алексей Николаевич, великие княжны, губернатор П.П. Стремоухов и архиепископ Тихон. Игумения Иоанна присутствовала при этом историческом событии.

Во второй половине дня императрица Александра Фёдоровна вместе с детьми – цесаревичем Алексеем Николаевичем, великими княжнами Ольгой, Татьяной, Марией, Анастасией – и со своей родной сестрой, великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, посетила в Костроме Богоявленско-Анастасиин женский монастырь. Во встрече царицы участвовали все настоятельницы женских монастырей, включая и мать Иоанну. Каждая из них поднесла императрице подарок, выполненный в мастерской своей обители 3.

Монастырская церковь при железнодорожном

вокзале в городе Буй

С юбилеем Дома Романовых связана судьба часовни (а позднее церкви) Свято-Троицкого монастыря на железнодорожной станции «Буй».

Как упоминалось выше, в 1903–1906 гг. через северную часть Костромской губернии пролегла железная дорога Вологда – Вятка, которая шла по линии: Вологда – Буй – Галич – Нея – Мантурово – Шарья – Котельнич – Вятка. Движение по дороге официально было открыто 24 ноября 1906 г. 4. В связи со строительством железной дороги, в Буе появилось большое здание железнодорожного вокзала. Игумения Иоанна решила построить возле вокзала часовню во имя святителя Николая Чудотворца (покровителя всех находящихся в пути) и Феодоровской иконы Божией Матери.

Часовня эта, конечно, являлось уникальной. Как писалось выше, при двух монастырях Костромской губернии, стоящих на Волге – Николо-Бабаевском и Макариево-Решемском, – со второй половины XIX в. существовали часовни на монастырских пристанях. В связи с развитием сети железных дорог часовни и храмы начали появляться и при железнодорожных станциях. Монастырская часовня в Буе относилась к их числу.

Её обычно датируют 1913 г. *, но это неверно.

* В издании «Памятники архитектуры Костромской области» сказано: «В 1913 г. южнее вокзала на платформе была построена каменная часовня» 5.

На самом деле Никольская монастырская часовня была возведена в 1908 г. 6. В 1911 г. старшей при ней состояла монахиня Ревекка (Матвеева) 7. В 1913 г., в связи с 300-летним Романовским юбилеем, игумения Иоанна решила обратить часовню в церковь в честь святителя Николая Чудотворца и Феодоровской иконы Божией Матери, являющейся покровительницей Дома Романовых.

Отец Алексей Воскресенский писал в 1913 г.: «Обители принадлежит еще каменная часовня, находящаяся при железнодорожном вокзале в г. Буе, в 34 верстах от монастыря, крытая железом (…) с одною главою (…) с прекрасным вызолоченным иконостасом, с полом из терракотовых плиток и с жилым помещением внизу для двух сестер. (…) Движимая глубокими патриотическими чувствами, мать игумения в настоящее время возбудила ходатайство о разрешении обратить часовню в храм в честь Феодоровской иконы Богоматери и святителя Николая в память 300-летия царствования благословенного Дома Романовых» 8.

Здание часовни было реконструировано: к ней пристроили алтарную часть. Освящение церкви в честь Феодоровской иконы Божией Матери и святителя Николая состоялось в 1915 г. 9. С этого времени в бумагах обители она именовалась «монастырская церковь на станции Буй».

В цокольной части храма находилось несколько келий, где постоянно жило несколько монастырских насельниц. В 1917 г. старшей при церкви оставалась монахиня Ревекка (Матвеева). Кроме неё здесь находились ещё шесть монахинь и послушниц, служащих чтицами, алтарницами и певчими на клиросе 10. Анна Дмитриевна Зайцева (1916 г. р.), жительница Буя, в 1980-е годы вспоминала: «Там, где теперь вокзал, была Никольская церковь с устроенными под нею кельями. (…) монашенки там стегали одеяла» 11.

Мы не знаем, присутствовала ли мать Вера на освящении часовни и церкви при вокзале Буя, но на этом вокзале она много раз бывала во время своих поездок.

Примечательно, что в помещении Буйского вокзала был уголок, устроенный Иаково-Железноборовским монастырём. В ведомости этой обители за 1910 г. сказано: «(…) в вокзальном помещении С.Ж.Д. (Северной железной дороги. – Н.З.) на станции Буй, отстоящей от монастыря в 14 верстах, с разрешения епархиального начальства и согласия железнодорожного управления, установлен образ преподобного Иакова в благоприличествующем иконостасе * и обнесен кругом железной решеткою» 12.

* Видимо, имеется в виду киот.

Празднование 300-летия церковного

прославления преподобного Иакова Железноборовского

В мае 1913 г. в Костромской губернии отмечался ещё один трёхвековой юбилей – 300-летие церковного прославления преподобного Иакова Железноборовского. Торжества, состоявшиеся в Иаково-Железноборовском монастыре 3–5 мая 1913 г., возглавил викарий Костромской епархии епископ Кинешемский Арсений (Тимофеев). На юбилей приехали настоятели монастырей: Николо-Бабаевского (архимандрит Виссарион), Кривоезерского Троицкого (архимандрит Сергий), Галичского Паисиева (игумен Никанор), настоятели церквей – Буйского Благовещенского собора (протоиерей Алексей Мизеровский) и Молвитинского Воскресенского храма (протоиерей Василий Сапоровский).

4 мая в монастырь прибыли многолюдные крестные ходы из Буя и Молвитина. Праздник завершился 5 мая крестным ходом вокруг обители. «Громадная народная толпа, – пишет о. Алексей Воскресенский, – (по приблизительному подсчету около 15 тысяч) все это время переполняла не только обитель, но и прилежащее к ней селение (с. Борок. – Н.З.)» 13. Вызывает удивление, что в статье о. Алексея Воскресенского, посвящённой празднествам в Железноборовской обители, ничего не сказано о том, присутствовала ли на них депутация Свято-Троицкого монастыря во главе с игуменией Иоанной. Как ближайшие соседи насельницы Свято-Троицкой обители обязаны были участвовать в этом торжестве.

В любом случае мать Вера присутствовала тогда в Железноборовской обители. Манефа Георгиевна Голубева (1914 г. р.), уроженка с. Борок Буйского уезда, со слов старших, вспоминала про юбилей 1913 г.: «Духовенство съехалось с разных сторон: и из Буя, и из Молвитина, и других мест. Была там и мать Вера. Торжество было неописуемое» 14.

Освящение мемориальной часовни

в деревне Деревеньки

Последним событием юбилейного 1913 г. стало освящение мемориальной часовни в д. Деревеньки Домнинской волости Буйского уезда (последняя находилась в нескольких верстах от Свято-Троицкого монастыря). В этой деревне жил Иван Сусанин, и в преддверии Романовского юбилея существовавшее при Костромской епархии Александровское православное братство решило возвести здесь каменную часовню в честь 300-летия подвига знаменитого костромского крестьянина.

Освящение часовни состоялось 20 октября 1913 г. – накануне исполняющейся 21 октября 19-й годовщины восшествия на престол государя Николая II *. По благословению архиепископа Костромского и Галичского Тихона (Василевского) освящение часовни в Деревеньках совершил благочинный IV Буйского округа о. Николай Рубинский, настоятель Богоявленской церкви в с. Головинском, которому сослужили настоятель Успенской церкви с. Домнино о. Симеон Лебедев и настоятель Спасо-Преображенской церкви с. Спас-Хрипели о. Алексей Василевский 15. В отчёте Александровского братства не сказано о том, что на освящении присутствовал кто-то из Свято-Троицкого монастыря, однако с этого времени насельницы обители по дороге в Молвитино и Кострому всегда проезжали мимо этой часовни.

* В настоящее время эту часовню в Деревеньках обычно именуют Иоанно-Предтеченской, что, конечно, логично. Однако ни в одном дореволюционном источнике ничего не говорится о посвящении часовни.

Книга о. Алексея Воскресенского

о Свято-Троицком монастыре

В конце 1913 г. в жизни Свято-Троицкого монастыря произошло ещё одно важное событие: в «Костромских епархиальных ведомостях» началась публикация труда о. Алексея Воскресенского «Свято-Троицкий женский монастырь, Галичского уезда, Костромской епархии» *, на который мы многократно ссылались выше. Первая его часть вышла в 21-м номере епархиальных ведомостей от 1 ноября 1913 г.

* Книга «Свято-Троицкий женский монастырь, Галичского уезда, Костромской епархии» публиковалась в «Костромских епархиальных ведомостях» в номерах: 1913, № 21, отд. неоф., с. 609–624; 1914, № 3, отд. неоф., с. 60–65; 1914, № 4, отд. неоф., с. 82– 87; 1914, № 6, отд. неоф., с. 120–125.

Автором книги был священник Алексей Андреевич Воскресенский (1856–1921 гг.) – историк Костромской епархии, автор целого ряда трудов, посвящённых, в частности, истории костромских монастырей. Уроженец Костромы, он провёл детство в Чухломском уезде, окончил Галичское духовное училище (1870 г.), Костромскую духовную семинарию (1878 г.) и Казанскую духовную академию (1883 г.). В 1906–1914 гг. о. Алексей жил в Казани, где состоял директором Казанской учительской семинарии 16.

Скорее всего, о. Алексея, опубликовавшего в 1912 г. большую работу по истории Железноборовского монастыря, привлекла к написанию книги об обители на речке Водыш игумения Иоанна. Конечно, ни о. Алексей, ни мать Иоанна не могли и подумать, что в епархиальных ведомостях фактически печатался поминальный труд по Свято-Троицкому монастырю. Последняя часть книги была опубликована в 6-м номере от 15 марта 1914 г. – за несколько месяцев до начала Первой мировой войны, за три года до революции и за шесть лет до закрытия обители.

На страницах этой обстоятельной книги, написанной на основе документов монастырского архива, ни разу не упоминается мать Вера. Вероятно, о. Алексей работал в архиве обители летом 1912 г. и не мог не видеть идущий к матери Вере поток людей. Видимо, игумения Иоанна попросила о. Алексея не упоминать о самой известной насельнице своего монастыря. Всё-таки той в 1913 г. было только 29 лет и она ещё не приняла монашеский постриг.

Глава XII
В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

«Мы непоколебимо верим, что на

защиту Русской земли дружно и

самоотверженно встанут все верные

Наши подданные. В грозный час

испытаний да будут забыты

внутренние распри. Да укрепится еще

теснее единение Царя с Его народом и

да отразит Россия, поднявшаяся, как

один человек, дерзкий натиск

врага» 1.

Из манифеста императора Николая II

от 20 июля 1914 г.

Горячее лето 1914 года

Май и летние месяцы 1914 г. были аномально жаркими. Из-за засухи по всей Костромской губернии горели леса и болота. В июне в Кологривском уезде выгорела известная Преображенская корабельная роща в Потрусовском лесничестве (пожар начался 22 июня и продолжался пять дней) 2. В различных уездах от пожаров погибали целые деревни. 18 мая большой пожар произошёл в Буе 3, в пламени которого сгорели уездная земская управа, общественный клуб, торговые ряды и почти три квартала центральной части города.

Пожар «начался в чайной торговца Королёва, стоявшей на берегу реки Вёксы (…). Был очень сильный ветер, огонь с чайной быстро перебросился на другие постройки, охватил большие деревянные торговые ряды, перекинулся через площадь. Горящие головни перекидывало на большие расстояния. Пожарная команда с машинами-качалками и бочками была бессильна что-либо сделать. Этот пожар принёс огромные разрушения и материальные потери. Выгорели целые кварталы. Почти полгорода было разрушено» .

Буйская добровольная пожарная дружина героически боролась с огнём. На помощь ей приехали пожарные из Галича и Вологды. Однако в то время, когда одни люди противостояли огню, другие занялись грабежом: «Вместо того, чтобы помочь в тушении пожара, население бросилось расхищать имущество из горевших зданий. Расхищалась главным образом водка из казённой винной лавки» 5.

После разгрома «казёнки» (казённой винной лавки) горящий город наполнился пьяными: «Всё сделалось пьяно. Обезумевшие пьяницы пели и целовались среди свиста и шума пламени рушившихся построек. (…) Пьяный народ мешал делу. Ранее работавшие бросались к водке и делались буквально сумасшедшими. Какой-то пьяный бежал по городу, размахивая головней, и кричал: “Поджигай! Пусть всё горит!”» 6

Из-за постоянных пожаров города и сёла губернии были окутаны дымом, в воздухе постоянно пахло гарью. В конце июня газеты сообщали о пожарах в Кологривском уезде: «Лесные пожары принимают угрожающий характер. В крае горят 30 казенных и частных лесов. Огонь раскинулся на десятки верст. (…) Население хуторов и деревень, расположенных в районе пожаров, выносит из домов все свое имущество. Наблюдается массовое бегство зверей из горящих лесов» 7. Из-за жары и отсутствия дождей обмелели реки Кострома, Унжа и Ветлуга, по которым практически прекратилось движение пароходов.

Уже летом острой проблемой для крестьян стала бескормица: скот было нечем кормить. Газеты предсказывали падёж скота и голод. «Поволжский вестник» 14 июня 1914 г. в статье «Виды на урожай в Костромской губернии» писал: «Благодаря небывалой еще в нашем крае засухе, виды на урожай не предвещают ничего доброго. Крупный недород и его спутник – голод, неизбежны» 8.

20 июня 1914 г. газета «Костромская жизнь» описывала происходящее: «От 30 апреля не было дождей. Все сохнет, горит… Воздух раскаленный… Рожь отцвела, колосья белеют, не наливаясь зерном. Яровые плохие вообще, а позднего сева или не взошли или пропали от недостатка влаги. Травы сгорели… Скот в поле не ходит – мешают оводы, летающие тучами над ними; некоторые селения пасут скот в поле ночью… Везде молебствуют о дожде… Ожидается полный неурожай сена, плохой яровых и средний ржи… Пахнет гарью… Тяжелая картина» 9.

Летом 1914 г. раскалена была и общественная атмосфера. Костромскую губернию сотрясали массовые забастовки. В июне – июле бастовали рабочие в Костроме, в Кинешме, в Тезине, в Родниках, в Середе… На таком фоне состоялось традиционное перенесение Феодоровской иконы Божией Матери из Костромы в Галич и обратно *.

* Из Костромы икона выехала 20 апреля 1914 г., в Галич прибыла 24 апреля, а в Кострому вернулась 24 мая 10.

Пожар 18 мая в Буе вспыхнул, когда икона находилась в Буйском Благовещенском соборе. Когда пламя охватило центральную часть города, перед иконой было совершено молебствие, после чего «пожар был чудесно локализован». В конце марта 1915 г., по предложению настоятеля Благовещенского собора протоиерея Алексея Мизеровского, Буйская городская дума решила ежегодно совершать в Буе во время пребывания в городе Феодоровской иконы Божией Матери особое богослужение в память о 18 мая 11.

21 мая Феодоровская икона Божией Матери прибыла из ещё дымящегося Буя в Свято-Троицкий монастырь. Наверняка в этот день икону в обители встречало небывалое количество местных жителей, сошедшихся со всей округи…

Отчаявшись дождаться прекращения засухи, люди надеялись только на осень, однако едва лето перевалило за середину, как навалилась другая беда – Мировая война.

Война началась

Война, которую в народе тогда обычно называли Германской, официально – Отечественной, Второй Отечественной, Великой Отечественной, а позднее назовут Империалистической и Первой мировой, по сути, началась на день раньше её официального объявления, а именно 18 июля 1914 г., когда в России, в связи с обостряющейся ситуацией в Европе, началась мобилизация военнообязанных.

19 июля 1914 г., в день преподобного Серафима Саровского, Германия объявила России войну. В воскресенье, 20 июля, в разгар военной мобилизации Сумароково отмечало большой праздник – Ильин день. Никольский приходской храм в этот день был переполнен мобилизованными и провожающими их близкими. Через несколько дней на сходах жителей и в приходских церквях был зачитан Высочайший манифест от 20 июля 1914 г. об объявлении Германией войны нашей стране.

С августа 1914 г. с фронта в Костромскую губернию хлынул поток раненых. Все прежние большие войны велись до появления сети железных дорог, и поэтому с театра военных действий в глубокий тыл привозили очень небольшое количество раненых. Теперь же раненых с фронта можно было отправить в любой уголок страны, куда вели стальные магистрали. С первых дней Мировая война отличалась небывалым до того кровопролитием. Ежедневно с фронта в тыл везли тысячи раненых. Повсеместно в губернии на базе ранее существующих больниц, в учебных заведениях, в частных домах, в дворянских усадьбах устраивались госпитали и лазареты.

Монастырские и церковные лазареты

Первая мировая война стала первой в истории России, когда такую важную роль играли церковные и монастырские госпитали и лазареты.

26 августа 1914 г. в Костроме, в духовной консистории на Мшанской улице, состоялось совещание настоятелей всех монастырей епархии, обсудившее вопрос о помощи раненым (в нём участвовала и настоятельница Свято-Троицкой обители мать Иоанна). Совещание приняло решение о создании силами монастырей госпиталя на 50 коек, который получил наименование «Монастырский». Госпиталь было решено устроить в Кинешемском Успенском женском монастыре. Заведывание им поручалось настоятельнице этой обители игумении Александре (Раковой) 12.

К началу XX в. крупные монастыри, как правило, имели небольшие больницы для монашествующих и иногда лечебницы для местных жителей. На их базе и создавались монастырские лазареты. В первую очередь их устраивали у себя обители, стоявшие вблизи железной дороги или на берегах судоходных рек.

В августе 1914 г. госпиталь открылся в Богоявленско-Анастасиином монастыре в Костроме. Первоначально он был рассчитан на 20 коек, потом их число увеличилось до 35-ти, потом – до 50-ти. К концу 1916 г. через госпиталь прошёл 581 раненый 13.

1 сентября 1914 г. в Кинешемском Успенском женском монастыре открылся лазарет на 50 коек, созданный на средства монастырей и официально именуемый «Лазаретом монастырей Костромской епархии» 14.

3 октября 1914 г. в Костроме, в соборном доме при Успенском кафедральном соборе в бывшем Костромском кремле, открылся госпиталь, созданный на средства костромского духовенства (официально он назывался «Госпиталь духовенства и церквей г. Костромы»). Первоначально в нём находилось 20 коек, а с 1 января 1915 г. – 25 коек. 15 октября 1914 г. сюда была доставлена первая партия раненых 15.

21 ноября 1914 г. в Костромском Ипатьевском монастыре открылся главный лазарет Костромской епархии, которому 13 ноября, с высочайшего разрешения, было присвоено имя цесаревича Алексея Николаевича. Полное наименование его звучало так: «Лазарет церквей и духовенства Костромской епархии для больных и раненых воинов имени Его Императорского Высочества наследника цесаревича Алексия Николаевича». Первоначально в лазарете имелось 30 коек, потом их число увеличилось до 35-ти. Первая партия раненых поступила сюда 1 декабря 1914 г. 16.

Под лазареты была занята большая часть зданий Костромской духовной семинарии: в сентябре 1914 г. – часть корпуса общежития, а в октябре 1915 г. – весь классный корпус. Летом 1915 г. большую часть здания Костромского Епархиального женского училища на Муравьёвке занял военный госпиталь, эвакуированный из г. Гродно. В сентябре 1914 г. госпиталь разместился в здании Костромского духовного училища 17.

25 августа 1914 г. небольшой лазарет на 6 кроватей открылся в Макариево-Решемском монастыре 18.

В одном из зданий Никольского Староторжского женского монастыря в Галиче город открыл лазарет на 32 койки, в котором за ранеными ухаживали 10 сестёр 19. Приют на 12 человек для выздоравливающих воинов был устроен в Железноборовском монастыре 20.

Свято-Троцкий монастырь также мог открыть у себя лазарет. У него было практически всё необходимое для этого, кроме одного – возможности подвоза раненых. Ближайшая железнодорожная станция находилась в г. Буй, но везти оттуда раненых 35 вёрст до монастыря, в том числе около 10 вёрст по просёлочным дорогам, было невозможно *.

* Открытие приюта в Железноборовском монастыре, находящемся в 16 верстах от Буя, стало возможно потому, что: 1) монастырь и уездный город соединял Костромской тракт, 2) в приют доставлялись уже выздоравливающие воины.

С сентября 1914 г. Свято-Троицкая обитель ежемесячно перечисляла 55 рублей на содержание епархиального госпиталя в Ипатьевском монастыре. Там же постоянно работали две командированные туда послушницы. На воспитание в монастырь была взята маленькая девочка-сирота, отец которой погиб на фронте 21.

В 1917 г. при монастырском лазарете в Кинешме работала насельница Свято-Троицкой обители – рясофорная послушница Клавдия Александровна Кузнецова 22.

Мать Вера во время войны

Главную помощь людям Свято-Троицкий монастырь в годы войны оказывал благодаря матери Вере.

В военный водоворот были втянуты миллионы людей. Многие тысячи солдат в ходе боевых действий пропадали без вести, и их близкие годами не получали про них никаких известий. Вследствие этого с осени 1914 г. поток людей, устремляющихся к матери Вере, возрос многократно. По воспоминаниям местных старожилов, люди ждали в очереди к матери Вере по два-три дня. Прежние вопросы, с которыми шли к ней в довоенное время, ушли на задний план. Главным с 1914 г. стала судьба близких, оказавшихся на фронте. Мать Вера сообщала пришедшим к ней, у кого близкий человек погиб, у кого лежит в госпитале, у кого попал в плен и вернётся через несколько лет и т.д. 23.

Александра Никандровна Лисовская (1893 г.), уроженка д. Куницыно Буйского уезда, вспоминала: «Мне довелось побывать у матери Веры в Сумарокове первый раз в 1915 году. (…) Ходили со мной ещё две женщины, мужья которых были на войне. Им мать Вера сказала, что их мужья в плену» 24.

В годы войны мать Вера на собранные ею средства возвела в д. Высоково Домнинской волости деревянный храм во имя Архистратига Михаила – покровителя воинов.

Глава XIII
МАТЬ ВЕРА СТРОИТ ХРАМ В ДЕРЕВНЕ ВЫСОКОВО
(1914–1919 гг.)

«Храмоздатель – строитель, хозяин,

коего иждивеньем храм

строится» 1.

Даль В.И. Толковый словарь живого

великорусского языка

«Мать Вера начала делать церковь

в Высокове в империалистическую

войну» 2.

Из воспоминаний современника

Вплоть до 1861 г. основными строителями храмов в сельской местности были помещики. После отмены крепостного права сельские храмы, в основном, строили местные купцы, выходцы из крестьян. Преимущественно, это были люди солидные и богатые: фабриканты, купцы I гильдии, потомственные почётные граждане.

В годы Первой мировой войны матушка Вера тоже вписала своё имя в число храмоздателей: она построила храм в д. Высоково Буйского уезда.

Матушка Вера начинает строить храм

в деревне Высоково

Эта деревня находилась в 15 верстах от монастыря, в соседней Домнинской волости Буйского уезда. По данным на 1907 г., в д. Высоково было 17 дворов и проживало 122 чел. 3. Из Высокова к матери Вере ходило немало людей, и многие из них жалели о том, что у них когда-то имелся свой храм, но сгорел. Храм в селе Высоком в Шачебольском стане впервые упоминается в писцовой книге 1629–1630 г., где сказано: «село Высокое (…), а в нем церковь чудо архангела Михаила древяна клецки, да другая теплая церковь Николы чудотворца с трапезою древяна вверх» 4.

Архангельский храм в с. Высокове существовал несколько столетий. Он погиб в начале XIX в. при пожаре. По какой-то причине его не смогли восстановить, и приход в Высокове официально был упразднен в 1815 г. 5. Житель находящейся неподалеку от Высокова д. Сокольниково Валентин Иванович Батырев (1927 г. р.), со слов стариков, рассказывал в 1980-е годы: «...в Высоково была деревянная церковь (…) сгоревшая от грозы» 6.

Вероятно, мать Вера уже и раньше подумывала о восстановлении храма в Высокове, но окончательное решение приняла в 1914 г., после начала войны. По-видимому, свою роль сыграло и то, что сгоревший столетие назад высоковский храм был посвящён архангелу Михаилу – покровителю воинов и полководцев.

Закладка храма в Высокове, вероятно, состоялась осенью 1914 г. Имя архитектора, по проекту которого он возводился, неизвестно. Новый деревянный храм строился на фундаменте его предшественника, причём это место указала строителям сама мать Вера (по-видимому, местные жители за истекшие сто лет забыли, где именно стоял их храм). Из воспоминаний Александра Ивановича Смирнова, уроженца д. Копцево Буйского уезда, следует, что мать Вера указала строителям место, где находился фундамент, состоявший, скорее всего, из больших валунов, ушедших в землю и заросших травой и кустами. А.И. Смирнов вспоминал: «(…) мастера на этом фундаменте стали ставить деревянную церковь. Матушка принимала деятельное участие в постройке храма. Помогала делать рамы, сама стругала, выходило у неё не хуже любого столяра» 7.

Валентин Иванович Батырев, со слов старших, рассказывал: «Мать Вера из Сумарокова ездила проверять, как идут работы на стройке, давала указания, руководила работами. С каждым плотником разговаривала. (…) Матушка приезжала проверять зимой. Была она без шубы. Босая, несмотря на мороз. Приезжала она на санях. К плотникам забиралась по лесам. “Мы, – рассказывали они, – замерзаем, а она стоит почти без одежды”» 8.

Нельзя не спросить: на какие средства мать Вера возводила храм? Ведь сооружение храма, даже деревянного, – дело очень недешёвое. Мать Вера строила храм в Высокове на те же средства, на какие её предшественница, старица Евпраксия, расширяла Никольский приходской храм, – на пожертвование почитателей.

Мать Вера опекала создаваемый храм до самого конца. В 1918 г. она съездила в Петроград и привезла оттуда иконы и церковную утварь. 17 июня 1921 г. на допросе в Костромской губчека она показала: «В 1918 году я ездила в Петроград за иконами и церковной утварью для с. Высоково» 9. Надо ясно представлять, что в 1918 г. даже просто съездить в Петроград было делом крайне нелёгким, а достать там иконы с утварью и привезти их в Высоково – это вообще находилось за гранью человеческих сил.

19 сентября 1919 год: освящение храма

Освящение храма состоялось в сентябре 1919 г. Елизавета Михайловна Смирнова (1923 г.р.), уроженка д. Моклоки Буйского уезда, со слов своей матери, которая часто ходила к матери Вере, рассказывала: «Храм в д. Высоково (…) был освящён в честь архангела Михаила. Освящали нововыстроенный храм 6/19 сентября, в день воспоминания чуда Архистратига Михаила, бывшего в Хонех. На освящение храма приехало духовенство, архиерей, и множество народа собралось со всей округи. Мать Вера была на освящении храма, стояла босиком» 10. Первым священником, назначенным сюда в июне 1919 г., стал бывший диакон из погоста Горки, что на Пенье, Иоанн Бобровский 11 *. Архиереем, освятившим храм, был епископ Кинешемский Севастиан (Вести), который в то время являлся временно управляющим Костромской епархией.

* Иоанн Иоаннович Бобровский (1871 – после 1924 гг.) – уроженец с. Домнино Буйского уезда, сын настоятеля Успенской церкви о. Иоанна Бобровского 12.

Храм архангела Михаила в селе Высокове * стал одним из последних храмов, построенных в Костромской губернии в начале XX в. На протяжении многих последующих десятилетий церкви у нас только закрывались и разрушались.

* В соответствии со старинной традицией деревня, в которой построен храм, именуется селом. Жители Высоково во всех документах начала 20-х годов, в которых они пытались заступаться за мать Веру, именовали Высоково селом.

К сожалению, до нас не дошло ни одной фотографии, которая запечатлела бы храм в Высокове, и поэтому мы не знаем, как он выглядел.

Скорее всего, он был похож на деревянный храм во имя преподобного Серафима Саровского *, построенный в 1908 г. на даче Никольского Староторжского монастыря – усадьбе Сокорово, находившейся в 12 верстах от Галича по Кинешемскому тракту 13. Этот храм представлял собой сравнительно небольшое сооружение, обшитое тёсом, с одной причудливо-изысканной главкой и отдельно стоящей восьмигранной колокольней. На всём его облике лежал лёгкий налет стиля модерн. Серафимовский храм в Сокорове построен по проекту архитектора Николая Ивановича Горлицына (1870–1933 гг.), который с 1894 по 1924 г. работал городским архитектором г. Костромы 14. С большой степенью вероятности можно предположить, что Н.И. Горлицын являлся и автором проекта Высоковского храма. Вряд ли мать Вера стала обращаться к каким-нибудь московским специалистам. В Костромской же губернии архитекторов было немного. Наверняка мать Вера видела храм в Сокорове и, по примеру настоятельницы Никольского Староторжского монастыря игумении Анастасии (Смирновой), могла пригласить Н.И. Горлицына для создания проекта храма в Высокове.

* Напомним, что канонизация преподобного Серафима Саровского состоялась в 1903 г.

Построенный матушкой Верой храм в Высокове пользовался у местных жителей особым почитанием. Уроженка д. Царёво Буйского уезда Екатерина Александровна Веселкова (1912 г. р.) позднее вспоминала: «В церковь, выстроенную матушкой в Высокове, я ходила со своей тётушкой Пелагеей. У тётушки в Высокове была родня, мы там ночевали. Мне тогда было лет 10. Все говорили про храм: “Матушка, матушка выстроила!” Вот мы нарочно и ходили с тётушкой поглядеть на новую церковь. Она мне запомнилась очень хорошо, народа много молилось за службой. Церковь деревянная» 15.

Храм в Высокове стал центром небольшого прихода, который включал в себя четыре селения Буйского уезда: два из Домнинской волости – с. Высоково и д. Сергеево, два из Боровской волости – д. Косинская, д. Чумсаново *.

* До 1919 г. д. Высоково относилось к приходу Димитриевской церкви с. Исаева, дд. Косинская и Сергеево – к приходу Богоявленской церкви с. Головинское, д. Чумсаново – к приходу Христорождественской церкви с. Борок.

По данным 1907 г., в д. Сергеево был 31 двор и проживало 166 чел. 16, в д. Косинской – 24 двора и 181 чел. 17, в д. Чумсаново – 26 дворов и 171 чел. .

Как мы увидим ниже, жители с. Высоково, Косинской, Чумсанова и Сергеева сыграли особую роль в судьбе матери Веры. Когда в 1921 г. власти изгнали её с несколькими послушницами из Сумарокова, то жители Высокова приняли её у себя.

Глава XIV
НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ

«Свято-Троицкий женский монастырь

находится в селе Новом, Галичского уезда,

Костромской губернии, в 75 верстах от

г. Костромы и в 40 верстах от г. Галича» 1.

Из ведомости монастыря за 1917 г.

«Золотая осень» Свято-Троицкого монастыря

К 1917 г. Свято-Троицкий монастырь насчитывал лишь 24 года своей истории. Если считать с основания общины (1874 г.) – 43 года. Несмотря на относительную «молодость», обитель на речке Водыш обладала уже целым рядом традиций.

В монастыре свято чтилась память его основательницы – Елизаветы Николаевны Варенцовой. Её регулярно поминали при богослужении. День её ангела – святой мученицы Елисаветы Адрианопольской 22 октября/4 ноября – был одним из престольных праздников обители. Монастырь хранил память о старице Евпраксии, которую насельницы почитали как свою предшественницу, предсказавшую возникновение здесь женской обители. Монастырская община помнила почивших – начальницу общины Анну Андреевну Студенецкую, похороненную у алтаря Троицкой церкви, и игумению Римму (Каллистову), чья могила находилась у алтаря монастырского собора.

У молодой обители постепенно сложился свой круг престольных праздников, привлекавших сюда большое количество жителей Галичского и Буйского уездов. Главными среди них были – праздник Святой Троицы, день Боголюбской иконы Божией Матери (18 июня/1 июля) и день иконы Божией Матери «Скоропослушницы» (9/22 ноября).

В обители не забывали трагическое событие 6 июля 1885 г., когда в страшную грозу сгорел конный двор и погибло двое рабочих. Ежегодно 6 июля в монастырь из погоста Спас-Верховье приносилась Полонская икона Божией Матери. После богослужения икону крестным ходом обносили вокруг монастыря и его владений…

Важнейшим событием в жизни обители было ежегодное принесение главной святыни Костромского края – Феодоровской иконы Божией Матери, возвращавшейся из Галича в Кострому. Каждый раз для встречи иконы в монастырь стекалось огромное количество местных жителей. Исключения составляли годы, когда из-за плохой погоды экипаж с иконой не мог съехать с Костромского тракта на просёлочную дорогу. Так, например, случилось в 1912 г.

5 мая 1912 г. протоиерей кафедрального собора Александр Виноградов, сопровождавший святыню, послал из Буя епископу Костромскому и Галичскому Тихону (Василевскому) следующую телеграмму: «По удостоверению Буйского исправника проселочные дороги в села Контеево, Воскресенское, Домнино, Хрипели и в Троицкий женский монастырь невозможны для проезда по причине размыва дождями. Осмеливаюсь оставить названные местности без посещения со святою иконою» 2. Из консистории ему ответили: «Делайте, как возможно» 3.

Постепенно уходило старое поколение насельниц, помнившее первые годы существования женской общины. В конце «нулевых годов» XX в. скончалась первая начальница Ново-Троицкой общины – монахиня Евпраксия (Васса Ивановна Панова), похороненная на монастырском кладбище.

Новый настоятель Никольской приходской

церкви – отец Михаил Иорданский

28 апреля 1912 г. вышел за штат о. Никтополион Комаровский 4, в течение 45 лет служивший настоятелем Никольской Ново-Теляковской церкви и отпевавший Елизавету Николаевну Варенцову. В 1913 г. он скончался 5. На отпевание заштатного настоятеля наверняка стеклось большое количество прихожан. Похоронили о. Никтополиона возле алтаря Никольской церкви.

Вдова о. Никтополиона, Анна Васильевна Комаровская (1845–1919 гг.), пережила его на шесть лет. Она скончалась в 1919 г. и была похоронена рядом с супругом. В Сумарокове ещё несколько лет прожили две дочери о. Никтополиона – Мария Никтополионовна (1884 г. р.) и Анна Никтополионовна (1889 г. р.). Мария Никтополионовна работала учительницей в церковно-приходской школе 6.

В мае 1912 г. новым настоятелем Никольской приходской церкви стал о. Михаил Иорданский. Михаил Сергеевич Иорданский (1880–1945 гг.) родился на погосте Воскресенье-Флоры Буйского уезда, в семье диакона. Он окончил Галичское духовное училище и четыре класса Костромской духовной семинарии. С 1901 г. работал учителем церковно-приходской школы в с. Спасском Буйского уезда, а с 1902 г. – в такой же школе в с. Жирятино Кинешемского уезда.

В феврале 1903 г. Михаил женился на Елене Александровне Страховой (1882–1959 гг.), дочери псаломщика из с. Николо-Ез Кинешемского уезда. Их венчание состоялось 2 февраля 1903 г. в Преображенской церкви с. Говёнова Галичского уезда.

В 1904 г. Михаил Иорданский был рукоположен в священный сан и стал настоятелем Троицкой церкви с. Троицкого Буйского уезда. В 1906 г. его переместили к Успенской церкви с. Пеженга Кологривского уезда, а в 1909 г. – к Преображенской церкви с. Малая Вохтома Чухломского уезда. 24 мая 1912 г. о. Михаил был назначен настоятелем Никольской церкви села Новое, что в Телякове 7.

Внучка о. Михаила, Татьяна Анатольевна Дружкова (1938 г. р.), урождённая Иорданская, пишет: «Поначалу их поселили в одном из домов монастырского священника. Потом сколько-то времени пришлось жить в школе (церковно-приходской. – Н.З.), в комнате, предназначавшейся учительнице: учительница Мария Никтополионовна жила в собственном доме недалеко от школы, её казенное жильё пустовало. Примерно в 1917 году приход построил для о. Михаила церковный дом» 8.

Супруги Иорданские приехали в Сумароково с двумя детьми. Через десять лет у них было уже пятеро детей: Анатолий (1907–1974 гг.), Ольга (1913–1991 гг.), Вера (1915–1989 гг.), Фаина (1918–2008 гг.) и Мария (1922–2007 гг.) *, причём все дочери родились уже в Сумарокове 9.

* Двое сыновей: Александр (1905 г.) и Валентин (1909–1913 гг.) умерли в младенчестве.

Т.А. Дружкова пишет об этом периоде жизни своего деда: «Церковный дом представлял собой обычную деревенскую избу: одна комната побольше, две поменьше, кухня и двор для скотины. Постепенно завели лошадь, корову, свиней, кур. Никакого особого достатка не было, семья священника Иорданского по материальной обеспеченности не выделялась ни в ту, ни в другую сторону по сравнению с соседями. Корм для скотины заготавливали собственными силами, дедушка сам косил, сами сеяли и убирали хлеб, сами сеяли и пряли лён. Хозяйка матушка Елена любила вкусно готовить и любила ездить в гости в семьи соседей-священников, где за гостеприимными застольями общались между собой люди одного круга, сельская интеллигенция того времени. Долгими зимними вечерами взрослые обычно занимались чтением, разговорами, рукоделием. (…) По почте выписывалось много разной литературы, например, курс лекций по психологии, самоучитель игры в шахматы, журналы “Нива”, “Трезвенник”, “Новое слово”, детский журнал “Светлячок”, иностранные романы. Было много специальной литературы по вопросам веры и богослужения» 10.

Служение о. Михаила в Никольском храме пришлось на годы Мировой войны, революции и свыше двадцати лет советского времени.

У матери Веры появляются воспитанницы

К началу XX в. почти во всех женских монастырях Костромской епархии имелись – официально или неофициально – приюты для девочек, куда брали сирот или детей из бедных семей. Примерно, в 1915-1916 гг. у матушки Веры появилась воспитанница – девочка Матрёна (Мотя). Возможно, в обитель её привели родственники или соседи. Может быть, мать Вера сама узнала о девочке-сиротке, живущей неподалеку, и взяла её на воспитание.

О Матрёне (Моте) Владимировне Балдиной * известно только, что она родилась в 1910 г. в д. Медведки Яхнобольской волости 11. Скорее всего, девочка являлась сиротой.

* В ведомости монастыря за 1919 г. Матрёна записана с фамилией «Болтова» 12, но, видимо, это ошибка, так как во всех остальных случаях Мотя проходит как Балдина.

Фаина Александровна Лебедева (1910 г. р.), уроженка д. Смольницы Буйского уезда, вспоминала, как она в 1917 или 1918 годах с мамой ходила к матушке Вере: «У матушки в то время жила девочка Мотя, отданная к ней на воспитание. Ей было лет 7-8, столько же, сколько и мне. Дома этой девочки не было, и матушка сказала мне, чтобы я одела Мотин фартук, пока её нет. Я одела. Потом матушка положила в подол фартука несколько игрушек: птичку одноглазую (другой глаз у птички был поломан, из него показывалась какая-то верёвочка), лошадку с оторванными ногами. В карман тоже чего-то положила. Говорит мне: “Никто этих игрушек не берёт, а ты берёшь”. Эти игрушки она дала мне насовсем. На шею повесила связку кренделей на тесёмке. Крендели свешивались до самого пола. “Давай, давай поскорей, а то Мотька придёт и у нас всё отберёт”, – сказала матушка. Так я и пришла в таком виде домой» 13. Известно, что в 1925–1928 гг. Мотя Балдина жила с матерью Верой в Кинешме, когда та находилась там в ссылке.

По-видимому, уже в период революции у матери Веры появилась вторая воспитанница, о которой мы знаем гораздо больше, «благодаря» тому, что в ходе следствия по делу о матери Вере в 1931, 1934 и 1935 г. её привлекали в качестве свидетеля и едва ли не обвиняемой. Звали эту девушку Александра Ивановна Панова, она была уроженка д. Зубово Яхнобольской волости Галичского уезда. Год её рождения ни в одном документе не указан. На допросе в 1931 г. она показала, что ей 35 лет 14, следовательно, она родилась примерно в 1896 г. Удивляет, что ни в одной из последних ведомостей монастыря – за 1917 и 1919 гг. – Александра Ивановна не значится, хотя та же Мотя Балдина упомянута в ведомости за 1919 г.

На допросе в 1931 г. Александра Ивановна показала: «С Верой Меркуловой я знакома очень давно, я с 5-летнего возраста осталась сиротой и с 7 лет жила на воспитании Веры. (…) Всего у Веры Меркуловой было 2 воспитанницы – Матрёна из д. Медведок и я. Матрёну Вера при выезде из Н-Сумарокова взяла с собой, а я осталась здесь, не захотела поступать в монахини» 15.

Судя по всему, Александра Ивановна помнила неточно или сознательно не хотела посвящать следователя в какие-то детали своей биографии. Если она родилась в 1896 г., а мать Вера жила в монастыре с 1906 г., то, следовательно, она стала её воспитанницей не в семь лет, а в более старшем возрасте. Скорее всего, последнее предложение из показаний Александры Ивановны («Матрёну Вера при выезде из Н-Сумарокова взяла с собой, а я осталась здесь, не захотела поступать в монахини») следователь записал неточно. Видимо, Александра Ивановна имела в виду, что в 1920-1921 гг. она вышла замуж и покинула монастырь, а Мотя осталась в общине.

В начале 20-х годов Александра Панова вышла замуж за крестьянина д. Шелки * Яхнобольской волости Александра Матвеевича Смирнова (1895 г. р.). К июлю 1931 г. её семья состояла из 5 человек (видимо, она с мужем и трое детей). Всю свою последующую жизнь Александра Ивановна свято берегла память о матушке Вере, которую считала своей приёмной матерью. В 1931 г. на допросе она сказала: «Связи с Верой Меркуловой я прервать не могу и буду ходить к ней до тех пор, пока её отсюда не вышлют или не уедет сама. (…) Я считаю её своей матерью, вскормившей меня» 16.

* Напомним, что родом из д. Шелки была столь почитаемая в Никольском Сумароковском приходе старица Евпраксия.

Монастырь в канун революции

Последние годы существования Свято-Троицкого монастыря пришлись на Мировую войну. Все эти годы нескончаемый поток людей, в основном женщин, устремлялся к матери Вере в надежде узнать что-то о судьбах своих сыновей, мужей, отцов.

Мать Вера продолжала строить храм в Высокове, работы над которым близились к завершению. В 1915 г. состоялось освящение церкви при станции «Буй» 17. В последующие годы при богослужении в церкви пел небольшой хор певчих из числа насельниц обители.

В 1916 г. мать Вера ездила в Петроград. На одной из дошедших до нас фотографий матери Веры на обратной стороне написано: «На молитвенную память схимонахиня Михаила. Петроград. 1916». Эту фотографию мать Вера подарила кому-то уже после того, как она приняла в 20-е годы постриг в великую схиму и получила имя Михаила. Однако снята фотография в Петрограде в 1916 г. Вероятно, по поручению настоятельницы мать Вера ездила туда на сборы.

В конце 1916 г. в Костромскую губернию пришло известие о том, что в ночь с 16 на 17 декабря в Петрограде был убит знаменитый Григорий Распутин. Как известно, образованное общество встретило известие об убийстве Распутина с ликованием. Подобные чувства испытывала и часть деятелей Церкви. 25 декабря 1916 г., выступая в думе Костромы с поздравлением по случаю Рождества, епископ Костромской и Галичский Евгений (Бережков) сказал: «Поздравляю вас с радостью, случившейся в последние дни. Одеяло из черных облак, омрачавших наш небосклон, спустилось» 18.

Наверняка слухи об убийстве Распутина обсуждали и жители Сумароковской округи. Однако они, скорее всего, восприняли эту весть иначе, чем образованные люди. Есть очень интересное свидетельство тогдашнего французского посла в России Мориса Палеолога. В своём дневнике в первых числах февраля 1917 г. он записал: «Князь О *. прибыл из Костромы, где у него крупные дела в области сельского хозяйства и мануфактурного производства». Посол спросил его о настроении крестьянства Костромской губернии. Князь ответил:

« – Плохо… Устали от войны; ничего больше в ней не понимают, кроме того, что победа невозможна. Однако, еще не требуют мира. Я чувствовал всюду унылое и покорное недовольство… Убийство Распутина произвело сильное впечатление на массы.

– А! А какого рода впечатление?

– Это очень интересное явление и характерное для русской традиции. Для мужиков Распутин стал мучеником. Он был из народа; он доводил до царя голос народа; он защищал народ против придворных: и вот придворные его убили. Вот что повторяется во всех избах» 20.

* Под князем О., скорее всего, имеется в виду князь Павел Дмитриевич Долгоруков (1866–1927 гг.), которому принадлежали крупные участки леса в Галичском, Чухломском и Кологривском уездах. Он же был владельцем большого лесопильного завода 19.

Никто, конечно, не знал, что убийство Г.Е. Распутина – это было, по сути, начало революции 1917 года.

Глава XV
«СВОБОДА ВЗМЕТНУЛАСЬ НЕИСТОВО»:
РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА

«В дни великой борьбы с внешним врагом,

стремящимся почти три года поработить

нашу Родину, Господу Богу угодно было

ниспослать России новое тяжкое испытание» 1.

Из манифеста императора Николая II

об отречении от престола (2 марта 1917 г.)

Начало революции

В условиях продолжающейся третий год Мировой войны в конце февраля 1917 г. в Петрограде начались беспорядки, приведшие к падению монархии. 2 марта 1917 г. в Пскове император Николай II отрёкся от престола.

Через несколько дней в храме Свято-Троицкого монастыря и в Никольском приходском храме священники Иоанн Александровский и Михаил Иорданский огласили манифест Николая II об отречении. Под сводами храмов звучали слова, предопределяющие судьбы миллионов людей огромной державы: «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание». «В эти решительные дни в жизни России, почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть» 2.

Никто, конечно, тогда не мог подумать о том, что в результате революции через три года Свято-Троицкий монастырь будет закрыт, а его насельницы рассеяны. Лично матери Вере падение монархии обещало непрерывные гонения, множество арестов и долгие годы в тюрьмах и ссылках.

* * *

Всего после революции мать Веру арестуют двенадцать раз – в 1919 г., в 1920 г., в 1921 г. (трижды), в 1923 г., в 1924 г., в 1926 г., в 1928 г., в 1929 г., в 1931 г. и в 1935 г. Три раза её приговорят к ссылке, четыре раза – к тюремному заключению, один раз – к лагерю. Из 18-ти послереволюционных лет своей жизни она в общей сложности проведёт в тюрьмах и ссылках 12 лет (в тюрьмах – свыше 7 лет, в ссылках – около 5 лет).

Сама мать Вера путалась в количестве своих арестов. На допросе 12 июня 1934 г. она показала: «Я всего привлекалась 12 раз, а осуждена была 3 раза к тюремному заключению и 2 раза к ссылке» 3. На допросе 13 января 1935 г. мать Вера сказала, что «привлекалась к ответственности 10-12 раз, под арестами, лишением свободы и судом и в ссылках была около 13-14 лет» 4.

Повторим, что, по нашим подсчётам, после 1917 г. матушку Веру арестовывали 12 раз. После революции почти не было года, чтобы её не арестовывали, иногда, например в 1921 г., даже три раза подряд. Нам неизвестно больше никого, по крайне мере из церковных людей, которых бы в 20–30-е годы арестовывали столько раз.

* * *

Можно уверенно полагать, что мать Вера восприняла падение монархии как начало трагического этапа в жизни страны. Большинство же её сограждан весной 1917 г. думали иначе.

Революционный процесс в Буйском и Галичском уездах развивался, как и положено. Вначале всё было прилично: граждане Буя и Галича ходили на митинги и демонстрации под красными знамёнами и посылали приветственные телеграммы Временному правительству, в которых радовались падению царского режима, душившего страну, и выражали уверенность, что теперь свободная Россия расцветёт. К 20 марта 1917 г. Совет рабочих депутатов, Совет солдатских депутатов и Совет крестьянских депутатов возникли в Галиче, а к середине июля Совет рабочих депутатов – в Буе 5.

Первые знаки революционных перемен были относительно «скромные». Весной 1917 г. в Галиче переименовали одну из главных улиц города – Романовскую *. В 1913 г. отцы города в честь 300-летия Дома Романовых дали это название улице Успенской. Теперь её опять переименовали – в улицу Свободы, каковое имя она носит и по сию пору 6. Но всё это были только «цветочки». Через несколько месяцев революция в Галиче и Буе развернулась во всей «красе».

* На этой улице находится Преображенский собор Галича, состоящий из двух храмов – Преображенского и Благовещенского.

Революция в Галиче

В ночь с 24 на 25 октября 1917 г. в Петрограде было свергнуто Временное правительство и власть перешла к Совету Народных Комиссаров во главе с В.И. Лениным. 29 октября власть Советов установилась в Костроме. Установление новой власти началось в городах и уездах Костромской губернии.

В первые дни после падения Временного правительства по губернии прокатилась волна погромов винных складов. Надо напомнить, что в июле 1914 г., в первые дни войны, в России была запрещена продажа алкоголя и введён так называемый «сухой закон» (одним из последствий этого стало повсеместное самогоноварение). В октябре – ноябре 1917 г. во многих городах Костромской губернии, где находились казённые винные склады, прошли «винные» погромы. Избежать этого удалось только в Костроме, где новые власти оперативно успели спустить в канализацию все запасы водки и спирта, хранящиеся на казённом винном складе на Еленинской улице *.

* С 1918 г. – ул. Ленина.

Наиболее драматический характер события в октябре – ноябре 1917 г. приняли в Галиче. В октябре 1916 г. в Галич из Петрограда был переведён 181-й запасной полк 7. За период с марта по октябрь 1917 г. личный состав полка, как и вся наша армия, «успешно» разложился.

Вечером 25 октября (7 ноября по нов. стилю) 1917 г. солдаты 181-го полка кинулись грабить казённый винный склад в Галиче. «Не удовольствовавшись разгромом склада, пьяные погромщики с криками “долой буржуев” направились в центр города» 8. Одновременно в городе начались грабежи магазинов. 26 октября из Галича сообщалось: «Город во власти пьяной толпы. Разгром винного склада продолжается. Толпы солдат и народа громят и грабят магазины. Во многих местах вспыхнули пожары» 9.

Известия из Галича рисуют жуткую картину того, что происходило тогда в городе: «25 октября в 9 часов вечера начался погром еврейских магазинов, а затем и русских мануфактурных. Сначала разгромили на Костромской улице * магазин обуви Иофисса, затем часовой магазин Левина, который после разгрома зажгли. Разгромили смежный с магазином Левина мануфактурный магазин Смирновой (б. Голубевой), который также выгорел, затем аптекарский магазин Фристет, также по смежности. В мастерской Н.А. Константинова разграбили часы, взятые в ремонт, не пощадили и инструментов. Сам владелец занят был тушением пожара, а мастерскую его громили. На той же Костромской улице разгромили еще один небольшой русский часовой магазин и один мануфактурный еврейский. В то же время на Успенской улице ** близ площади, разгромили мануфактурный и часовой магазин Аншелевича. Часов в 11 ночи начали громить мануфактурный магазин Сотникова на Пробойной улице *** и напротив его мануфактурный магазин Голубевой.

Громили (после разгрома винного склада) пьяные солдаты. Некоторые пробовали их уговаривать, но уговаривающих били. Так, побили социалиста-революционера Павлова (ударили по лицу). Пьяные солдаты мешали тушить пожар» 10.

* С 1920 г. – ул. Ленина.

** Примечательно, что улица названа по-старому – Успенская, а не Романовская или Свободы.

*** С 1919 г. – ул. Луначарского.

В погромах участвовали не только солдаты 181-го полка, но и раненые, лежащие в лазаретах Галича: «На Пробойной улице в разгроме магазина Сотникова приняли деятельное участие солдаты из лазарета, что был в помещении винного склада» 11.

К солдатам примкнула и часть местных жителей: «За громилами-солдатами в грабеже приняли участие городские подонки. Самый богатый магазин Сотникова грабили всю ночь и затем подожгли. 26-го днем магазин Сотникова горел весь день. Громилы-солдаты ворвались в контору союза кооперативов (помещается над магазином Сотникова). (…) Контора союза выгорела, сгорело помещение Совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, редакция газеты “Галичанин” и помещение культурно-просветительного кружка. Все эти учреждения помещались над магазином Сотникова» 12.

Узнав, что в Галиче грабят винный склад и магазины, в город повалили крестьяне из окрестных сёл и деревень: «Во время разгромов магазинов 26 октября в город нахлынули для грабежей жители деревень с мешками…» 13

Из Галича волна погромов перекинулась в уезд: «30 октября разгромили за озером, верстах в 10-12 от города, усадьбы Знаменское (…) и Сынково» 14.

Власти, которые должны были пресечь беспорядки, оказались «не на высоте»: «Совет солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, за небольшими исключениями, был пьян 25 и 26 октября. Новая демократическая земская управа, избранная 22 октября, в пьяные дни в Галиче перепилась и разъехалась по домам» 15.

Попытки губернских властей подавить беспорядки в Галиче провалились. Из Ярославля сюда по железной дороге была послана рота солдат, но их приезд только ухудшил ситуацию: «26 октября в Галич прибыли для охраны солдаты из Ярославля, но перепились и только ухудшили положение. Вскоре их отправили обратно, но часть осталась и рассыпалась по деревням искать водки. Где им не давали водки, они требовали денег по 5 и по 10 рублей с дома. Таким образом, с 27 октября перед солдатами трепетали уже и окружные деревни» 16.

Галичский уездный комиссар Л. Кронин 28 октября прислал в Кострому телеграмму: «Погром в Галиче продолжается. Присланная из Ярославля команда перепилась и присоединилась к погромщикам. Положение ужасное. (…)» 17.

В результате пожаров в центре Галича сгорела «только что открытая и хорошо оборудованная детская библиотека» 18.

Отпор погромщикам дала только городская управа во главе с городским головой П.К. Нефедьевым. «Городской голова все дни и ночи был на посту и озаботился созданием дружины. Дружина сформировалась 25 октября из молодежи г. Галича: в нее вошли преимущественно гимназисты старших классов гимназии. 26 октября дружину вооружили, чем могли, и они превосходно несли ночной караул. (…) Наконец, 27 октября офицеры полка и трезвые солдаты сорганизовали ночные патрули по городу. С 27 октября по ночам по городу раздавалась стрельба: то стреляли в воздух патрули. Галичане жили как на позициях, или даже хуже, т.к. приходилось трепетать перед пьяными солдатами» 19. Дружинникам удалось выгнать из города крестьян: «… несколько дней в город без пропуска от городской управы или предъявления документов пройти было нельзя. Деревенские шакалы отхлынули» 20.

Разумеется, в советское время об этих отнюдь не славных страницах истории октября – ноября 1917 г. в Галиче старались не вспоминать.

Вести о том, что происходит в Галиче, разносились по уезду. В Свято-Троицком монастыре, конечно, с ужасом узнавали, что творится в недавно ещё тихом уездном городе.

Революция в Буе

В революционных событиях конца 1917 г. Буй сумел отметиться по-своему.

7 декабря 1917 г. в ходе переворота, устроенного большевиками, власть в Буе и уезде перешла не к исполкому уездного Совета, как в других уездных городах, а к Буйскому Совету Народных Комиссаров, состоящему из шести народных комиссаров 21. Только в нескольких местах огромной России, как и в Петрограде, власть на местах перешла к органу власти, называвшемуся Совнарком. Одним из этих мест был г. Буй.

Финансовые трудности новая власть решала путём реквизиций и конфискаций. Всего с 15 декабря 1917 г. по 24 февраля 1918 г. в результате обложения имущего населения Буя налогами было получено свыше 75 тысяч рублей 22.

Глава Буйского Совнаркома Н.С. Шубин (рабочий-слесарь, член большевистской партии с 1912 г., прислан из Петрограда в Буй летом 1917 г.) в начале 1918 г. прибыл в с. Молвитино и распорядился обложить население села налогом в 100 тыс. рублей. Через три дня Шубин вернулся с отрядом матросов и объявил молвитинцам об увеличении налога в два раза, а всего выколотил с жителей села 250 тысяч рублей 23.

Свыше месяца Буйский Совнарком упивался своим величием. 14 января 1918 г. под давлением губернской Костромы буйские товарищи встали на горло собственной песне и преобразовали свой Совнарком в скромный уездный исполком 24.

Свято-Троицкий монастырь в 1917–1918 годах

Весной и летом 1917 г. Свято-Троицкий монастырь жил, в целом, по-прежнему. Сестры занимались сенокосом, доили коров, работали на огородах, занимались рукоделиями и ремёслами.

В «Ведомости за 1917 г.» игумения Иоанна писала о занятиях насельниц обители: «Сельскохозяйственные работы выполняются самими сестрами при участии найма рабочих. От хозяйства монастырского имеется хлеб и разные овощи. Кроме сего сестры занимаются различными рукоделиями: живописью, украшением икон, шитьем ризницы, одежды и вышиванием бумагой и шелком, вязанием и плетением кружев, тканьем полотен, прядением льна, столярным, малярным и переплетным мастерством и другими рукоделиями. В летнее время все сестры занимаются обрабатыванием полей, садов и огородов. В свободное время от послушаний сестры занимаются чтением духовноназидательных книг» 25.

Летом 1917 г. был построен «новый деревянный мост через речку (Водыш. – Н.З.), протекающую близ монастыря» 26.

В церквях монастыря совершались регулярные богослужения. Звон монастырских колоколов с соборной колокольни разносился над долиной речки Водыш, над окрестными лесами и полями…

* * *

После установления в Костромской губернии советской власти, на рубеже 1917 и 1918 гг., положение монастырей, в частности сельских монастырей, ухудшалось с каждым днём. Новые власти рассматривали их как неисчерпаемый источник решения своих финансовых затруднений, транспортных и продовольственных проблем. Под влиянием революционной пропаганды крестьяне отбирали у сельских обителей их угодья, земельные наделы, мельницы и т.д.

В Костромском областном архиве сохранилось довольно толстое дело, датированное 1917–1919 гг., в которое чиновники духовной консистории подшивали приходившие из монастырей жалобы на притеснения и конфискации. Например, настоятель Железноборовского монастыря игумен Гавриил (Ильин) в своём рапорте от 3 января 1918 г. писал, что крестьяне села Борок 10 декабря 1917 г. отобрали у монастыря водяную мельницу, которую у обители с 1915 г. на 9 лет арендовал крестьянин А. Комаров. Прогнав арендатора, представители крестьян предъявили отцу настоятелю текст принятого ими общественного приговора, где говорилось, что они, крестьяне села Борок, «на основании народного права», берут эту мельницу в своё пользование и будут платить обители ту же арендную плату, которую платил А. Комаров. Однако, разумеется, никакой платы монастырь от них так и не дождался 27.

В деле с жалобами на начавшиеся притеснения есть рапорты и донесения практически из всех монастырей епархии, за исключением одного – Свято-Троицкого Сумарокова. Объяснение этому может быть только одно. Конечно, с конца 1917 г. ситуация вокруг Свято-Троицкой обители в целом была такая же, как и везде. В соседних сёлах и деревнях, как и везде, имелись солдаты-дезертиры, ставшие приверженцами большевистских идей. Здесь также проживало немало крестьян, с интересом поглядывавших на монастырские угодья, скот и другое имущество.

Однако здесь было то, чего не имелось в других обителях, – матушка Вера. Несомненно, что, по крайней мере, в первые месяцы после захвата власти большевиками почитание матери Веры нейтрализовало враждебные поползновения части местных жителей по отношению к обители. В первый советский год Свято-Троицкий монастырь не смог удержать только свои дальние «объекты». В октябре 1918 г. он лишился подворья в Костроме, которое было национализировано 28. По-видимому, в том же 1918 г. монастырь утратил подворья в Буе и Молвитине.

Глава XVI
1918 ГОД: СВЯТО-ТРОИЦКИЙ МОНАСТЫРЬ
СТАНОВИТСЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ КОММУНОЙ

«Женская трудовая коммуна

учреждается при Свято-Троицком

монастыре Яхнобольской волости,

Галичского уезда, Костромской

губернии» 1.

Из устава Свято-Троицкой женской

трудовой коммуны (1918 г.)

Одним из ближайших последствий Октябрьской революции для Свято-Троицкого монастыря стало то, что в 1918 г., чтобы избежать закрытия, он был вынужден преобразоваться в «Свято-Троицкую монастырскую женскую трудовую сельскохозяйственную коммуну».

Сельские монастыри преобразовываются

в трудовые артели

Здесь надо сделать пояснение. Как известно, большевики не приняли особого декрета о закрытии монастырей. Подобный акт формально противоречил бы их главной идее, что пролетарская революция принесла народу России свободу, в том числе и свободу вероисповедания. Однако и без такого декрета новые власти уже в 1919 г. начали закрывать монастыри, поначалу – в городах.

В 1919 г. в Костроме подверглись закрытию Богоявленско-Анастасиин и Ипатьевский монастыри, в стенах которых были устроены рабочие поселки: в бывшем Анастасиине монастыре – «Советский поселок № 1», в бывшем Богоявленском монастыре – «Советский посёлок № 2» (позднее «Безбожник»), в Ипатьевском монастыре – «Советский поселок № 3» (позднее «Текстильщица») 2. В том же 1919 г. в Галиче был закрыт Никольский Староторжский женский монастырь, в котором разместился Детский городок (детдом) *.

* Исполком Галичского уездного Совета принял решение о закрытии Никольского Староторжского женского монастыря 17 января 1919 г. 3.

Большинство сельских монастырей на первых порах новые власти прямо не трогали. Как правило, ограничивались конфискацией у них разной собственности, например, мельниц, скота, продуктов питания и др. Однако, чтобы выжить, сельские обители в 1918 г. были вынуждены формально преобразовываться в сельскохозяйственные трудовые артели, общины и даже коммуны. Иного выхода в то время просто не оставалось.

Дело в том, что принимаемые впопыхах, в революционном угаре, декреты Совнаркома сплошь и рядом противоречили друг другу. С одной стороны, декрет Совнаркома «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», принятый 20 января 1918 г., особо оговаривал: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием» 4. С другой стороны, в декрете о социализации земли от 27 января 1918 г. говорилось: «Право пользования землей не может быть ограничено: ни полом, ни вероисповеданием, ни национальностью, ни подданством» 5. Декрет от 27 января 1918 г. предоставлял право пользоваться землёй сельскохозяйственным коммунам и товариществам 6.

В 1918 г. местные власти стали давить на сельские монастыри, вынуждая их преобразовываться в артели и коммуны. Например, настоятельница Троицкого Белбажского монастыря игумения Евтихия (Стратилатова) сообщала 21 сентября 1918 г. епископу Костромскому и Галичскому Евгению (Бережкову): «(…) так как Советская власть крепнет и умножается, то и монастыри притесняют без всякого зазрения совести. Вышло из Главного комиссариата строжайшее распоряжение разогнать монастыри и оставить только в том случае, если монастыри будут переименованы Трудовыми коммунами и требуют от сестер непременно подписи, чтобы они согласились жить по уставу с.х. производительных коммун, а также требуют переменить монастырскую гербовую печать на советскую. В виду вышеизложенного обращаемся к Вашему Преосвященству с нашею всепокорнейшею просьбою дать нам совет и благословение соглашаться ли с советскими требованиями относительно трудовой коммуны и перемены печати или нет» 7.

Монашеские общины практически всех монастырей Костромской епархии, расположенных в сельской местности, в 1918 г. вынужденно преобразовались в артели и коммуны. В их числе был и ближайший сосед Свято-Троицкий обители – Иаково-Железноборовский монастырь, который с 1918 г. числился сельскохозяйственной артелью 8.

Свято-Троицкий монастырь преобразовывается

в сельскохозяйственную коммуну

Свято-Троицкий Сумароков монастырь в 1918 г. также официально стал «Свято-Троицкой монастырской женской трудовой сельскохозяйственной коммуной» 9. Был составлен и утверждён у уездных властей «Устав Свято-Троицкий женской трудовой коммуны». В первых строках его говорилось: «Женская трудовая коммуна учреждается при Свято-Троицком монастыре Яхнобольской волости, Галичского уезда, Костромской губернии» 10. Днём образования Свято-Троицкой коммуны являлось 1 июля 1918 г. 11.

Членами коммуны в сентябре 1918 г. считались 270 человек – то есть все насельницы обители. Председателем коммуны стала настоятельница монастыря игумения Иоанна (Успенская) 12. Коммуна осталась хозяйкой всех монастырских угодий: она располагала 45 десятинами пахотной земли, 77 десятинами сенокосной земли и 3 десятинами огородной земли. В ведении коммуны в сентябре 1918 г. находилось 18 лошадей, 33 коровы, 5 быков и 8 телят. Коммуна занималась садоводством и пчеловодством 13.

Мать Вера также стала членом коммуны. Её имя значится в обоих дошедших до нас списках членов коммуны – от 2 сентября 1918 г. 14 и от 28 февраля 1919 г. (во втором списке указан род её занятий – портниха) 15.

Преобразование в артели и коммуны позволило большинству сельских обителей Костромской епархии просуществовать до второй половины 20-х годов. Исключение из этого правила было только одно – Свято-Троицкий Сумароков монастырь.

Глава XVII
МАТЬ ВЕРА В 1919–1920 гг.: ПЕРВЫЕ АРЕСТЫ

«Первый раз привлекалась

Галичским ЧК» 1.

Из показаний матери Веры на

допросе 12 июня 1934 г.

1919 год: первый арест

В годы Гражданской войны поток людей, стремящихся попасть к матери Вере, оставался внушительным. Конечно, то, что к какой-то «монашине» из Сумароковского монастыря идёт столько народу, не могло не беспокоить новые власти. В 1919 г. мать Вера впервые была арестована сотрудниками Галичской уездной чрезвычайной комиссии 2 (последняя с 1918 г. находилась в здании бывшего Галичского духовного училища на улице Свободы *) 3. Обстоятельства ареста нам неизвестны, но вскоре мать Вера вышла на свободу. Таким образом, её «боевое крещение» – первый арест и первое заключение под стражу – датируется 1919 г.

* Современный адрес: ул. Свободы, д. 6.

1920 год: второй арест

Летом 1920 г. мать Веру вновь арестовали. Примечательно, что в этот раз инициатива ареста исходила не от местного начальства, а от властей соседних уездов – Буйского и Любимского *.

* До конца XVIII в. г. Любим входил в состав Костромского уезда. В 1777 г. г. Любим стал центром Любимского уезда и вошёл в состав Ярославского наместничества (с 1796 г. – Ярославской губернии). В 1787 г. Любимский уезд из Костромской епархии перешёл в Ярославскую епархию 4. Граница Любимского уезда Ярославской губернии с Буйским уездом Костромской губернии проходила по р. Костроме.

28 мая 1920 г. Любимский уездный отдел управления послал своим коллегам в Буйский уездный отдел управления бумагу, в которой просил «привлечь к ответственности за агитацию Советской власти (видимо, малограмотными советскими работниками пропущено слово «против». – Н.З.) монашину “Веру”, по прозванию святая, проживающую в Вашем уезде, Новое Самороково» 5 *. 11 июня 1920 г. Буйский уездный отдел управления сделал соответствующее распоряжение начальнику Буйской уездной милиции 6. 12 июня 1920 г. начальник уездной милиции направил предписание начальнику милиции 2-го района Буйского уезда, в котором предлагал ему «немедленно с получением сего доставить в Отдел управления монашину монастыря Новое-Самороково Веру по прозванию святую» 7.

* Обращаем внимание, что во всех документах по этому делу село Новое Сумароково, называется «Новое Самороково», как, видимо, произносили это название местные жители.

Уездные руководители в то время часто сменялись и плохо знали свои владения. Работающий «на земле» начальник милиции 2-го района просветил отцов-командиров по части географии. В своём ответе он писал: «Доношу, что (…) Самороковский монастырь находится в Галичскому уезде, почему монахиня Вера доставлена быть не может» 8. Буйское руководство обратилось в Галичский уисполком.

13 июля 1920 г. начальник милиции 1-го района Галичского уезда Соколов отправил распоряжение в с. Яхноболь волостному милиционеру, в котором говорилось: «Предлагаю вам доставить в Галичское уездное милиционное управление проживающую в монастыре “Новое-Самороково” монашенку Веру, которая выдает себя за святую» 9. Милиционер из Яхноболя приехал в Сумароково, арестовал мать Веру и привез её в Галич.

Так мать Вера впервые оказалась в Галичской уездной тюрьме, доставшейся cоветской власти по наследству от проклятого царизма. Каменное здание тюрьмы находилось на берегу речки Кешмы, извивающейся в центре Галича. Улица, на которой стояла тюрьма, называлась Козья слобода  *.

* В 1925 г. при массовом переименовании улиц Галича ул. Козья слобода была переименована в ул. Кешемскую.

7 августа 1920 г. * в Галичском уголовном розыске мать Веру допросил агент уголовного розыска И. Рех.

* Удивляет, что мать Веру так поздно допросили: её арестовали 13 июля, а допрос состоялся только 7 августа.

Товарищ Рех спросил мать Веру: «Почему Вас прозвали святой?» Ответ её в протокольной записи звучал так: «Я совершенно не знаю, почему меня прозвали святой, но скажу, что я очень много и всегда читаю церковные книги, очень много читала библию и вообще жизнь святых апостолов и вот когда ко мне приходят люди и спрашивают от меня, как жить, я им всегда разъясняла и сейчас разъясняю, что нужно молиться и терпеть. В настоящее время ко мне приходят люди – мужчины и женщины из разных деревень и городов и жаловались, что их мучают и им жить очень трудно при настоящей власти и говорят, что настоящая власть от дьявола. На это я им всегда и в настоящее время разъясняю, что эта власть от Бога (…). Я всегда им говорила, что нужно терпеть. После таких слов меня даже называют коммунисткой и говорят, что вы стоите за большевиков» 11.

Агент Рех спросил мать Веру: «Что вы сами имеете против Соввласти?», на что она ответила: «Против Соввласти ничего совершенно не имею, раз в книгах написано священных, что власть от Бога, то как же я могу против власти что-либо иметь» 12. Так как одно из предложений о привлечении матери Веры к ответственности пришло из Буя, агент Рех, спросил, когда она была в Буе в последний раз. Мать Вера ответила, что была в Буе проездом 4 июля 1920 г., когда ездила в село Котело 13.

* * *

Село Котело, центр Котельской волости, находилось в Галичском уезде, но в церковном отношении относилось ко II-му Буйскому благочинническому округу и лежало в 17-ти верстах от Буя 14. Вероятно, мать Вера ездила в Котело по приглашению местных жителей. Мария Васильевна Макарова (1907 г.р.), уроженка с. Орехова Галичского уезда, вспоминала: «(…) я видела матушку Веру, когда освящали престол в церкви с. Котело (Буйский тракт). Церковь была двухэтажная, проезжая дорога пролегала рядом с храмом. Престол освящали на втором этаже при большом стечении народа. Очень торжественно всё было. Служил архиерей. Увидела я мать Веру, когда все вышли из церкви на улицу служить молебен. Она стояла рядом с духовенством во всём белом. На ногах были лёгкие белые тапочки. Да почти что босиком она стояла. В то время она была ещё молодая, бодрая. Она запомнилась мне небольшого роста с тёмными усиками. После службы она уехала домой» 15.

По-видимому, местные прихожане пригласили мать Веру на новое освящение одного из престолов храма. На верхнем этаже храма было два престола: 1) в честь Святой Троицы и 2) во имя святителя Тихона, епископа Амафунтского 16. Скорее всего, в 1920 г. состоялось новое освящение престола во имя святителя Тихона (память – 16/29 июня).

Позднее Богородицкий храм в Котеле был целиком разрушен.

* * *

Мать Веру подержали ещё какое-то время в Галиче и примерно в середине августа 1920 г. отпустили на свободу.

Как видим, первые два ареста в 1919 и 1920 гг. не имели для матери Веры серьёзных последствий. Однако почин был сделан, начало её длительной одиссеи по тюрьмам страны Советов положено.

Глава XVIII
1920 ГОД: ЗАКРЫТИЕ СВЯТО-ТРОИЦКОГО
МОНАСТЫРЯ

«Мы, коммунисты-большевики, никогда

не скрывали от рабочих правды! Да! Мы

враги религии! Мы боремся с нею без

пощады! Мы не исполним своего долга,

если не вылущим из голов и душ трудящихся

всякой религиозной и прочей гнили» 1.

Из обращения Костромского губкома

РКП(б) к рабочим Костромы

(сентябрь 1918 г.)

Август 1920 года: закрытие монастыря

Монастырь, переименованный в коммуну, прожил ещё 1918-й и 1919-й годы. В первых числах января 1920 г. в Кострому была отправлена «Ведомость о Свято-Троицком женском монастыре за 1919 г.». Согласно ей, в обители проживало: настоятельница – 1, монахинь – 44, рясофорных послушниц – 104, лиц на испытании – 89, призреваемых в богадельне – 7, всего – 245 чел. 2. Как видим, по сравнению с сентябрём 1918 г., когда в коммуне числилось 270 чел., произошло сокращение численности насельниц.

Формальное переименование в коммуну не помогло Свято-Троицкому монастырю. В 1920 г. он был закрыт. Как писалось выше, большинство сельских монастырей Костромской епархии смогли дожить до конца 20-х годов. Например, Макариево-Решемский монастырь был закрыт в 1927 г., Авраамиево-Городецкий – в 1928 г., Железноборовский – в 1929 г., Никольский Тихоно-Лухский – в 1930 г. Даже один городской монастырь – Макариево-Унженский – избежал закрытия в первые годы революции и подвергся закрытию в 1928 г.

Свято-Троицкий Сумароков монастырь был единственной сельской обителью Костромской епархии, которую закрыли уже в 1920 г. Несомненно, главной причиной этого являлось присутствие здесь матери Веры: власти надеялись, что с закрытием обители исчезнет и она. В августе 1920 г. Свято-Троицкий монастырь был закрыт и передан в ведение Галичского уездного отдела социального обеспечения для размещения в обители Дома престарелых 3.

В монастыре устраивается Дом престарелых

В ноябре 1920 г. в одном из корпусов монастыря состоялось открытие Дома для престарелых женщин. 25 ноября 1920 г. «Известия исполнительного комитета Галичского уездного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов» рассказали об этом в статье «Вместо чёрного гнезда – дом для престарелых», подписанную инициалами «А.Л.».

В статье говорилось: «Галичский уездный отдел социального обеспечения принял в свое ведение один из женских монастырей на территории нашего уезда в Яхнобольской волости Н-Сумароково. Монастырь до сих пор существовал под названием “коммуны”. Характерно, что “черная братия” ухитрилась спокойно просуществовать последние три года борьбы пролетариата с пережитками старых форм, нисколько не изменяя физиономии монастыря со всеми его внутренними распорядками и обычаями» 4.

«Мне, бывшему там, – писал «А.Л.», – пришлось видеть картину прежних дореформенных черных дней и невольно пришлось удивляться, каким еще образом уцелел в окружающей обстановке один из уголков “тихой обители” времен Николаевщины.

Теперь Уотсобез * в бывшем монастыре развертывает дом престарелых женщин, могущий вместить до 500 чел. Дом этот будет одним из обширнейших домов в наших северных губерниях. Расположение монастыря, климатические условия и крупное сельское хозяйство с молочным скотом вполне способствует устройству колонии для престарелых.

* Уотсобес – уездный отдел социального обеспечения.

Уотсобесом уже приступлено к оборудованию в одном из корпусов вне ограды быв. монастыря (ныне – дом престарелых № 1) убежища для хроников на 50 кроватей с постоянным больничным уходом, для чего все необходимое уже получено из губсобеза. В остальных корпусах будут размещаться престарелые, могущие себя обслуживать.

Таким образом, наши престарелые вдали от городского шума найдут подлежащий покой при бывшей “Тихой обители”» 5. Часть женщин, которых поселили в Доме престарелых, были бывшие насельницы закрытого монастыря – призреваемые в богадельне и некоторые старые монахини.

При закрытии в январе 1919 г. Никольского Староторжского монастыря часть его строений занял детдом (детгородок), а часть – богадельня. В богадельню взяли всех насельниц монастыря от 50 лет и старше, а также тяжелобольных. Насельницам моложе 50 лет, бывшим «безродными», разрешили остаться при богадельне в качестве прислуги. Остальные должны были разъехаться из обители по домам 6. Вероятно, так же поступали и в Свято-Троицком монастыре. Только здесь молодых насельниц не выгоняли, а оставляли работать в совхозе.

В конце 1920 г. Дом престарелых, судя по всему, был переименован в Дом инвалидов (по обычаю того времени в документах он обычно именовался сокращенно – Индом*).

* Сокращение «Сумароковский Индом» встречается в документах вплоть до 1940-х гг.

Совхоз «Сумароково»

По-видимому, осенью 1920 г. на базе монастырского хозяйства был образован совхоз «Сумароково» (или «Ново-Сумароково») 7. Официальными целями создания совхоза объявлялось: «обеспечение инвалидов Сумароковского дома престарелых и чисто показательная, в смысле разведения сельского хозяйства и улучшения пород скота» 8. Заведующим Инвалидным домом и одновременно заведующим совхозом был назначен 31-летний Николай Николаевич Кудряшов, который на допросе в 1921 г. на вопрос о социальном положении гордо ответил: «Пролетарий» 9.

В первые годы существования совхоза практически все его рабочие являлись бывшими насельницами монастыря, которые, таким образом, формально превратились в членов самого передового общественного класса – рабочего. Фактически же эти совхозные «рабочие» оказались на положении, напоминающем условия жизни крепостных крестьян, не имевших почти никаких прав.

Свято-Троицкий монастырь был закрыт по «мягкой схеме», по которой в нашей губернии закрывалось большинство обителей. Согласно данной схеме, монастырь подлежал закрытию, но главные храмы его ещё какое-то время продолжали действовать. Так и в ограде закрытого Свято-Троицкого монастыря по-прежнему совершались богослужения в соборе, на которых присутствовали «рабочие» совхоза и местные жители. На некоторое время властям пришлось с этим смириться.

Мы не сомневаемся, что главной целью закрытия Свято-Троицкого монастыря в 1920 г. было желание властей избавиться от матери Веры. Уездные и губернские начальники надеялись, что с упразднением монастыря проблема под названием «мать Вера» исчезнет. Однако они просчитались.

Глава XIX
1920 ГОД: МАТЬ ВЕРА ВОЗГЛАВЛЯЕТ
МОНАСТЫРСКУЮ ОБЩИНУ

«После ликвидации монастыря

я была выбрана сестрами

настоятельницей монастыря» 1.

Из показаний матери Веры на

допросе в ВЧК 18 ноября 1921 г.

Мать Вера возглавляет монастырскую общину

После закрытия монастыря игумения Иоанна (Успенская), которой тогда было 65 лет, сложила с себя обязанности настоятельницы обители. По-видимому, это произошло в конце лета 1920 г. Последний раз в качестве председателя Свято-Троицкой женской трудовой сельскохозяйственной коммуны игумения Иоанна значится в одном из документов от 27 июля 1920 г. 2. Судя по всему, следующие несколько лет она прожила в Сумарокове. Ближайшая помощница матери Веры, Евфросинья Кирилловна Карепина, 22 марта 1923 г. на допросе в Московском губотделе ОГПУ показала, что мать Вера была «послушницей при игумении Иоанне, проживающей в Свято-Троицком монастыре * и в настоящее время» 3. Дальнейшая судьба игумении Иоанны, которая, несомненно, сыграла огромную роль в судьбе и становлении матушки Веры, неизвестна. Не вызывает сомнения, что закрытие монастыря, руководимого ею с 1901 г., стало для матери Иоанны глубокой личной трагедией.

* Евфросинья Кирилловна имела в виду, видимо, не закрытый уже монастырь, а село Сумароково.

После закрытия монастыря основная масса его насельниц продолжала проживать в его стенах. Официально числясь пациентами Дома инвалидов или рабочими совхоза, они продолжали ощущать себя членами монастырской общины. Всех их по-прежнему объединял монастырский собор, где вплоть до 1921 г. продолжалось богослужение. Какое-то время де-факто монастырская община продолжала существовать. А раз существовала община, у неё должен был быть руководитель.

Как мы помним, до революции настоятельниц монастыря назначала епархия, и все они были насельницами Костромского Богоявленско-Анастасиина монастыря, который во второй половине XIX – начале XX вв. являлся подлинной «кузницей кадров» для женских монастырей губернии. В 1920 г. не могло быть и речи о том, чтобы епархия назначила в официально закрытый монастырь новую настоятельницу. В этих условиях насельницы Свято-Троицкой обители могли выбрать настоятельницу только из своей среды.

В 1920 г. ею мог стать только один человек – мать Вера. По-видимому, в августе-сентябре 1920 г. на собрании насельниц настоятельницей обители была выбрана мать Вера. Несмотря на развивающуюся в это время у неё тяжёлую болезнь ног, она согласилась с выбором сестёр. К сожалению, епархиальные архивы за 1920 г. почти не сохранились и каких-либо документов на этот счёт до нас не дошло. Об избрании матери Верой настоятельницей мы можем судить только по дошедшим до нас обрывочным сведениям. 18 ноября 1921 г. в Москве, на допросе в ВЧК, она показала: «После ликвидации монастыря я была выбрана сестрами настоятельницей монастыря и оставалась жить при монастыре» 4.

Мать Вера принимает монашеский

постриг

Однако настоятельницей могла стать только монахиня, а мать Вера вплоть до 1920 г. не была даже послушницей, оставаясь в числе лиц, «находящихся на испытании».

По-видимому, община обратилась к правящему архиерею – архиепископу Костромскому и Галичскому Серафиму (Мещерякову), с прошением о пострижении матери Веры в монашество. Владыка Серафим, скорее всего, благословил совершить её постриг настоятеля соседнего Иаково-Железноборовского монастыря игумена Гавриила (Ильина).

* * *

Об этом человеке, ставшем предпоследним настоятелем Иаково-Железноборовской обители, известно немного.

Игумен Гавриил (Дмитрий Ефимович Ильин; 1865–1937 гг.) родился в с. Ильинское на Шаче Буйского уезда, в крестьянской семье. В 1895 г. он поступил в Железноборовский монастырь, в 1897 г. стал там послушником, в 1898 г. принял монашеский постриг с именем Гавриил, в 1900 г. рукоположен в сан иеромонаха. В 1905 г. о. Гавриил был перемещён в Паисиев Успенский монастырь, а оттуда – в кафедральный Ипатьевский монастырь, где исправлял должность казначея, а потом и наместника. В 1907 г. его опять перевели в Паисиев монастырь, где в 1908 г. он стал казначеем обители 5. Иеромонах Гавриил (Ильин) был назначен настоятелем Железноборовского монастыря с возведением его в сан игумена указом Св. Синода от 25 августа 1917 г. 6.

С 1923 г. о. Гавриил служил настоятелем церкви в с. Павловское Буйского уезда. Архимандрит Гавриил (Ильин) был арестован 24 ноября 1937 г. и обвинён в «участии в контрреволюционной группе». Уже 25 ноября Тройка УНКВД по Ярославской области приговорила его к высшей мере наказания. Приговор приведён в исполнение 10 декабря 1937 г. 7.

* * *

Монашеский постриг матери Веры, скорее всего, произошёл в монастырском соборе. К сожалению, о принятии матерью Верой монашества мы также обладаем только обрывочными сведениями.

На допросе 29 декабря 1930 г., в Котельниче, мать Вера показала: «Сначала я с год была в монастыре послушницей, после того я была пострижена в монахини, переменила свое имя “Вероникой” (лесафор) *, пробыв около 3-4 лет, а после была пострижена в мантию с переменой имя на “Ксению”, и через 10 лет была пострижена в самый высший сан – схима, получив наречение “Михаила” и получила сан-звание настоятельницы этого Троицкого монастыря, состав которого был в 500 человек ** сестер» 9.

* Рясофор (по-гречески – «тот, кто носит рясу») – низшая ступень в монашестве. Постриженный в рясофор обычно получал новое имя, а также право носить камилавку и рясу 8.

** Численность общины в первые годы после революции составляла около 250 чел.

На самом деле прохождение двух первых степеней монашества заняло у матери Веры, по-видимому, всего несколько месяцев, максимум полгода. По всей вероятности, во второй половине 1920 г. она была пострижена в рясофор с именем Вероника в честь мученицы Вероники (Виринеи) Едесской (память 4/17 октября). Вскоре она приняла постриг в малую схиму с именем Ксения – по-видимому, в честь преподобной Ксении Миласской (память 24 января/6 февраля).

Как известно, существуют две традиции наречения имени при принятии монашества: 1) когда имя даётся на ту же букву, на которую начинается мирское имя постригаемого, 2) постригаемый получает имя того святого, память которого совершается в день пострига 10. Согласно первой традиции, при постриге в рясофор Вере Меркуловой дали имя Вероника (по-гречески – «несущая победу») 11. При пострижении в малую схиму, согласно, видимо, второй традиции, она получила имя Ксения (по-гречески – «чужая, чужеземная») 12. Память святой Ксении приходится на 24 января/6 февраля, следовательно, скорее всего, её постриг в малую схиму произошёл 6 февраля (24 января по ст. стилю) 1921 г. Правда, все эти монашеские имена (Вероника и Ксения) знал только узкий круг из её ближайшего окружения. Для подавляющего большинства своих почитателей она до конца осталась матерью Верой.

То, что мать Вера в 1920 г. возглавила монастырскую общину, было двойным подвигом. Во-первых, любой настоятель монастыря в эпоху революции почти автоматическим становился кандидатом на получение мученического венца. Во-вторых, в это время у матери Веры уже тяжело болели ноги и она с трудом могла ходить (подробнее о её болезни будет в следующей главе).

Мать Вера становится игуменией

По-видимому, в начале 1921 г. мать Вера была официально возведена в сан игумении. В данный сан всегда возводит правящий архиерей, и, видимо, мать Вера съездила в Кострому, где архиепископ Серафим (Мещеряков) возвел её в сан игумении. Скорее всего, во время данной церемонии мать Вера уже не могла стоять без посторонней помощи и её приходилось поддерживать.

Почему владыка Серафим пошёл на официальное назначение матери Веры настоятельницей закрытого властями монастыря? В 1920–1921 гг. Свято-Троицкая обитель не была ещё закрыта «до конца». До июня 1921 г. продолжалось богослужение в монастырском соборе. Большая часть его насельниц продолжала жить в Сумарокове, и мать Вера являлась их признанной главой, с которой на первых порах приходилось считаться администрации Дома инвалидов и совхоза. Видимо, владыка Серафим не терял надежды, что в той или иной форме Свято-Троицкий монастырь удастся сохранить.

Документальных свидетельств о том, что мать Вера была возведена в сан игумении, у нас нет. Косвенными данными является то, что в следственных делах мать Веру обычно именуют игуменией. Например, на допросе 13 января 1935 г. с её слов в графе анкеты «социальное положение до революции» было записано: «Игуменья Сумароковского монастыря (схимонахиня Михаила)» 13.

Есть ещё один факт, свидетельствующий о том, что мать Вера была настоятельницей и игуменией. При описании событий 22 апреля 1921 г., когда на неё насильно надевали смирительную рубашку, говорится, что при этом с её шеи сорвали два креста – один на шнурке и второй на металлической цепочке 14. Первый крест – нательный, а второй может быть только настоятельским крестом. Раз мать Вера носила настоятельский крест, значит, она официально являлась настоятельницей. На одной из немногих фотографий, где мать Вера запечатлена в чёрном монашеском облачении (снимок предположительно сделан в Галиче в 1923 или 1924 гг.), на её груди висит крест на металлической цепочке.

Глава XX
БОЛЕЗНЬ: МАТЬ ВЕРА УТРАЧИВАЕТ
СПОСОБНОСТЬ ХОДИТЬ

«Паралич (от греч. paralysis –

расслабление) – обозначает

неспособность определенной части

тела к движению вследствие

потери двигательной силы

соответствующих мышц» 1.

Энциклопедический словарь

Брокгауза и Эфрона (1897 г.)

Пора испытаний: паралич ног превращает

мать Веру в беспомощного инвалида

В 1920 г. мать Веру поразила тяжёлая болезнь ног: ей стало тяжело ходить. 7 августа 1920 г. на допросе в Галиче она показала, что у неё «уже 6 месяцев болезнь нервов» 2. Осенью 1920 г. мать Вера заболела дизентерией, вероятно, заразившись от кого-то из посетителей. Напомним, что дизентерия – «острая заразная болезнь, воспаление толстых кишок с кровавыми испражнениями и мучительными судорогами в области прямой кишки» 3. Сразу после дизентерии у матери Веры отнялась правая нога: 17 июня 1921 г. на допросе в Костромской губчека она показала: «От дизентерии осенью прошлого (1920 г. – Н.З.) года у меня отнялась правая нога, и я ходила с большим трудом при помощи палки» 4. Скорее всего, дизентерия здесь ни при чём, а окончание заболевания ею и паралич правой ноги просто совпали по времени. Вскоре у матери Веры отнялась и вторая нога, в результате чего она полностью утратила возможность ходить.

Узнав о проблемах матери Веры со здоровьем, уездное начальство первое время думало, что её болезнь – очередная уловка хитрой мошенницы. По-видимому, мать Веру в это время, несмотря на её болезнь, пытались заставить работать в совхозе. В первых числах ноября 1920 г. её увезли в Галич для расследования. Фактически это был новый арест.

3 ноября 1920 г. начальник Галичской уездной милиции А.И. Яковлев направил мать Веру на медицинское освидетельствование в Галичскую народную больницу. В сопроводительном направлении он писал: «Прошу монахиню Веру Меркулову подвергнуть медицинскому освидетельствованию на предмет установления её степени здоровья. Если таковая окажется больной, то поместить в Галичскую народную больницу на излечение, а если будет найдена здоровой, то заставить Меркулову работать наравне с другими монахинями» 5. Диагноз, который поставили матери Вере в больнице, нам неизвестен, но, конечно, медики не могли не подтвердить, что имеют дело с тяжело больным человеком.

Мы располагаем двумя более поздними диагнозами, поставленными матери Вере в 1922 г. врачами 2-й Московской (Лефортовской) тюремной больницы. В первом документе написано: «Удостоверение, выдано заключенной Меркуловой Вере Антоновне, 42 л., что она страдает психической дегенерацией и тяжелой истерией с параличом нижних конечностей, в тюремной больнице находится со 2 декабря 1921 г. причем в состоянии оной улучшения не было, оная нетрудоспособна. 22 /V-1922 г. Ординатор * Терентьева» 7.

* Ординатор – врач лечебного учреждения, самостоятельно ведущий лечение, чаще всего ведающий отдельной палатой 6.

Во втором документе сказано: «Дано в том, что заключенная Вера Антоновна Меркулова, 42 л., находится на излечении в Лефортовской 2-й тюремной больнице с 2 декабря 1921 г. и страдает параличом обеих нижних конечностей на почве истерии. Двигаться больная не может. 4/IX-1922 г. Старший врач» 8. Как видим, вначале у матери Веры отнялась одна нога и она могла ходить только с большим трудом при помощи палки, а затем, по-видимому, к концу 1920 г. отнялась и вторая нога.

Гонения продолжаются

Конечно, утрата способности ходить и из здорового человека превратиться в инвалида – это страшный удар для любого человека. Тем более что матери Вере в 1920 г. было только 36 лет и она привыкла вести активный образ жизни. Всю оставшуюся жизнь мать Вера не могла передвигаться самостоятельно.

Однако нельзя не увидеть в её болезни определённого промысла свыше. Останься мать Вера здоровым человеком, справиться властям с ней было бы гораздо легче. Сослали бы надолго в Восточную Сибирь или в Туркестан, и всё. С этого же времени начальники высокого ранга, когда речь заходила о судьбе матушки Веры, не могли не думать: вот, законопачу я её куда-нибудь, а церковники закричат: «Смотрите, что большевики делают с женщиной-инвалидом!» Узнают за рубежом, буржуазная пресса поднимет шум, Римский Папа выступит. Какое-нибудь европейское государство, которое хочет признать СССР, узнав об этом случае, передумает, а нам с ними, паразитами, надо устанавливать торговые отношения. Товарищ Сталин рассердится, велит разобраться, и меня сделают крайним. Поэтому болезнь матери Веры до известной степени связывала руки её гонителям, но, конечно, ограничение это было относительным.

Будучи инвалидом, она подвергалась арестам восемь раз: в 1921 г. (трижды), в 1924 г., в 1926 г., в 1929 г., в 1931 г. и 1935 гг. После 1920 г. мать Вера пережила две ссылки – в Кинешму и в Котельнич, и около семи лет провела в тюрьмах Костромы, Москвы, Кинешмы, Иванова, Владимира и Котельнича.

Болезнь матери Веры, которую ещё совсем недавно видели ходящей зимой босиком, породила легенду, что она утратила способность ходить из-за того, что коммунисты поставили её голыми ногами на раскалённую печь. Это предание, наряду с другими, вошло в основной свод народных мифов о матери Вере.

Не надо забывать, что, даже став инвалидом, мать Вера не сняла с себя вериги. Выше упоминалось, что в Обвинительном заключении от 9 мая 1923 г., выдвинутом против неё в Москве, говорилось, что мать Вера носила вериги 9. Ни один из знавших мать Веру после 1920 г. не показал, что после паралича ног мать Вера стала носить какую-то обувь, следовательно, она и после утраты способности ходить оставалась босой.

Глава XXI
АПРЕЛЬ 1921 ГОДА: ТРЕТИЙ АРЕСТ
МАТЕРИ ВЕРЫ

«Я в (…) совхозе служу с ноября месяца

1920 г. и главным моим вниманием была эта

так называемая святая Верушка, к которой

ежедневно много направлялось паломников

со всех концов республики, особенно

женщины» 1.

Из показаний заведующего Инвалидным

домом и совхозом «Сумароково»

Н.Н. Кудряшова (22 апреля 1921 г.)

Попытка поместить мать Веру

в Инвалидный дом

Закрытие Свято-Троицкого монастыря не устранило проблему под названием «мать Вера», на что, конечно, надеялись власти. Пресловутая Верушка никуда не уехала, а продолжающийся к ней людской поток в значительной степени сводил на нет сам факт закрытия монастыря. Как и раньше, в монастырском соборе совершались богослужения, а к матери Вере шли люди.

Заведующий Инвалидным домом и совхозом Н.Н. Кудряшов позднее на допросе показал, что главной его проблемой была «так называемая святая Верушка, к которой ежедневно много направлялось паломников со всех концов республики, особенно женщины» 2. Он признал, что к «прекращению паломничества» им «ничего не было предпринято, т.к. (…) Вера Меркулова имела сильное влияние на большинство рабочих (бывших монашин)» 3 и на местных жителей, которые «за нее готовы были все сделать, что она им скажет» .

Начальство было недовольно. «На ненормальность этого явления, – продолжал Н.Н. Кудряшов, – мне как заведующему неоднократно указывалось, даже ставилась задача прекратить паломничество Костромской рабоче-крестьянской инспекцией, а также заведующим уотсобесом и разными другими работниками Советской власти» 5.

Конечно, такой орешек, как мать Вера, был не по зубам Н.Н. Кудряшову, и он благоразумно не пытался с ней бороться. На допросе он признал, что пресечь паломничество к матери Вере ему «не представлялось возможным» 6.

В апреле 1921 г. за «окончательное решение» вопроса с матерью Верой взялся более высокопоставленный товарищ – заведующий Галичским уездным отделом социального обеспечения (уотсобесом) П.А. Разгуляев, в ведении которого находился Сумароковский Инвалидный дом. Пётр Александрович Разгуляев (1887–1924 гг.) родился в д. Головино Яхнобольской волости Галичского уезда. В 1921 г. ему было 34 года. В следственном деле 1921 г. почему-то нет его анкеты, сказано только, что он – член РКП(б), грамотный и у него семья из трёх человек 7.

В апреле 1921 г. в Инвалидном доме открылся так называемый Дом хроников, куда помещали престарелых женщин с различными хроническими заболеваниями. Власти решили воспользоваться этим предлогом, чтобы выселить мать Веру из занимаемой ею кельи и поместить её в Дом хроников. Предполагалось, что доступ посетителей туда будет закрыт и, таким образом, проблема с матерью Верой разрешится хотя бы частично. 18 апреля 1921 г. П.А. Разгуляев приехал в Сумароково с двумя милиционерами, взятыми им в Яхнобольском волисполкоме. Конечно, он сознавал всю сложность стоящей перед ним задачи, раз захватил с собой милиционеров.

В этот день матери Вере предложили, как больной, перейти в Дом хроников. Она согласилась. Утром 19 апреля её перенесли в одно из помещений этого дома, и она провела там ночь с 19 на 20 апреля. Как показала мать Вера позднее, помещение оказалось очень сырым и холодным. Утром 20 апреля (по церковному календарю, это была среда Вербной недели) её пришла проведать группа «рабочих», и мать Вера попросила их обратиться к Разгуляеву с просьбой вернуть её в свою келью. Около 20-ти рабочих пришли к Разгуляеву и передали ему просьбу матери Веры. Конечно, заведующий уотсобесом категорически им отказал. Тогда женщины пригрозили ему, что если он не вернёт мать Веру в её келью, то они прекратят работу. Таким образом, рабочие, как и принято у рабочего класса, пригрозили своему работодателю забастовкой. Угроза была серьёзная, так как в совхозе уже начался весенний сев и забастовка могла поставить его под угрозу срыва.

П.А. Разгуляев в ответ напомнил им, что «все рабочие в период посевной кампании (…) считаются прикрепленными, т.е. мобилизованными» 8 и за прекращение работы с них будет строго спрошено. Большая часть женщин поддалась угрозам и разошлась по рабочим местам. Однако четверо из них – Мария Серова, Александра Зубова, Агния Завьялова и Александра Романова – решили стоять до конца и отказались идти на работу. Все они должны были работать на скотном дворе, где стояла голодная скотина.

В данной ситуации большевик Разгуляев поступил как настоящий дореволюционный фабрикант. Он пошёл в башмачную мастерскую, которая сохранилась и в совхозе, снял оттуда трёх работниц и послал их на скотный двор. Разобравшись с этим вопросом, он объявил непокорной четвёрке, что всех их арестовывает и увозит в Галич. Как раз в это время на конном дворе собирались ехать в уездный город за продуктами для Инвалидного дома две подводы, на этих подводах их и доставят, куда надо.

Женщины сказали, что им надо посоветоваться с матерью Верой, и вернулись к ней в Дом хроников. Мать Вера, узнав о случившемся, сказала им: «Раз вы за меня пострадали, так и я с вами поеду в Галич, несите меня на скотный двор» 9. Евфросинья Карепина и четверо «забастовщиц» принесли мать Веру на конный двор и посадили её на одну из подвод. П.А. Разгуляев, увидев мать Веру, стал ругаться и попытался стащить её с подводы. Мать Вера сопротивлялась. На шум собралась толпа. Узнав о происходящем, рабочие бросали работу и сбегались на конный двор. По показаниям свидетелей, у подвод скопилось человек пятьдесят – и рабочих, и призреваемых. В этот момент мать Вера попросила сестёр принести ей «палку Саровскую» 10 *, с которой она стала ходить при заболевании ног. Просьба принести палку показывает, что мать Вера была настроена постоять за себя и сестёр.

* Именование палки «Саровской» позволяет нам предположить, что до революции мать Вера посетила г. Саров или же палку ей подарил какой-нибудь паломник, побывавший в местах, где жил преподобный Серафим Саровский.

Опасаясь, что события выйдут из-под контроля, Н.Н. Кудряшов предложил Разгуляеву отвести подводу к Дому хроников и ссадить мать Веру там. Тот согласился, и помощник заведующего Инвалидным домом В.И. Тонковский, взяв лошадь под уздцы, повёл подводу к Дому хроников. Начальники надеялись, что люди разойдутся, но толпа пошла вслед за подводой.

У Дома хроников снова возникла потасовка. По показаниям очевидцев, Разгуляев неожиданно попытался отнять у матери Веры её палку. Мать Вера стала отбиваться от него этой самой палкой... В данный момент в толпе находился священник о. Димитрий Скворцов, настоятель Никольской церкви погоста Горки, что на Пенье (погост, напомним, находился в трёх верстах от Сумарокова). Примечательно, что он фактически встал на сторону гонителей матери Веры. По показаниям Н.Н. Кудряшова, о. Димитрий стал упрекать её и сказал: «Что вас, мать Вера, заставляет устраивать такие дебоши?» 11. По тому же свидетельству, мать Вера ответила ему без лишней деликатности: «Что ты, дурак, связался с большевиками, они и тебе голову свернут!» 12. По показаниям матери Веры, о. Димитрий обозвал её «фанатичкой» и «сумасшедшей» 13.

* * *

Священник Димитрий Павлович Скворцов (1883–1961 гг.) родился в с. Крутцы Макарьевского уезда, в семье псаломщика. В 1899 г. он окончил Костромское духовное училище, в 1905 г. – Костромскую духовную семинарию. В том же 1905 г. он был рукоположен во священника к Никольской церкви погоста Горки, что на Пенье, Галичского уезда. В 1915 г. о. Димитрий стал благочинным V Галичского округа 14. Этот пост он сохранял вплоть до 1931 г. 15. У местного населения о. Димитрий имел неоднозначную репутацию. В фонде духовной консистории имелось несколько дел, заведённых в связи с его недостойным поведением. Одно дело (1917 г.) называлось «По ответственности священника погоста Горок Димитрия Скворцова (…) в неблагоповедении» 16, а другое (1919 г.) – «Об обвинении священника погоста Горок, что на Пенье, Димитрия Скворцова в немиролюбии и других проступках» 17 (оба дела сгорели в пожар архива в 1982 г., но названия их сохранились в описях).

В 1924 г. галичская уездная газета «Плуг и молот» писала, что священник в селе Горки Яхнобольской волости «по ненависти к некоторым из своих прихожан (…) вычеркнул из поминальника всех их родных покойников, как будто они в этой ссоре также виноваты» 18 *.

* В те времена советские газеты писали про священников много всякой напраслины, но данный эпизод явно не выдуман.

Непонятно, оказался о. Димитрий в это время в Сумарокове случайно или же начальство пригласило его присутствовать при истории с матерью Верой как официальное лицо – благочинного. Судя по всему, учитывая репутацию о. Димитрия, они предполагали, что он встанет на их сторону (будь у него другая репутация, его вряд бы пригласили). И, как видим, начальство не ошиблось.

Слова матери Веры о том, что большевики свернут о. Димитрию голову, разумеется, сбылись. Ровно через десять лет, 9 апреля 1931 г., он был арестован за неуплату налога и осуждён на 3 года ссылки в Северный край 19. Освободившись в мае 1934 г., о. Димитрий снова служил в Горках. 30 мая 1936 г. его опять арестовали, обвинив в антисоветской агитации. 31 августа 1936 г. о. Димитрий был осуждён на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Свой срок он отбывал в Каргопольском исправительно-трудовом лагере (Каргопольлаг). На свободу о. Димитрий вышел 31 мая 1941 г. и вернулся в Горки. С 1942 г. он служил священником Никольской церкви с. Павловское Буйского района. Из троих его детей два сына погибли в Великую Отечественную войну, муж его дочери также погиб в войну. Протоиерей Димитрий Скворцов скончался 5 марта 1961 г. 20.

* * *

20 апреля противостояние властей и матери Веры кончилось ничем. Разгуляев и Кудряшов из тактических соображений отступили. Н. Н. Кудряшов позднее показал: «… имеющимися у нас силами нам водворить Верушку не представлялось возможным» 21. Когда начальство ушло, мать Веру перенесли в её келью. Весь следующий день около десяти «рабочих» охраняли келью и не вышли на работу.

Разгуляев же собирал дополнительные силы. Вечером 20 апреля он с нарочным послал в Галичский уисполком телеграмму, в которой писал: «Вышлите отряд пять человек. Сумароково восстало, я объявил осадное положение, администрация в опасности. 20/IV-1921 г. Разгуляев» 22. Товарищ Разгуляев явно зарывался. Как заведующий уездным отделом социального обеспечения, он при всём желании не мог ввести осадного положения нигде. Ввести его могли только губернские власти и то в случае большого восстания, появления крупной банды и т.д. В тот же день он с нарочным послал распоряжение в Яхнобольский волисполком о командировании в его распоряжение нескольких красноармейцев из воинской части, которая работала в Яхноболи на сплаве леса. Вечером оттуда в его распоряжение прибыли два красноармейца с винтовками 23. По показаниям матери Веры, ночь с 21 на 22 апреля Разгуляев «кутил» с местным начальством и она сама видела, как «им привезли несколько ведерных бочонков самогонки» 24.

Решающие события произошли на следующий день, 22 апреля, в день рождения ещё здравствующего В.И. Ленина. Утром этого дня П.А. Разгуляев решил начать действовать, не дождавшись прибытия подкрепления из Галича *. Собрав все наличные силы: трёх трудоармейцев ** (плотников, по мобилизации работавших в Инвалидном доме), двух красноармейцев, двух милиционеров, заведующего Н.Н. Кудряшова и его помощника В.И. Тонковского – П.А. Разгуляев двинулся к келье матери Веры, в которой находилось в то время шесть монахинь.

* Отряд из пяти конных красноармейцев прибыл в Сумароково во второй половине 22 апреля, когда всё уже кончилось. Заночевав в совхозе, они утром вернулись в Галич 25.

** Трое трудоармейцев – Александр Васильевич Байков, 35 лет, Михаил Петрович Белехов, 35 лет, и Иван Иванович Яблочков – работали плотниками в Инвалидном доме по мобилизации с 7 декабря 1920 г. 26.

О том, что произошло затем, мать Вера показала на допросе 6 июня 1921 г. в с. Высоково начальнику Буйского уголовного розыска Шестакову. По её словам, вошедшие «выгнали находящихся у меня нескольких сестер монахинь как-то: Серову Марию, Романову Александру, Зубову Александру, Завьялову Агнию, Казнину Параскеву и Соловьеву Ксению, после чего (Разгуляев. – Н.З.) набросился на меня, схватил за волосы, сбросил на пол и стал наносить побои револьвером, потом приказал плотникам рвать на мне одежду, а сам держал меня за волосы, плотники взялись за меня и стали рвать на мне одежду, которую сорвать не удалось» 27. В ярости Разгуляев выстрелил из револьвера вверх. На звук выстрела в комнату вбежала Ксения Соловьева и обхватила мать Веру руками, защищая её от насилия. Один из милиционеров стал бить Ксению прикладом винтовки. Мать Вера показала: «(…) оторвали от меня Ксению Соловьеву и выбросили на улицу» 28.

На мать Веру стали надевать смирительную рубашку и при этом с неё сорвали «котомку, в которой находились: образ Казанской Божией Матери, перламутровый крест, флакон соборовального масла и перочинный ножик» 29. С неё был сорван нательный крест на шнурке и порвана цепочка настоятельского креста 30. Подручные Разгуляева связали мать Веру длинными рукавами рубашки и потащили её на улицу. Заметим, всё это происходило в келье матушку Веры, куда ежедневно приходили десятки людей. И вот сюда, как звери, врываются враги, набрасываются на женщину, которая не может ходить, и насильно надевают на неё смирительную рубашку...

Когда они вытащили мать Веру на улицу и бросили её в телегу, чтобы отвести в Галич, сбежалась толпа народа и возле телеги возникла потасовка. Красноармейцы сделали несколько выстрелов в воздух, и толпа отступила. Опять же отметим, что ещё совсем недавно тут был монастырь, прошло только полгода и вот арестовывают его самую знаменитую насельницу, стреляют в воздух…

Связанную мать Веру и ещё восемь арестованных вместе с нею сестёр П.А. Разгуляев под охраной увёз в Галич.

Следствие в Галиче

В Галиче всех привезённых из Сумарокова сестёр заключили в местную тюрьму (по новому – арестный дом или ардом) в Козьей слободе. Мать Веру, как инвалида, поместили в Галичскую народную больницу – так после революции стала именоваться Галичская уездная земская больница (совр. адрес: ул. Свободы, д. 38) 31. Производство следствия было поручено уполномоченному Галичского уездного Политбюро * по общим делам т. Зубову **.

* Не надо путать Галичское Политбюро с всесильным Политбюро ЦК партии. Галичское Политбюро, как и все остальные подобные ему уездные Политбюро, находилось при начальнике уездного отдела внутренних дел.

** Во время следствия т. Зубов проявил себя на редкость малограмотным человеком. Сплошь и рядом у него идёт по 5-6 листов протоколов без единого знака препинания. Все знаки препинания в цитатах из них расставлены нами, иначе местами текст был бы совершенно непонятен.

25 апреля т. Зубов приступил к следствию «по делу устроенного дебоша в усадьбе Новое Теляково Яхнобольской волости бывшими монашинами Самороковского монастыря». В тот же день он постановил: «…арестованных Веру Меркулову, Романову, Серову, Завьялову, Казнину, Карепину, Зубову, Торопову, Бойкову содержать при камерах Арестного дома под арестом за исключением Веры Меркуловой, которая находится в больнице на излечении впредь до окончания следствия» 32. Галичское Политбюро предписало врачам проверить психическое состояние матери Веры. В случае положительного заключения её можно было бы упрятать в психиатрическую лечебницу в Никольском под Костромой и полностью изолировать от посетителей. В конце апреля главный врач больницы Аркадий Аркадьевич Апушкин выдал т. Зубову удостоверение, в котором было сказано: «Настоящим удостоверяю, что находящаяся на излечении при Галичской Народной больнице гр-ка Вера Меркулова психически вполне здорова» 33.

Праздник Входа Господня в Иерусалим, пришедшийся на воскресенье 24 апреля, и всю Страстную седмицу арестованные провели в тюрьме.

Надо сказать, что в Галиче не одобрили произвол П.А. Разгуляева. Уездные власти явно опасались массового выступления крестьян в защиту Сумароковской прозорливицы, и поэтому дело «о дебоше» в бывшем монастыре было решено замять. С 25 по 29 апреля т. Зубов допросил всех задержанных и большое количество свидетелей. Затем со всех арестованных взяли подписку о невыезде и отпустили. Похоже, что Пасху, которая в 1921 г. пришлась на 1 мая, мать Вера и другие сёстры встретили уже вне тюремных стен.

5 мая 1921 г. Галичское уездное Политбюро писало П.А. Разгуляеву: «Политбюро предлагает разрешить проживание впредь до разбора дела судебным порядком рабочим Сумароковского совхоза в Сумарокове следующим: Казниной, Зубовой, Карепиной, Серовой, Завьяловой. Политбюро ставит в известность, что от поименованных в сем отобраны подписки о их невыезде из Сумароково и обязательство явки в суд, в противном же случае их выселение повлечет неявкою в суд, за которую политбюро слагает с себя всякую ответственность, а вместе с тем Политбюро предлагает тов. Разгуляеву явиться в таковое 6 мая к 12 часам» 34.

Бесславный конец П.А. Разгуляева

Вся эта история вышла т. Разгуляеву боком. В заключении по делу матери Веры, датированном 2 декабря 1921 г. в Москве, помощник уполномоченного 7-го отделения Секретного отдела Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) Пименов предложил привлечь П.А. Разгуляева «в качестве обвиняемого, как коммуниста и ответственного советского работника за неумышленные действия, создавшие осложнение и дискредитирующие Советскую власть, для каковой цели копию заключения и постановления направить в ЦК РКП и губком» 35.

Скорее всего, Костромской губком РКП(б), получив такую бумагу из ВЧК, исключил П.А. Разгуляева из партии и снял с должности заведующего отделом соцобеспечения. Таким образом, он стал первым из советских ответственных работников, «пострадавшим» из-за матери Веры. Первым, но, как мы увидим дальше, не последним.

По свидетельству местных старожилов, П.А. Разгуляев кончил жизнь трагически. Летом 1924 г. он зачем-то приехал из Галича в с. Двои-Николы Яхнобольской волости, где верхом на лошади переезжал через р. Шачу и утонул. Его тело всплыло через несколько дней. По уверениям старожилов, мать Вера предсказала П.А. Разгуляеву, что он «напьётся шачинской водицы» и всплывет «кверху брюхом».

Товарищ Разгуляев стал героем местного фольклора. О гибели гонителя матери Веры жители Сумароковской округи сложили частушку, в которой говорилось:

Что ты, Петенька, наделал,

Разгуляев, набедил.

Свою буйную головушку

На Шаче утопил! 36.

Дочь П.А. Разгуляева, Лениза * Петровна Разгуляева (она родилась в январе 1924 г., в дни похорон В.И. Ленина, и отец назвал её в честь вождя), во время Великой Отечественной войны работала в Сусанинском районе фининспектором 37.

* Лениза – одно из новых имён ранней советской эпохи, образованное сокращением словосочетания «Ленинский завет».

Глава XXII
1921 ГОД: ЗАКРЫТИЕ МОНАСТЫРСКОГО
СОБОРА И АРЕСТ МАТЕРИ ВЕРЫ

«(…) Во исполнение поручения губисполкома

предлагается Вам немедленно же арестовать

Веру Меркулову и доставить в г. Кострому в

распоряжение Губчеки. При проведении задания

предлагается избегать нерешительности и

половинчатости (…)» 1.

Из предписания председателя комиссии

губисполкома Н.П. Орлеанского начальнику

милиции Буйского уезда (1 июня 1921 г.)

Мать Вера поселяется в селе Высокове

Несмотря на предписание Галичского уездного Политбюро, П.А. Разгуляев запретил пускать мать Веру с сёстрами в Сумароково. Им пришлось поселиться в с. Высоково Домнинской волости Буйского уезда.

После того, как 22 апреля 1921 г. мать Вера была арестована, жители с. Высоково и нескольких соседних деревень последовательно бомбардировали уездные и губернские власти прошениями в её защиту. Уже 22 апреля 1921 г. жители с. Высоково обратились к заведующему Инвалидным домом Н.Н. Кудряшову с заявлением, в котором просили отпустить мать Веру из Инвалидного дома и выражали желание взять её «на свое обеспечение» 2. Под заявлением стояло 19 подписей. К заявлению прилагался приговор, датированный тем же 22 апреля, в котором общее собрание жителей села желало взять мать Веру на своё «обеспечение» 3.

29 апреля 1921 г. жители с. Высоково и дд. Сергеево, Косинское и Чумсаново вновь собрались на общий сход и «единогласно постановили: гражданку Веру Антоновну Меркулову, проживающую в Свято-Троицком монастыре Галичского уезда и желающую поселиться в селе Высокове на жительство принять» 4. Под актом стояло 109 подписей всех взрослых жителей этих четырёх селений.

8 мая уже после того, как сёстры во главе с матушкой Верой приехали в Высоково, жители села и трёх деревень, входящих в Высоковский Михайло-Архангельский приход, на общем собрании приняли приговор, которым «единогласно постановили принять гр-ку Веру Меркулову и с ней других гр-н на обслуживание храма». Евфросинья Карепина стала псаломщицей, остальные – сторожем, звонарём, просвирней и алтарницей. Под приговором стояли подписи церковного старосты Степана Орлова, помощника старосты Александра Орлова и сорока человек прихожан 5.

По-видимому, в тот же день мать Вера написала в Галичское Политбюро заявление, в котором просила разрешить ей, Карепиной, Серовой, Тороповой и Казининой проживание в с. Высоково 6.

Май – июнь 1921 года: закрытие монастырского

собора в честь иконы Божией Матери

«Скоропослушницы»

По-видимому, события, связанные с арестом матери Веры, подстегнули губернские власти в их намерении окончательно разобраться со Свято-Троицким монастырём. 28 мая 1921 г. в Сумароково прибыла комиссия Костромского губисполкома по закрытию собора 7. Председателем комиссии был Николай Павлович Орлеанский – в то время едва ли не главный гонитель Церкви и её служителей в Костромской губернии.

* * *

Здесь надо сделать паузу в повествовании и рассказать об этом человеке.

Николай Павлович Орлеанский родился 28 апреля 1886 г. в с. Носкове Буйского уезда, в семье псаломщика Павла Васильевича Орлеанского. Николай Орлеанский окончил лишь два класса Костромского духовного училища, а из 3-го класса его исключили «за леность и бездарность» 8. В начале 1906 г. его родной отец, Павел Орлеанский, был перемещён в Кострому и стал служить в Алексеевской церкви – вначале псаломщиком, потом диаконом 9.

Чем занимался Н.П. Орлеанский в период до 1908 г., мы не знаем. В 1908 г. он стал служить в Костромской духовной консистории мелким чиновником – регистратором. Впервые титулярный советник Николай Павлович Орлеанский упомянут в качестве исправляющего должность регистратора духовной консистории в «Справочной книжке Костромской губернии» на 1909 г. 10. В должности регистратора Н.П. Орлеанский проработал вплоть до 1917 г. Из титулярного советника он дослужился до губернского секретаря, а к революции стал целым коллежским секретарём 11.

Конечно, если бы не революция, то Орлеанский так и остался бы небольшим консисторским чиновником. Всё изменил катаклизм 1917 года. После Октябрьской революции Н.П. Орлеанский пошёл на службу к новым властям и совершил у них головокружительную карьеру. 30 марта 1918 г. в Костромском губисполкоме был создан подотдел Записи актов гражданского состояния (ЗАГС), заведующим которого стал Н.П. Орлеанский 12.

Здесь надо пояснить: сейчас ЗАГС является сугубо мирным учреждением, в общественном сознании связанным, прежде всего, с обрядом бракосочетания. В те же годы, когда у Церкви отбирались её традиционные функции – регистрации рождения, брака и смерти, – отделы ЗАГСА, как говорил сам Н.П. Орлеанский, являлись «орудием политической борьбы» 13, средством борьбы против Церкви.

1 января 1919 г. Н.П. Орлеанский был назначен и заведующим подотделом Губернского отдела юстиции (Губюста) по отделению церкви от государства. Оба эти учреждения, Губзагс и подотдел Губюста по отделению церкви от государства, находились в одном здании (адрес: ул. Мшанская, д. 8 *) 14 – в том самом, в котором до 1918 г. размещалась Костромская духовная консистория, где Н.П. Орлеанский тянул лямку мелкого чиновника. Теперь же он приходил в это здание в качестве дважды заведующего.

* Современный адрес: ул. Островского, д. 8.

При активном участии Н.П. Орлеанского в 1918 г. были закрыты Костромская духовная семинария и все духовные училища в губернии, в 1919 г. – Ипатьевский и Богоявленско-Анастасиин монастыри. С его именем связано закрытие в губернии первых храмов и часовен. В 1920–1921 гг. Н.П. Орлеанский сыграл большую роль в закрытии Свято-Троицкого Сумарокова монастыря.

Бывший консисторский чиновник был в числе тех, кто устанавливал в Костроме революционные, не связанные с церковью традиции советского быта. Когда в 1920 г. у него и его жены, бывшей купеческой дочери Инны Николаевны Орлеанской родился сын, родители не стали крестить ребёнка в церкви и назвали его именем героя греческой мифологии – Орион *. В 1931 г. в журнале «Безбожник», органе Союза воинствующих безбожников, вспоминая то время, Н.П. Орлеанский писал: «Нельзя не вспомнить тех случаев гнусной инсинуации, клеветы по адресу работников, которые вели антирелигиозную работу. Подвергались травле и их дети. Я помню, моей жене не давали прохода, когда я назвал своего родившегося сына Орионом и не крестил его» 15 **.

* В честь этого героя греческой мифологии названо созвездие Ориона.

** Из данного текста следует, что это не Н.П. Орлеанский всячески притеснял на каждом шагу церковников, а, наоборот, они преследовали его своими «гнусными инсинуациями» и «клеветой».

Как и все, выбившиеся из грязи в князи, Н.П. Орлеанский в роли главного костромского гонителя Церкви проявил себя как самовлюбленный и мелочный деспот, который делал всё, чтобы парализовать церковную жизнь в Костроме и губернии. 12 октября 1920 г. архиепископ Костромской и Галичский Серафим (Мещеряков) жаловался на него в Совет Народных Комиссаров: «В Костроме, – писал он, – (…) в должности полит. комиссара по церковным делам, главного юрисконсульта, советника и всякого инициатора по делам, касающимся церкви и государства, состоит выгнанный некогда за леность и бездарность из 3-го класса духовного училища (…) бывший мелкий чиновник Костромской духовной консистории Н.П. Орлеанский, сын местного дьякона. Одержимый манией величия и наклонностью к мелочному деспотизму, он (…) запрещал и упорно отклонял ходатайства представителей приходских церковных общин г. Костромы устроить собрания по выяснению церковных и вероисповедных нужд (…). Чтобы лишить возможности меня и верующих обращаться с жалобами на незаконные действия Орлеанского и вдохновляемой им костромской Советской власти в Москву, он издал распоряжение не пропускать в Москву моих жалобных ходатайств, приказал конфисковать и мою личную переписку и всю мою административную по епархиальному управлению переписку, не только входящую, но даже исходящую (…). По внушению того же Орлеанского Костромской губисполком издал в июле сего года обязательное постановление, чтобы верующие ни с какими просьбами не обращались к епископу, все церковные дела решали сами и не принимали к исполнению никаких чисто церковных распоряжений от епископов.

Вообще такого придирчивого, неосновательно подозрительного, постыдно деспотического отношения к представителям церкви не было ни при кровавых римских кесарях-гонителях, ни при свирепых татарских ханах. А хорошо памятные наличным агентам Советской власти царские жандармы никогда так мелочно не притесняли административных представителей инославных исповеданий – католического, раскольничьего, сектантского и магометанского культа, как это делается ныне в Костроме по внушению бездарного, не понимающего элементов права начальника отдела регистрации гражданских актов Орлеанского» 16. Данное послание в Москву владыка Серафим снабдил пометкой: «Посылаю это ходатайство не почтою, нам это запрещено, а с оказией, через случайное лицо» 17.

Наверняка ещё во время службы в консистории Н.П. Орлеанский немало слышал про мать Веру из Свято-Троицкого монастыря. После революции, став ответственным советским работником, он, судя по всему, в качестве одной из приоритетных целей поставил перед собой преследование Сумароковской подвижницы.

* * *

28 мая 1921 г. Н.П. Орлеанский приехал в Сумароково во главе комиссии губисполкома, имея целью закрыть собор во имя иконы Божией Матери «Скоропослушницы». В состав комиссии входили: Н.П. Орлеанский (председатель), представитель губернского отдела социального обеспечения (губсобеса) т. Аристов и представитель губернской рабоче-крестьянской инспекции (губрабкрина) т. Соболев 18. Когда местные крестьяне узнали о том, что комиссия из Костромы приехала закрывать монастырский собор, они отказались отдать ключи от него 19. Встав на защиту храма, люди ударили в набат 20.

К сожалению, о том, что последовало за этим, мы ничего не знаем. Каким-то образом ключи от собора всё-таки оказались у ликвидационной комиссии. Несмотря на ходатайства местных жителей, которые просили отдать им собор в качестве приходского храма, тот был официально закрыт 1 июня 21. На следующий день, 2 июня, победители в знак своего торжества устроили публичное осквернение соборных святынь. В храме, в особом киоте, находились: кипарисный крест с частицами мощей святителей Ростовских Леонтия, Исайи и Игнатия; сребропозлащенный крест с частицами мощей святых благоверных князей Ярославских Феодора, Давида и Константина; серебряный крест с частицами мощей святителя Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского и святого великомученика Пантелеимона; серебряный медальон с изображением преподобного Феодосия Тотемского и частицей его мощей и др. * 22.

* Серебряный медальон с изображением преподобного Феодосия Тотемского и частицей его мощей, скорее всего, достался Елизавете Николаевне Варенцовой от её отца, Н.Г. Львова, который, как писалось выше, почитал преподобного Феодосия и благоустроил в его монастыре придельный храм. Она же, в свою очередь, оставила медальон создаваемой ею общине.

2 июня 1921 г. в присутствии большого количества народа все данные частицы мощей были вскрыты, причём сделать это вынудили монастырского священника – 76-летнего о. Иоанна Александровского 23. Перед вскрытием П.А. Орлеанский кратко осведомил верующих «об истории мощей» 24, то есть прочитал им антирелигиозную лекцию.

После этого специально подобранные представители Яхнобольской и Домнинской волостей подписали особый акт, в котором говорилось: «1921 г. июня 2 дня, мы собравшиеся граждане Яхнобольской волости в лице нижеподписавшихся представителей, а также представителей Домнинской волости, обсудив вопрос о храмовом соборном здании Свято-Троицкого монастыря Галичского уезда и принимая во внимание, что в течении целых десятилетий никаких реальных благ, клонящихся в сторону улучшения нашего крестьянского быта от строителей и созидателей монастырей мы не видели, кроме затмения нашего сознания, следствием чего и явилось наше первоначальное ходатайство о передаче здания и отказ в сдаче ключей, на то мы толкнуты были самими монахинями, распускавшими всякие слухи и ударившими в набат.

Постановили: просить Костромской губисполком устроить в вышеназванном храме сельскохозяйственную школу с придачею прочих просветительных учреждений в бывшем монастыре для просвещения нашего края, косного и затемненного культом. Для ускорения проведения этого мероприятия просим возбудить ходатайство перед центральной властью. Настоящий протокол вручен для передачи т. Орлеанскому *. Представители Яхнобольской волости: В. Смирнов, А. Лукин, М. Байков, Сахаров, К. Яковлев, д. Соломинино, П. Смирнов, А. Малов, за неграмотностью В. Розанова расписался В. Смирнов. Представитель Домнинской волости: Шахов д. Кондратиха, В. Кудрявцев д. Исаково» 25.

* Скорее всего, данный акт написал сам Н.П. Орлеанский.

17 июня 1921 г. в губернской газете «Красный Мир» появилась большая статья «О темных делишках костромских попов и монахов». Автором её был сам ответственный секретарь Костромского губкома РКП(б) П.А. Бляхин, написавший статью на материалах, предоставленных ему Н.П. Орлеанским. В конце статьи глава большевистского губкома писал: «Долго думали галичане и, наконец, совершенно правильно решили: закрыть монастырь, распустить “святых” монашек на все четыре стороны и открыть сельскохозяйственную школу. Так крестьяне сделали первый шаг от тьмы к свету, от лжи и обмана к правде и подлинному знанию» 26.

* * *

Павел Андреевич Бляхин (1886–1961 гг.) – активный участник революционного движения, советский партийно-государственный деятель, писатель, журналист. В 1920–1921 гг. П.А. Бляхин занимал пост ответственного секретаря * Костромского губкома РКП(б). В 1921 г. из Костромы его перевели на работу в Баку. По дороге туда он написал приключенческую повесть «Красные дьяволята» (по мотивам которой в 60-е годы был снят популярный кинофильм «Неуловимые мстители»). П.А. Бляхин известен как пропагандист-антирелигиозник. В 1920 г. в Костроме он издал книжку «Долой чертей, долой богов! Долой монахов и попов!». В том же 1920 г. в Петрограде вышла его антирелигиозная брошюра «Как попы дурманят народ» 27.

* Позднее ответственных секретарей райкомов, горкомов и губкомов переименовали в первых секретарей.

Противостояние в Высокове и арест

матери Веры

В беспорядках при закрытии монастырского собора Н.П. Орлеанский, разумеется, обвинил мать Веру. 1 июня 1921 г. он направил начальнику милиции Буйского уезда Александру Сергеевичу Чистякову * предписание, в котором говорилось: «Произошедшее 28-го сего числа мая на территории совхоза волнения крестьян явились следствием злостной агитации монашин и в частности Веры Меркуловой, скрывшейся до приезда комиссии в село Высоково, по указанию которой крестьяне не выдавали ключи. А потому во исполнение поручения губисполкома предлагается Вам немедленно же арестовать Веру Меркулову и доставить в г. Кострому в распоряжение Губчеки. При проведении задания предлагается избегать нерешительности и половинчатости и в тоже время не давать повода по пути следования окружения себя каким-либо ореолом мученичества. Уполномоченный губисполкома по ликвидации монастыря Н. Орлеанский» 28.

* Н.П. Орлеанский обратился к начальнику милиции Буйского уезда, так как с. Высоково находилось в этом уезде и арестовать мать Веру могла только буйская милиция.

Думается, что изначально главной целью приезда Н.П. Орлеанского в Сумарокове было вовсе не закрытие монастырского собора, который местные товарищи прекрасно могли закрыть и без него. Скорее всего, он приехал, желая под любым предлогом арестовать мать Веру. Беспорядки 28 мая дали Н.П. Орлеанскому этот предлог. В предписании, направленном начальнику милиции Буйского уезда, он сознательно искажал картину событий 28 мая. Мать Вера вовсе не скрылась в Высоково от комиссии губисполкома, а жила там, потому что ей был запрещён въезд в Сумароково. Таким образом, 28 мая мать Вера отсутствовала в бывшем монастыре и при всем желании не могла принять участия в «волнениях крестьян».

Получив распоряжение Н.П. Орлеанского, начальник Буйской уездной милиции А.С. Чистяков приступил к его выполнению со всей ответственностью. Для ареста одной женщины-инвалида он послал группу из восьми человек. 3 июня из Буя в Высоково для ареста матери Веры выехали семь конных милиционеров во главе с заведующим уголовным розыском Буйской уездной милиции т. Шестаковым.

Старшему милиционеру Михаилу Дзивову был выдан особый мандат, в котором говорилось: «Выдан сей милиционеру конного резерва вверенной мне Буйской уездно-городской милиции, тов. Дзивову Михаилу, с 6-ю милиционерами, в том, что в случае категорического отказа гр-н с. Высоково, Домнинской волости, доставить гр-ку Веру Меркулову в г. Буй в управление милиции, ему поручается таковую арестовать силой и предоставить в мое распоряжение. В случае сопротивления гр-н с. Высокова, таковую силой оружия арестовать и под усиленным конвоем представить в мое распоряжение. При нападении на вас вооруженных людей при исполнении вами служебных обязанностей, можете применять оружие. 3-го июня 1921 г. Начальник милиции г. Буя и уезда Чистяков» 29. Как видим, А.С. Чистяков совершенно верно оценивал обстановку и всю трудность выполнения полученного им распоряжения.

Вместе с мандатом старшему милиционеру был вручено воззвание к жителям с. Высоково от имени Чистякова. По сути, это был ультиматум, в котором говорилось:

«Гражданам села Высоково, Домнинской волости.

Во исполнение поручения Костромской губернской комиссии от 1 июня с.г. за № 5, категорически и в последний раз предлагаю гр-нам с. Высоково под личной ответственностью немедленно доставить в г. Буй, в управление милиции, гр-ку Веру Меркулову, для снятия с нее допросов, по ее делам, находящимся в производстве вверенной мне милиции. За невыполнение данного поручения в 48 часовой срок, все гр-не с. Высоково будут причислены к категории лиц, не подчиняющихся Рабоче-Крестьянскому Правительству, и поступки их будут рассматриваться как с контрреволюционерами, имущество же таковых будет полностью конфисковано без возврата и сами они будут арестованы и преданы суду военно-революционного трибунала. Вследствие чего данное мне с Вашей стороны согласие добровольно самим доставить Меркулову, должно быть исполнено без всяких отлагательств. Начальник милиции г. Буя и уезда Чистяков» 30.

Свой ультиматум жителям Высокова А.С. Чистяков поручил передать председателю Домнинского волисполкома М. Дьяконову, которому начальник уездной милиции послал особое распоряжение. «С получением сего, – говорилось в нём, – предлагается Вам немедленно отправиться в село Высоково, вверенной Вам волости, для предложения гр-н этого села к немедленной доставке в Управление милиции гр-ки Веры Меркуловой для снятия с нее допросов по делам находящимся в производстве вверенной мне милиции. Прилагаемое при сем отношение вручите под расписку гр-нам села Высоково. В случае неисполнения с их стороны данного поручения с моей стороны будут приняты самые решительные меры против всех лиц, не подчиняющихся Рабоче-Крестьянскому Правительству, что вы в свою очередь и поставьте им на вид» 31.

По дороге в Высоково милиционеры заехали в Домнино и взяли с собой председателя волисполкома. Так как их группа, скорее всего, прибыла в Высоково 4 июня, то, похоже, что в Домнине милиционеры остановились на ночлег.

Судя по всему, кто-то из почитателей матери Веры предупредил её и жителей Высокова о направленной к ним «группе захвата». Где произошла утечка информации – в Буйском управлении милиции, в Буйском уисполкоме или Домнинском волисполкоме – мы можем только гадать. Возможно, высоковцев предупредили работники Домнинского волисполкома, не забывшие, что они являются потомками Ивана Сусанина. Получив предупреждение, жители Высокова в первую очередь позвали на помощь соседей из деревень своего прихода – Сергеева, Косинской и Чумсанова.

Когда 4 июня милиционеры приехали в Высоково, их здесь встретила большая толпа крестьян, намеренная защищать матушку Веру до конца. Когда председатель Домнинского волисполкома М. Дьяконов огласил жителям села ультиматум А.С. Чистякова, те отказались выдать мать Веру. Согласно полученному предписанию, милиция дала её защитникам 48 часов на размышление. За эти двое суток в Высоково продолжали подходить люди из окрестных селений. По донесению Шестакова, к 6 июня здесь для защиты матери Веры скопилась «громадная толпа населения нескольких волостей» 32 (вероятно, это были жители Домнинской и Боровской волостей Буйского уезда и Яхнобольской волости Галичского уезда).

Дело, скорее всего, кончилось бы плохо, но 6 июня, в результате переговоров Шестакова с матерью Верой, последняя добровольно сдалась властям и «согласилась ехать в Буй» 33.

Шестаков вручил матушке выданную ему Чистяковым повестку от 3 июня, в которой говорилось: «С получением сего Управление милиции предлагает Вам немедленно прибыть в г. Буй, в здание милиции, для допроса по разным делам, имеющимся в производстве. За неявку будете привлечены к законной ответственности, тем более, что Вами Галичскому Политбюро дана подписка о невыезде из пределов той местности, в которой проживаете и о явке по первому требованию» 34.

Итак, 6 июня 1921 г. мать Вера сдалась милиции – это стало её четвёртым арестом после революции. В тот же день, 6 июня, Шестаков отправил рапорт А.С. Чистякову, в котором писал: «(…) доношу, что ввиду моих переговоров с ней (матерью Верой. – Н.З.) лично, она Меркулова добровольно согласилась ехать в Буй под контролем представителей села Высоково (…) и вверенных Вам трех милиционеров под командой тов. Дзивова» 35. Высоковцы согласились отпустить мать Веру с условием, чтобы до Буя её сопровождали пять их представителей. С матерью Верой вызвались ехать три жителя с. Высоково (Андрей Румянцев, Александр Орлов и Пётр Тетерин) и два жителя д. Косинской (Алексей Кудрявцев и Пётр Соколов) *.

* 6 июня Шестакову была вручена следующая подписка: «Мы нижеподписавшиеся гр-не Домнинской волости села Высокова Андрей Румянцев, Александр Орлов, Петр Тетерин и д. Косинского Алексей Кудрявцев и Петр Соколов, даем настоящую подписку начальнику милиции г. Буя и уезда тов. Чистякову в том, что проживающую в нашем районе гр-ку Веру Антоновну Меркулову мы берем на поруки и по первому требованию начальника милиции обязуемся ее доставить в его распоряжение, в чем и подписуемся» 36.

В тот же день 6 июня Шестаков выдал матушке Вере удостоверение, в котором говорилось: «Дано сие удостоверение гр-ке Вере Антоновне Меркуловой в том, что она действительно отправилась в г. Буй в распоряжение начальника Буйской уездмилиции ДОБРОВОЛЬНО, т.е. без применения вооруженной силы, но под контролем вверенных начальником трех милиционеров и представителей села Высоково Домнинской волости. В силу чего арест Меркуловой мною не произведен» 37. Вместе с матерью Верой Шестаков отправил донесение А.С. Чистякову, в котором писал: «(…) при сем препровождаю гр-ку Веру Меркулову, каковая ввиду моей агитации среди скопившейся громадной толпы населения нескольких волостей была передана мне добровольно, что стянутая мною вооруженная сила была не использована, все обошлось спокойно, благодаря чего скопившийся массовый народ остался весьма довольный моими действиями и распоряжениями» 38.

В тот же день, 6 июня, мать Веру увезли Буй, в Управление милиции, где с неё взяли целых две подписки о невыезде. В первой говорилось: «Я, нижеподписавшаяся гр-ка Вера Антоновна Меркулова, даю настоящую подписку начальнику милиции г. Буя и уезда в том, что агитировать и пропагандировать против Советской власти совершенно не буду, в противном случае подлежу суду и всем строгостям законов революционного времени, в чем и подписуюсь» 39. Во второй: «Я, нижеподписавшаяся, проживающая в селе Высокове Домнинской волости, гражданка Вера Антоновна Меркулова даю настоящую подписку начальнику милиции г. Буя и уезда т. Чистякову в том, что в случае надобности я обязуюсь явиться по первому его требованию и из места моего жительства отлучаться никуда не буду в чем и даю сию подписку» 40.

После взятия данных подписок мать Веру отпустили, и она вернулась в Высоково. На первый взгляд, такие действия буйского начальства непонятны. Потратили столько сил, едва не довели до столкновения и, в результате, отпустили человека под подписку о невыезде. На самом деле со стороны А.С. Чистякова такой шаг являлся военной хитростью. Через несколько дней, 11 июня 1921 г., мать Веру опять вызвали на допрос в Буй. Возвращение матери Веры из Буя при предыдущем аресте усыпило бдительность жителей Высокова, на что и рассчитывал А.С. Чистяков. Когда мать Вера приехала в Буй, то в Управлении милиции её арестовали и отправили в Кострому, в губчека 41. Это был её пятый арест со времени революции. Скорее всего, мать Веру отправили в губернский центр по реке Костроме на пароходе.

Вместе с арестованной А.С. Чистяков отправил в губчека все накопившиеся у него документы по матери Вере, сопроводив их посланием от себя, в котором сообщал: «Со своей стороны, относительно личности Меркуловой могу пояснить следующее: в среде темного населения, как Буйского уезда, а равно и других близлежащих уездов, Меркулова пользуется громадной популярностью, якобы ”прозорливая”, посещение ее населением достигает самых широчайших пределов, даже есть случаи, когда к ней приходят посетители за 300 и более верст. Вследствие чего изоляция Меркуловой из темной массы населения необходима, так как авторитет ее растет с каждым днем» 42.

Похоже, что т. Чистяков сам вскоре подвергся «изоляции». Во всяком случае, на допросе в Галиче 28 декабря 1928 г. мать Вера сказала: «Ваши коммунисты, которые меня арестовывали, давно раскаиваются. Например, тов. начальник Буйской уездной милиции Чистяков Александр Сергеевич, когда он сам попал в тюрьму, то говорил, что напрасно меня садил» 43. Следователь в Галиче занёс эти слова в протокол, а значит, факт того, что бывший начальник Буйской уездной милиции А.С. Чистяков за какую-то провинность угодил в места лишения свободы, действительно имел место.

Глава XXIII
В КОСТРОМЕ: УЗНИЦА КОСТРОМСКОЙ ГУБЧЕКА

«…Принимая во внимание имеющиеся в деле

указания на подозрительность личности,

образ жизни и рода занятий последней,

постановил: (…) принять означенное дело к

своему производству и приступить к

следствию. Мерою пресечения уклониться

от следствия и скрыть следы преступления

избрать содержание Меркуловой Веры под

стражей в Исправительном доме

по I категории» 1.

Из постановления по делу о матери Вере

(17 июня 1921 г.)

В Костромской губчека

По-видимому, 14 или 15 июня 1921 г. буйские милиционеры привезли свою пленницу в Кострому. От пристани, взяв извозчика, они поднялись по Молочной горе наверх, на бывшую Сусанинскую площадь, переименованную в 1918 г. в площадь Революции. Мы не знаем точно, бывала ли мать Вера после 1918 г. в Костроме, но, если не бывала, то, конечно, сразу заметила исчезновение памятника царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину, стоявшего раньше в центре площади, на сквере, метко прозванном костромичами «Сковородкой». Памятник был снесён в сентябре 1918 г., и сейчас на его постаменте высилось то, что называлось памятником Революции, – с висящими на нём портретами вождей революции.

Переехав площадь, милиционеры доставили мать Веру в Костромскую губчека, точнее – в Костромскую губернскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности при Костромском губернском Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Губчека находилась в двухэтажном здании, выходящем на площадь Революции (совр. адрес: ул. Свердлова, д. ½). Здание это было возведено в 1820–1821 гг. настоятелем Благовещенской церкви 2 – родным дедом драматурга А.Н. Островского, протоиереем Феодором Островским 3. Вплоть до 1918 г. оно принадлежало этому храму и официально именовалось «дом Благовещенского причта». На всём протяжении XIX – начала XX вв. дом сдавался причтом внаём. В начале XX в. купец М.А. Горбачёв арендовал здание на Сусанинской площади под гостиницу «Пассаж» 4. Революция круто изменила судьбу дома. Гостиница «Пассаж» была упразднена, и в 1918 г. сюда въехала Костромская губернская чрезвычайная комиссия.

Первоначально Костромская губчека размещалась в бывшем здании Костромского губернского жандармского управления на Власьевской улице (совр. адрес: ул. Симановского, д. 32) 5. Но там, где многие годы работали царские жандармы, костромским чекистам очень скоро стало тесно, и губчека переехала в центр города, в гостиницу «Пассаж». По-видимому, этот переезд произошёл осенью 1918 г. К тому времени почти все основные учреждения новой губернской власти перебрались на Сусанинскую площадь: в бывших Присутственных местах разместился губисполком, в бывшей гостинице «Россия» – губком и горком РКП(б), в бывшем окружном суде – губсуд и губревтрибунал. В одном ряду с этими столпами новой власти в доме Благовещенского причта разместилась и губернская чрезвычайная комиссия.

Председателем Костромской губчека в то время был Иоганес Янович Карро *, эстонец по национальности.

* Иоганес Янович Карро (1893–1979 гг.) состоял председателем Костромской губчека с декабря 1919 г. по октябрь 1921 г. Прежде он был заведующим Костромским губернским управлением милиции 6.

* * *

В позднее советское время о том, что в здании на площади Революции размещалась Губчека (а потом – губотдел ОГПУ) старались не вспоминать. Только в вышедшем в 1963 г. путеводителю по Костроме о нём было написано: «Ничем ныне не примечателен этот дом, населённый семьями трудящихся. Но в годы гражданской войны он был одним из самых известных домов в городе (святая правда! – Н.З.). В нём с конца 1918 года находилась губернская Чрезвычайная комиссия (губчека) – местный орган Всероссийской Чрезвычайной комиссии (ВЧК). (...) Органы ВЧК были грозой для буржуазии и метко разящим и сурово карающим мечом пролетарской революции. Опираясь на поддержку революционного народа, они беспощадно подавляли сопротивление врагов Советской власти» 7.

* * *

В губчека буйские милиционеры сдали мать Веру заведующему секретным отделом, который выписал ордер № 182 коменданту губчека, где говорилось: «Предлагается заключить Меркулову Веру Антоновну» 8. В тот же день её привезли в губернский исправдом. Там, увидев, что имеют дело с инвалидом, поместили мать Веру в тюремную больницу.

В Костромском исправдоме № 1

Так мать Вера впервые попала в Костромской исправдом № 1 * – бывшую губернскую тюрьму на бывшей Русиной улице **.

* Исправдом значился № 1, потому что в Костроме был и исправдом № 2 9. Так после революции стало именоваться исправительное арестантское отделение на Верхней Набережной улице (с 1925 г. – улица 1 Мая).

** В 1918 г., в ходе массового переименования улиц Костромы в связи с первой годовщиной Октябрьской революции, ул. Русина была переименована в ул. Советскую. В настоящее время в историческом здании тюрьмы, заключённом в начале 1970-х годов в своеобразный декоративный «футляр», размещается Следственный изолятор № 1 Управления Федеральной службы исполнения наказаний по Костромской области. Его современный адрес: ул. Советская, д. 88.

Костромская губернская тюрьма на Русиной улице была построена во второй половине XVIII в., в царствование Екатерины II, и долгое время именовалась по-старинному – острог. В первой половине XIX в., во время своих визитов в Кострому, острог посещали представители Дома Романовых. 8 октября 1834 г. здесь побывал император Николай I 10, а 14 мая 1837 г. – цесаревич Александр Николаевич (будущий император Александр II) 11.

До 1917 г. в стенах тюрьмы перебывали почти все участники революционного движения в Костроме и губернии. В мае 1879 г. здесь во время этапирования в Сибирь сидел писатель В.Г. Короленко 12. В конце декабря 1905 г. в камерах тюрьмы оказались члены исполнительной комиссии Костромского Совета рабочих депутатов 13. В 1907 г. в тюрьме находилась группа матросов с восставшего броненосца «Князь Потёмкин-Таврический» (после суда их разослали по тюрьмам всей страны) 14. В 1908 г. здесь три месяца сидели четверо бывших депутата Первой Государственной Думы от Костромской губернии, члены кадетской партии, осуждённые за подписание известного Выборгского воззвания 15.

3 марта 1917 г. к стенам губернской тюрьмы пришла огромная демонстрация рабочих и солдат, освободившая находящихся здесь политических заключённых 16. В советское время всегда писали об этой демонстрации, но обычно умалчивали, что политзаключённых в тот день в тюрьме оказалось целых два человека 17. В тот же день, 3 марта, в тюрьму была заключена группа сотрудников костромской полиции 18.

До революции в тюрьме существовала домовая церковь в честь Феодоровской иконы Божией Матери, освящение которой состоялось в 1810 г. 19. 10 марта 1917 г. в этой церкви произошло символическое действо – были «отслужены панихида по павшим борцам освободительного движения и благодарственный молебен за новое (Временное. – Н.З.) народное правительство» 20. Участники панихиды, наверное, думали, что они закрывают мрачную страницу в истории тюрьмы, но на самом деле они лишь открывали новую…*

* Молебен в тюремной церкви был отслужен 10 марта 1917 г., когда по всей стране отмечался Праздник революции, посвящённый памяти погибших участников освободительного движения. В этот день на Воскресенской площади Костромы была совершена панихида по павшим борцам за свободу и прошёл массовый митинг 21.

В первые годы после прихода к власти большевики всячески демонстрировали, что советские исправдома не имеют ничего общего с царскими тюрьмами. Считалось, что при Советской власти, в отличие от царизма, преступника не карают, а исправляют и перевоспитывают. Над воротами Костромского исправдома висела надпись: «Просвещение. Исправление. Прощение» (мать Вера, конечно, видела эту надпись). С июня 1919 г. при исправдоме существовала учебно-воспитательная часть. Неграмотных заключённых обучали грамоте, им читали лекции, городские организации проводили для узников концерты 22. Тюремная церковь в честь Феодоровской иконы Божией Матери была закрыта в 1918 г., и в её помещении устроили клуб. Силами заключённых в клубе ставились спектакли. Первый такой спектакль прошёл в канун Нового года, 30 декабря 1920 г. 23.

Впрочем, целиком порвать с мрачным прошлым получалось не очень. Заведующий исправительным домом К.Я. Гупарский воспринимал заключённых как бесплатную рабочую силу и патриархально эксплуатировал их в личных целях. Губернская газета «Красный мир» писала 23 августа 1924 г.: «Начальник Гупарский все домашние работы производит через заключенных. Пользуется он также казенными дровами, доставка которых производится также заключенными» 24.

Благодаря частым арестам мать Вера своими глазами могла наблюдать, как менялась советская тюрьма от относительно либеральных двадцатых годов к суровым тридцатым…

* * *

17 июня 1921 г. мать Веру в стенах исправдома допросил сотрудник губчека, уполномоченный А.И. Гуськов. По итогам допроса он вынес постановление, в котором говорилось: «(…) принимая во внимание имеющиеся в деле указания на подозрительность личности, образ жизни и род занятий последней (…) принять означенное дело к своему производству и приступить к следствию. Мерою пресечения уклониться от следствия и скрыть следы преступления избрать содержание Меркуловой Веры под стражей в Исправительном доме по I категории» 25.

Разумеется, насельницы бывшего Свято-Троицкого монастыря и почитатели матери Веры не оставили её в беде. По-видимому, почти сразу после её ареста в Кострому из Высокова и Сумарокова приехали несколько сестёр. Мы знаем только об одной – это Ксения Соловьёва, которая поселилась неподалёку от губчека.

Об этой женщине надо сказать особо. Ксения Васильевна Соловьёва родилась в 1888 г. в д. Барашково Шушкодомской волости Буйского уезда, в крестьянской семье. Она поступила в Свято-Троицкий монастырь в 1911 г. 26 и со временем стала одной из наиболее близких к матери Вере послушниц. Мы помним, как в апреле 1921 г. она пыталась защитить её и каким-то чудом сама тогда избежала ареста. Когда мать Веру увезли в Кострому, Ксения последовала за ней в губернский город. На допросе 17 июня 1921 г. мать Вера сказала следователю: «Ксения Соловьева живет на Никольской улице, дом № 15, и она все видела, как меня истязал Разгуляев и может мои показания подтвердить» 27. Следовательно, к этому времени Ксения Соловьёва уже смогла навестить мать Веру в тюремной больнице.

Мать Вера называет улицу, где жила Ксения Соловьёва, старым названием, как наверняка продолжали называть эту улицу и все её жители. Отходящая от Сусанинской площади (с 1918 г. – площадь Революции) Никольская улица, названная так по расположенному в её первом квартале храму Николы Ратного, в 1918 г. была переименована в ул. Чрезвычайки – по разместившейся здесь губчека 28. Однако уже в 1920 г. её вновь переименовали – в ул. Свердлова, каковое название она носит и поныне *.

* Переименование ул. Чрезвычайки в ул. Свердлова связано с тем, что в 1920 г. сюда с площади Революции переехал губком партии. Его руководство не захотело находиться на улице, названной в честь губчека, и её переименовали в честь покойного Я.М. Свердлова.

Старались помочь матери Вере и прихожане Высоковского прихода. 12 июня жители с. Высоково и деревень: Косинская, Чумсаново и Сергеево – отправили в губчека заявление (его получили там 17 июня). Подробно описав, как П.А. Разгуляев избивал мать Веру, крестьяне просили губернских чекистов «разобрать по справедливости, освободить гр-ку Веру Меркулову и отдать ее на наше попечение» 29.

16 июня граждане с. Высоково и д. Косинская вновь обратились в губчека с заявлением, в котором писали, что мать Вера – «человек скромный, тихий и уживчивый, что же касается выступлений против Соввласти, т.е. пропаганды или агитации, никогда не вела и не ведет и даже в своем присутствии не дозволяет никому против ее, т.е. власти, что-либо сказать неуважительное или противное, и всем и каждому говорила и говорит, что эта власть от Бога и нужно ей безпрекословно повиноваться». Они вновь просили губчека «освободить (…) Веру Меркулову из-под ареста, а если она в чем и виновна, то сдать нам до суда и следствия на поруки» 30.

27 июня жители Высокова, Косинской, Чумсанова и Сергеева вновь обратились в губчека с ещё одним прошением об освобождении матери Веры 31. Под ним стояло больше сотни подписей. Подлинность подписей была заверена печатью Домнинского волисполкома и росписью его председателя М. Дьяконова *.

* Данный факт, как кажется, подтверждает наше предположение о том, что в первых числах июня 1921 г. кто-то из работников Домнинского волисполкома (может быть, даже с ведома самого председателя М. Дьяконова) предупредил мать Веру и жителей с. Высоково о направляющейся к ним из Буя группе захвата.

Мать Веру отправляют в Москву

Однако губернским чекистам не удалось завершить начатое следствие по матери Вере. В дело вновь вмешался Н.П. Орлеанский. Узнав, что мать Веру привезли в Кострому, заведующий подотделом Губюста по отделению церкви от государства уведомил об этом своё вышестоящее начальство – VIII (церковный) отдел Народного комиссариата юстиции РСФСР (НКЮ РСФСР) – и настоял на том, чтобы Москва взяла решение её судьбы на себя.

27 июня 1921 г. Н.П. Орлеанский писал в Костромскую губчека: «Согласно полученных от VIII отдела НКЮ указаний, данных лично т. Орлеанскому, вывезенная из быв. Свято-Троицкого монастыря, затем Высоково, гр-ка (монахиня) Вера Меркулова, содержащаяся ныне в больнице при тюрьме, должна быть доставлена в Москву в VIII-й отдел для передачи ее в одно из учреждений Наркомздрава. Вместе с Меркуловой должен быть препровожден и протокол о нанесении ею побоев палкою лицам из администрации совхоза. Зав. отделом Н. Орлеанский» 32.

9 июля 1921 г., выполняя «предписание» Н.П. Орлеанского, чекисты перевезли мать Веру через Волгу и на железнодорожном вокзале сели с ней на поезд до Москвы 33. В жизни Сумароковской подвижницы начиналась новая глава – московская.

Дальнейшая судьба Н.П. Орлеанского

Скажем здесь о дальнейшей судьбе Н.П. Орлеанского. В 1922 г. он, будучи членом губернской комиссии по изъятию церковных ценностей, активно участвовал в проведении в Костроме и губернии всероссийской кампании по изъятию церковных ценностей.

В октябре 1922 г. губернская газета «Красный мир» поместила два больших материала, посвящённых деятельности возглавляемых Н.П. Орлеанским ведомств – Губзагса и Губподотдела по отделению церкви от государства. По сути, эти материалы представляли собой интервью Орлеанского, в которых тот без зазрения совести хвастался своими достижениями. «За четыре с половиной года существования, – говорил он, – Костромским подотделом проделана большая работа: произведен учет всего церковного и монастырского имущества, ликвидированы духовная консистория, епархиальный совет, разные духовные попечительства, духовные школы и пр. Шаг за шагом подотдел освобождает население из-под гнета церкви. Церквей упразднено за 4 года в Костроме 19 из 63, монастырей 3, часовен 9. В губернии непосредственно губернским органом упразднено 7 церквей и 3 монастыря» 34 *.

* В число 19-ти закрытых церквей Костромы входили, в основном, домовые и монастырские храмы. Три монастыря, закрытых в губернии, это – Никольский Староторжский (г. Галич), Свято-Троицкий Сумароков и Боголюбский (Макарьевский уезд).

Особо Н.П. Орлеанский отметил свои заслуги по закрытию Свято-Троицкого Сумарокова монастыря: «На местах декрет об отделении церкви проводился и проводится вообще очень медленно. Для характеристики укажем на Сумароковский (Галичский уезд) монастырь, который в 1920 г. долгое время продолжал существовать с полной монастырской обстановкой и полными штатами монахинь (220 чел.) под именем “совхоза” *. То же было в Боголюбском монастыре (Макарьевский уезд). Только благодаря энергии губернского органа (то есть лично т. Орлеанского. – Н.З.) эти “клоповники” были ликвидированы» 35.

* По-видимому, корреспондент «Красного мира» ошибся, записывая за Орлеанским. Имеется в виду, конечно, не совхоз, а коммуна.

Будучи на хорошем счету у руководства VIII отдела Наркомата юстиции РСФСР, ведающим церковными делами, в 1924 г. Н.П. Орлеанский был переведён из Костромы в Москву на весьма высокий пост. 1 сентября 1924 г. в Костромской губисполком на имя его председателя пришла телеграмма из Президиума ВЦИК, в которой говорилось: «Заведующий губзаксом Орлеанский назначается ответственным секретарем по делам культов при ВЦИК. Предлагается откомандировать Орлеанского распоряжение Президиума ВЦИК. За секретаря ВЦИК П. Смидович» 36 *.

* Пётр Гермогенович Смидович (1874–1935 гг.) – старый большевик, видный партийный и государственный деятель. С 1922 г. – член Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б), в 1924–1929 гг. – глава секретариата по делам культов при Председателе ВЦИК, в 1924–1934 гг. – председатель постоянной Комиссии по делам культов при Президиуме ВЦИК. Похоронен у Кремлёвской стены в Москве 37.

5 сентября 1924 г. Президиум губисполкома на своём заседании постановил: «Согласиться на откомандирование для постоянной работы при Президиуме ВЦИК тов. Орлеанского с 1 октября с.г.» 38.

В столице Н.П. Орлеанский показал, что те, кто перевели его на работу в центр, не ошиблись. В 1930 г. в столичном издательстве «Безбожник» вышла его книга «Закон о религиозных объединениях РСФСР», в предисловии к которой автор писал, что она «имеет своей целью служить пособием и руководством товарищам, работающим в такой сложной отрасли работы, как отделение церкви от государства» 39. Книга эта была опубликована по решению Центрального совета Союза воинствующих безбожников (СВБ).

Дальнейшая судьба Н.П. Орлеанского нам неизвестна. У такого человека, как он, было немного шансов уцелеть в период террора 1937–1938 гг., когда жертвами репрессий стал, например, почти весь центральный аппарат Союза воинствующих безбожников. Однако ни в одном из списков репрессированных по Москве за это время имени Н.П. Орлеанского не встречается.

Про его сына Ориона Орлеанского, родившегося в Костроме в 1920 г., известно, что в 1940 г. он был призван Киевским райвоенкоматом г. Москвы в Красную армию. Орион Николаевич Орлеанский – участник Великой Отечественной войны, награждён медалью «За боевые заслуги». В 1985 г., в связи с 40-летием Победы, удостоен ордена Отечественной войны II степени 40.

Глава XXIV
В МОСКВЕ: УЗНИЦА ВЧК (1921–1923 гг.)

Москва слезам не верит.

Пословица

Мать Веру привозят в Москву

11 июля 1921 г. костромские чекисты прибыли в Москву – молодую столицу Советской России. На площади у Ярославского вокзала они наняли извозчика и поехали в центр города – на Кузнецкий мост, где на углу с Рождественкой во внушительном здании, бывшем доходном доме братьев П.М. и С.М. Третьяковых, размещался Народный комиссариат юстиции РСФСР *. Кто-то из чекистов прошёл в наркомат, нашел VIII (культовый) отдел и доложил о доставке матери Веры. Решать судьбу арестантки из Костромы поручили эксперту отдела М.В. Галкину.

* Адрес: ул. Кузнецкий мост, д. 7/9 1.

* * *

Михаил Владимирович Галкин, литературный псевдоним Горев (1885–1948 гг.) – одна из примечательных фигур той эпохи. Будучи священником, он после Октябрьской революции сложил с себя сан и пришёл на работу в органы Советской власти. Вскоре М.В. Горев-Галкин стал членом РКП(б), экспертом VIII отдела Наркомата юстиции и соредактором издаваемого отделом журнала «Революция и церковь». 11 апреля 1920 г. он участвовал во вскрытии раки с мощами преподобного Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре 2. Бывший священник стал одним из гонителей Церкви во всероссийском масштабе.

* * *

Когда Н.П. Орлеанский писал в Костромскую губчека о необходимости отправки матери Веры в Москву, «для передачи её в одно из учреждений Наркомздрава», он, конечно, сознательно лукавил. По-видимому, с самого начала заведующий подотделом Губюста предполагал, что в Москве её передадут совсем в другое учреждение. Так и случилось. Когда костромской конвой предъявил М.В. Галкину бумажку из Костромской губчека о направлении матери Веры в VIII отдел Наркомата юстиции, тот написал на ней: «Направляется в ВЧК по принадлежности. 11/VII Галкин» 3.

С Кузнецкого моста конвой повёз мать Веру на Лубянскую площадь к монументальному зданию бывшего страхового общества «Россия», где с весны 1918 г. размещалась Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК), и сдал её коменданту ВЧК 4.

Таинственное исчезновение матери Веры

Вместе с матерью Верой костромские чекисты сдали в ВЧК и дело, заведённое на неё в Костроме. Из ВЧК дело было передано в Московскую Чрезвычайную Комиссию (МЧК), в руки следователя Особого отдела МЧК Строганова. Получив дело, т. Строганов стал выяснять, где в Москве находится сама мать Вера, и обнаружил, что её нигде нет. Решив, что в столицу доставлено только дело В.А. Меркуловой, а сама она осталась в Костроме, он через своё начальство обратился туда. 22 августа 1921 г. в Костромскую губчека была отправлена телеграмма: «Сообщите МЧК содержится ли горардоме * монахиня Меркулова Вера. Зампредседмосчека Леонов» 5.

* Горардом – городской арестный дом.

Костромские чекисты ответили только через две недели с лишним – 9 сентября: «На Вашу шифро-телеграмму от 22/VIII – с.г. сообщаем, что гр-ка Меркулова Вера Антоновна отправлена нами вместе с ее делом на ее имя при отношении на ее имя от 9/VII – с.г. в VIII отдел НКЮ и по распоряжению последнего сдана в ВЧК. Основания ее направления вместе с делом в Москву изложены в заключении уполномоченного по этому делу и имело целью: 1) изоляция ее от темных масс крестьянства нескольких уездов, как ее считали “святой”, 2) исследование ее умственного и физического состояния» 6.

4 сентября 1921 г. Строганов вновь отправил в Костромскую губчека телеграмму: «Немедленно вышлите МЧК препроводительные документы на арестованную монахиню Меркулову, куда, чью расписку она сдана. Меркулова местах заключения не значится. Опросите конвой» 7. 23 сентября 1921 г. председатель Костромской губчека И.Я. Карро телеграммой ответил, что «монахиня Меркулова» сдана коменданту ВЧК 11 июля с.г., о чём получена квитанция № 8741 8.

Прервём на миг рассказ о поисках пропавшей узницы и попробуем представить, как реагировали в Костромской губчека на известие о том, что в Москве не могут найти мать Веру. Вначале, наверное, чертыхались и ругали московских чекистов, которые умудрились потерять арестантку на Лубянке. Потом же, с каждым новым запросом из Москвы, в души всех причастных к этому делу, скорее всего, невольно проникал суеверный страх. Куда на самом деле могла деться эта проклятущая Верушка? Может быть, она заколдовала охрану, отвела ей глаза и вышла из тюрьмы? Обернулась птицей и улетела из темницы? Ведь не зря же её так почитает простой народ!

Между тем в Москве поиски таинственной пропавшей матери Веры продолжались. 27 сентября 1921 г. т. Строганов направил телефонограмму коменданту ВЧК: «Сообщите в секретный отдел МЧК следователю Строганову, где находится в настоящее время арестованная гр-ка Меркулова Вера Антоновна, сданная Вам 11 июля с.г. под квитанцию за № 8741 Костромской губчека» 9. Ответ из ВЧК (телефонограмма от 4 октября) был краток: «По наведенным справкам гр-ка Меркулова в ВЧК не поступала. Секупрдел * ВЧК Шуб» 10.

* Секупрдел – управляющий делами секретного отдела.

Получалось, что 11 июля 1921 г. мать Вера была сдана на Лубянке коменданту ВЧК, при этом костромской конвой получил квитанцию за № 8741, и после этого… исчезла, словно растворилась в воздухе. Отчаявшись найти таинственно пропавшую мать Веру, следователь Строганов пошёл к своему руководству и предложил вернуть её дело назад в ВЧК, раз первоначально арестантка из Костромы «сдана была в ВЧК» 11.

12 октября 1921 г. Коллегия МЧК на своём заседании обсудила этот вопрос (с докладом по нему выступил т. Строганов) и вынесла постановление: «Дело передать в ВЧК на распоряжение» 12. В ВЧК полученное обратно дело на мать Веру поручили, в свою очередь, следователю секретного отдела Иванову. Тов. Иванов в поисках матери Веры пошёл по второму кругу: он, как и Строганов, стал обзванивать места заключения в Москве. Например, 1 ноября он послал телефонограмму начальнику Бутырской тюрьмы: «Сообщите срочно в 7 отделение СО ВЧК, содержится ли у Вас заключенная Меркулова Вера Антоновна, откуда и на основании каких документов поступила» 13. Ответная телефонограмма из Бутырской тюрьмы, полученная 3 ноября, гласила: «…гр-ка Меркулова Вера Антоновна в Бутырской тюрьме не содержится» 14.

Однако, по-видимому, следователь секретного отдела ВЧК был более опытен, чем его коллега из МЧК: закончив с местами заключения, он стал обзванивать тюремные больницы. И, наконец, удача улыбнулась т. Иванову. Пропавшая гражданка Меркулова Вера Антоновна нашлась в главный пролетарский праздник – 7 ноября 1921 г.

Мать Вера нашлась

7 ноября в 14 часов 45 минут, когда по улицам Москвы ещё тянулись колонны демонстрантов, отмечавших четвёртую годовщину пролетарской революции, Иванов получил телефонограмму от заведующего административной частью 1-й Московской тюремной больницы Говорова. В ней говорилось: «…сообщаю, что гр-ка Меркулова Вера Антонова с 11/VII с.г. находится на излечении в 1-й Московской тюремной больнице и за все время содержания допрошена ни разу не была (при всем желании товарищи, ведущие следствие, не могли её допросить, так как не знали, где она находится. – Н.З.), причем присовокупляю, что в случае необходимости ее допроса тов. следователя прошу приехать в больницу, т.к. Меркулова больная носилочная» 15.

В тот же день, то есть 7 ноября, т. Говоров направил в ВЧК официальную бумагу, в которой писал: «Прошу сообщить ведется ли следствие по делу Меркуловой В.А., т.к. она содержится под стражей в больнице с 11 июля с.г. и ни одного раза не была допрошена. Прибыла Меркулова в больницу при служебной записке от того же числа за № 19 подписанной заведующим приемом арестантов ВЧК Николаевым» 16.

Получив телефонограмму из тюремной больницы, т. Иванов, наверное, перекрестился двумя руками: таинственная пропавшая арестантка из Костромы была обнаружена. Таким образом, мать Вера нашлась ровно через четыре месяца после того, как её привезли в ВЧК. Получалось, что центральный аппарат самого могущественного ведомства Советской России с июля по ноябрь не мог найти человека, уже арестованного и находящегося внутри системы. Впрочем, чекистов можно понять: арестованных людей во множестве привозили и увозили на Лубянку со всех концов страны, так что легко было и запутаться.

1-я Московская тюремная больница находилась по адресу: Москва, ул. Лесная, д. 43 17. Лесная улица, названная так по расположенным здесь лесным складам, находилась в районе Брестского (Белорусского) вокзала 18. 18 ноября 1921 г. т. Иванов приехал в тюремную больницу и в первый раз допросил мать Веру. Она подробно рассказала о событиях апреля – июня 1921 г.

30 ноября помощник уполномоченного 7-го отделения Секретного отдела ВЧК Пименов вынес по делу матери Веры заключение, в котором говорилось: «1) Гражданка Меркулова Вера Антоновна, прикрываясь религиозным флагом, в продолжение нескольких лет играла на религиозных чувствах, пользуясь темнотой крестьянских масс, бесстыдно эксплуатировала крестьян, найдя в этом верный источник дохода для удовлетворения личных интересов. Разжигая религиозный фанатизм, этим затрудняла Советской власти работу по привитию трудовому народу коммунистических идей.

2) Используя свой авторитет среди населения, возбуждая массы против Рабоче-Крестьянской власти и ее законов и сама лично не исполняя таковые, затрудняла таким образом Советской власти борьбу за раскрепощение трудового народа.

3) тов. Разгуляев Петр Александрович своими бестактными действиями вызвал эксцессы со стороны крестьянских масс и таким образом чуть не довел до вооруженного столкновения.

Полагаю: 1) Гражданку Меркулову Веру Антоновну, являющуюся элементом паразитическим, имеющую влияние на массы, каковым она пользуется во вред Совласти, для пресечения и предупреждения в будущем таковой возможности изолировать, заключив в концентрационный лагерь принудительных работ в г. Архангельске сроком на 2 года без зачета предварительного заключения, но в виду ее болезненного состояния до выздоровления оставить в Бутырской больнице на излечении. 2) Тов. Разгуляева Петра Александровича, заведующего отделом социального обеспечения Галичского уезда, члена РКП, привлечь по настоящему делу в качестве обвиняемого, как коммуниста и ответственного советского работника за неумышленные действия, создавшие осложнение и дискредитирующие Советскую власть для каковой цели копию заключения и постановления направить в ЦК РКП и губком» 19.

2 декабря 1921 г. мать Веру перевели из 1-й Московской тюремной больницы во 2-ю Московскую (Лефортовскую) тюремную больницу, которая находилась в Бригадирском переулке 20.

4 сентября 1922 г. старший врач этой больницы выдал свидетельство о здоровье матери Веры, где было сказано, что она «страдает параличом обеих нижних конечностей на почве истерии. Двигаться больная не может» 21.

13 декабря 1921 г. Президиум ВЧК принял по матери Вере следующее постановление: «По излечении в Бутырской больнице выслать на жительство в Туркестан» 22.

Почитатели матери Веры выступают

в её защиту

Почитатели матери Веры, узнав, что из Костромы её отправили в Москву, стали обращаться с прошениями в её защиту в самые высокие инстанции.

9 декабря 1921 г. в Приёмную Председателя ВЦИК М.И. Калинина поступил приговор жителей с. Высоково и д. Косинская. В приговоре говорилось: «1921 года октября 24 дня. Мы, нижеподписавшиеся, граждане Костромской губернии, Буйского уезда, Домнинской волости, села Высокова и д. Косинской; сего числа на общем собрании имели суждение о гражданке нашего села Вере Антоновне Меркуловой, которая была 9 июля с/г. препровождена в Кострому *, а оттуда в город Москву – Бутырскую тюрьму, где она и по сие время находится и об освобождении ее было нами подано неоднократно заявлено, как губернской, так и Центральной власти, но о результатах нам не известно (…).

Меркулова человек скромный и благонадежный, против советской власти агитации и пропаганды никогда не вела (…)» 23.

* Неточность: 9 июля 1921 г. мать Вера была отправлена из Костромы в Москву.

В конце приговора говорилось, что жители с. Высоково и д. Косинская единогласно решили: «Просить центральную власть, если она найдет возможным освободить ее Меркулову из-под стражи и дать ей свободный пропуск для следования сюда в село Высоково, где нам желательно чтобы она и проживала и принимаем ее в среду себя, а так как она человек больной, то и обязуемся все ее содержать на свои средства» 24. Под приговором стояло несколько десятков подписей.

В ноябре 1921 г. в защиту матери Веры выступил даже Домнинский волостной исполком. 13 ноября 1921 г., по просьбе жителей с. Высоково, волисполком выписал на её имя удостоверение, в котором говорилось: «Домнинский волисполком сим удостоверяет, что со стороны волисполкома к проживанию в пределах Домнинской волости гр-ки Веры Антоновны Меркуловой никаких препятствий не встречается, так как гр-ка Меркулова в политическом отношении насколько известно исполкому, является совершенно беспристрастным человеком, что и удостоверяется подписью с приложением печати. Председатель Лебедев» 25 *.

* Данный факт ещё раз подтверждает наше предположение о том, что в июне 1921 г., когда в Высоково из Буя была послана группа милиционеров для ареста матери Веры, именно сотрудники Домнинского волисполкома заранее предупредили об этом высоковцев.

По-видимому, в ноябре 1921 г. в Москву приехала и ближайшая помощница матери Веры – Ксения Васильевна Соловьёва. Поселившись в Страстном женском монастыре, она периодически навещала мать Веру и старалась сделать всё для её освобождения. Ксения Васильевна обратилась к присяжному поверенному (адвокату) Александру Александровичу Иловайскому *, который, по-видимому, предложил, чтобы официально в защиту матери Веры в инстанции обращалась не Ксения Васильевна, а другое лицо. Таким человеком стала одна из насельниц Страстного монастыря – Дарья Михайловна Юдина (о ней – чуть ниже), которую было решено выдать за родственницу матери Веры.

* В 1913 г. А.А. Иловайский был помощником присяжного поверенного и проживал в Москве по адресу: Монетчиков переулок, д. 2/1, кв. 3 26.

А.А. Иловайский обратился в Московский комитет Политического Красного Креста *, и в конце декабря 1921 г. последний выступил в защиту матери Веры. В обращении Московского комитета Политического Красного Креста на имя начальника следственной части при Президиуме ВЧК В.Д. Фельдмана (на бумаге стоит штамп о получении 20 декабря 1921 г.) говорилось:

* Московский комитет Политического Красного Креста, возникший в 1918 г., ставил своей целью помощь политическим заключённым. Возглавляла его Екатерина Павловна Пешкова (1876–1965 гг.), бывшая жена писателя Максима Горького. Л.Э. Разгон в своих воспоминаниях назвал Политический Красный Крест учреждением «странным и чужеродным всей нашей системе» 27. Политический Красный Крест просуществовал до 1937 г.

«Находящаяся в Московской тюремной больнице гр. Вера Антоновна Меркулова обратилась к Московскому Политическому Кресту с просьбой возбудить ходатайство об ускорении производства следствия по ее делу, причем объяснила, что она была арестован 20/IV – с.г. по ордеру Костромской Губ.Ч.К. в б. Свято-Троицком монастыре Галичского уезда Костромской губернии, 11/VI отправлена в Москву. (…) Гр. Меркулова заявляет, что и при аресте и при перевозе ее (…) она была подвержена избиениям со стороны лица производившего арест, гр. Петра Разгуляева. Вследствие этих побоев гр. Меркулова по доставлении в Москву была помещена в тюремную больницу; удостоверение ординатора больницы от 19/X с.г. о порезах нижних конечностей Меркуловой было изложено при докладной записке Красного Креста от 27/X-21 г.» 28. Политический Красный Крест просил ускорить расследование этого дела.

В защиту матери Веры активно выступала Дарья Михайловна Юдина, в своих заявлениях в высокие инстанции, в частности во ВЦИК, называвшая себя её родственницей (разумеется, эти заявления от её имени писал присяжный поверенный А.А. Иловайский).

21 апреля 1923 г. Дарья Михайловна была допрошена в качестве свидетеля и показала, что ей 24 года, родом она из д. Юдино Малоархангельского уезда Орловской губернии и является насельницей Страстного монастыря (свой адрес, который она указывала в прошениях – ул. Тверская, д. 44, был адресом Страстного монастыря). Дарья Михайловна была землячкой матери Веры, а родственницей она называла себя, чтобы иметь право выступать в её защиту. На допросе она указала: «Веру Антоновну Меркулову я узнала только после освобождения ее из Лефортовской тюрьмы, когда она прибыла в Страстной монастырь, в родстве с нею не состою. Когда Меркулова была в тюремной больнице, я хлопотала, чтобы ее освободили, и выдала себя за родственницу» 29.

25 сентября 1922 г. Д.М. Юдина обратилась с заявлением в Президиум ГПУ, в котором писала: «Постановлением Президиума ВЧК в декабре месяце 1921 г. родственница моя Вера Антоновна Меркулова была приговорена к высылке по выздоровлению в Туркестан на жительство. Для излечения означенная В.А. Меркулова была помещена в Лефортовскую тюремную больницу, где находится и по настоящее время, подвергаясь тюремному режиму.

Из прилагаемого при сем свидетельства старшего врача тюремной больницы видно, что В.А. Меркулова страдает параличом обеих ног, двигаться не может и, таким образом, находясь в тюремной больнице, должна всю жизнь подвергаться тюремному содержанию, то есть такого рода наказанию, к какому она даже и не была присуждена Президиумом ВЧК, постановлением которого она была лишь присуждена к высылке в Туркестан для лишения свободы на жительство.

Не зная, в чем заключается ее проступок, я прошу Президиум ВЧК облегчить участь В.А. Меркуловой (…). Повторяю, что в Лефортовской тюремной больнице В.А. Меркулова содержится около года и терпит невероятные и ненужные мучения, как присужденная только к высылке на жительство в Туркестан» 30.

12 декабря 1922 г. Дарья Михайловна обратилась с заявлением в Московскую губернскую комиссию по применению амнистии 1922 г. к лицам, осужденным упраздненными в этом году органами ВЧК. В заявлении она писала: «Настоящим ходатайствую о применении амнистии от 1921 и 1922 года к содержащейся в Лефортовской тюремной больнице В.А. Меркуловой. В.А. Меркулова арестована была еще в мае 1921 г., присуждена ВЧК к высылке в Туркестан, но, по случаю неизлечимой болезни – паралича обеих ног, до сих пор находится в тюремной больнице под стражей, тогда как в самом наказании содержание под стражей ей не было определено. Прошу распоряжение Комиссии о освобождении В.А. Меркуловой для лечения на свободе» 31.

А пока вокруг освобождения матери Веры шла борьба, сама она продолжала находиться в Лефортовской тюремной больнице. Иногда мать Веру навещали посетители, приезжавшие из Сумароковской округи. Её крестница, Мария Ивановна Райкина (1919 г.р.), позднее вспоминала: «В 1922 году я ездила с мамой навещать матушку Веру в тюрьму. Маму на свидание не пустили, а меня взял на руки милиционер и отнёс в камеру к матушке, где она находилась одна. Как крестнице, матушка подарила мне рисунок святой Нины, выполненный карандашом на листочке бумаги, скорее всего, тоже одним из заключённых. На обратной стороне этого рисунка подпись карандашом сделана рукой матушки Веры: ”На память крестнице Мусе (…) из московской тюрьмы больницы. 1 мая 1922 г., воскресенье”» 32.

Мать Вера выходит из-под стражи:

в Страстном и Алексеевском монастырях

Хлопоты адвоката А.А. Иловайского и Д.М. Юдиной увенчались первым успехом. 23 января 1923 г. Президиум ВЦИК принял постановление, в котором говорилось: «Рассмотрев по ходатайству Дарьи Михайловны Юдиной о помиловании осужденной 13/XII-21 г. Коллегией ВЧК о высылке на жительство в Туркестан содержащейся в Лефортовской тюремной больнице Веры Антоновны Меркуловой. Президиум ВЦИК постановил: Веру Антоновну Меркулову из-под стражи освободить без права выезда из Москвы. Секретарь ВЦИК Енукидзе» 33. 25 января 1923 г. Коллегия ОГПУ постановила освободить мать Веру из-под стражи без права выезда из г. Москвы 34.

В тот же день начальник Лефортовской тюремной больницы получил особый талон, в котором говорилось: «С получением сего немедленно освободить из-под ареста гр. Меркулову Веру Антоновну. С освобожденной взять подписку о невыезде из г. Москвы» 35. Под документом стояла подпись Управляющего делами ГПУ.

26 января 1923 г. матери Вере было вручено удостоверение, в котором говорилась, что она «из-под стражи освобождена под подписку о невыезде из Москвы» 36, и её отпустили на свободу. У тюремных ворот мать Веру встретила верная Ксения Соловьёва и привезла её в Страстной монастырь.

* * *

Московский монастырь во имя Страстной иконы Божией Матери был основан царём Алексеем Михайловичем в 1654 г. К началу XX в. монастырский городок занимал в центре Москвы почти целый квартал. Перед обителью лежала Страстная площадь и проходила Тверская улица. Прямо напротив монастырской колокольни, на Тверском бульваре, стоял знаменитый памятник А.С. Пушкину, открытый в 1880 г.

Официально Страстной монастырь был закрыт 30 марта 1919 г., но ещё несколько лет в его зданиях проживало около двухсот насельниц 37 *.

* Окончательно Страстной монастырь закрыли в 1928 г. В 1929 г. в нём открылся Центральный антирелигиозный музей (ЦАМ). Все строения монастыря снесены в 1937 г. В 1931 г. Страстная площадь переименована в Пушкинскую. В 1950 г. памятник А.С. Пушкину перенесён на место, где стояла колокольня монастыря, и развернут на 180 градусов. В 1961 г. на месте монастыря построен известный кинотеатр «Россия» 38.

* * *

По-видимому, Ксения Соловьёва заранее попросила настоятельницу Страстного монастыря игумению Нину (Закатову) * приютить на время вышедшую из тюрьмы мать Веру. Через несколько дней в обители на Страстной площади началось то, что всегда происходило там, где проживала мать Вера, – к ней потоком пошли люди.

* Игумения Нина (Наталья Сергеевна Закатова) родилась в 1862 г. в семье священника села Братцево Московского уезда 39. Она – последняя настоятельница Страстного монастыря.

Позднее в Обвинительном заключении против матери Веры, со ссылкой на показания, данные 31 марта 1923 г. настоятельницей Страстного монастыря игуменией Ниной (Закатовой), было записано, что «26/I – 23 г. явилась к ней Меркулова и заявила, что она калека, что ей нечем жить и просила приютить ее. Первые 5-ть дней Меркулова жила спокойно, а затем к ней стали ходить верующие, приносили больных для исцеления, появились кликуши. Паломничество увеличивалось с каждым днем, монахини стали жаловаться игуменье на скопление верующих. Это скопление верующих заметила и сама Закатова и решила, что это до хорошего не доведет. Закатова заявила Меркуловой, что если она здесь хочет пожить, то чтобы прекратила прием верующих, на что Меркулова ответила, что она не может жить без группировки верующих, что ее послал на это Господь. Тогда игуменья Страстного монастыря предложила Меркуловой уехать, куда она хочет. 5/II – 23 г. Меркулова уехала в Алексеевский монастырь» 40.

В кривом зеркале Обвинительного заключения видно, что уже через пять дней после своего поселения в Страстном монастыре мать Вера, как и всегда, была окружена множеством народа. Неодобрение этого настоятельницы Нины и других монахинь нельзя не понять: находящийся в самом центре красной Москвы монастырь формально был закрыт и все его насельницы проживали в нём на птичьих правах. Власти могли воспользоваться паломничеством к матери Вере как предлогом для окончательного закрытия обители.

5 февраля 1923 г. мать Вера оставила монастырь на Страстной площади и вместе с Ксенией Васильевной Соловьёвой уехала на окраину Москвы – в Алексеевский женский монастырь. Настоятельница Алексеевской обители игумения Мария (Преженцова) позднее на допросе показала: «Вера Меркулова приехала в Алексеевский монастырь в сопровождении своей монашки-келейницы Ксении Соловьевой на извозчике и явилась ко мне, прося меня приютить ее. При этом Вера сказала, что она только что вышла из тюрьмы» 41.

Чуть позже в Алексеевский монастырь приехала и Евфросинья Карепина. 22 марта 1923 г. на допросе в Московском губотделе ОГПУ она показала: «Когда я приехала в Москву, то Веру застала в Алексеевском монастыре» 42.

* * *

Алексеевский монастырь находился на окраине тогдашней Москвы, в Красном селе. Его официальный адрес был: ул. Верхняя Красносельская, дом 7.

Как известно, этот монастырь, основанный около 1360 г. родными сёстрами святителя Алексея, митрополита Московского, Евпраксией и Иулианией, за свою историю дважды «переезжал» с места на место. Он был основан на Остоженке, а в 1547 г., после пожара, его перенесли ближе к Кремлю на так называемое «Чертолье». До 1837 г. он находился на месте, где сейчас стоит восстановленный храм Христа Спасителя. В 1837 г. император Николай I решил построить на этом месте храм, а монастырь перенести в пригородное Красное село.

К началу XX в. Алексеевский монастырь представлял собой настоящий городок с четырьмя храмами (главным из них был собор Алексея человека Божия) и большим кладбищем. Обитель окружала каменная ограда с башнями. К 1917 г. в монастыре проживало около 70-ти насельниц 43. Настоятельницей монастыря была игумения Мария (Зинаида Иосифовна Преженцова), родившаяся в 1864 г. в Москве, в дворянской семье 44.

К началу 1923 г. значительная часть помещений у Алексеевского монастыря была изъята и заселена жильцами.

* * *

С первых дней пребывания матери Веры в Алексеевском монастыре к ней опять возобновилось массовое паломничество. На допросе 31 марта 1923 г. игумения Мария (Преженцова) показала: «Первое время Вера жила тихо, а потом стал ходить к ней народ. Сначала народу ходило немного, а потом с каждым днем все увеличивался» 45.

Чуть позже в Обвинительном заключении о паломничестве к матери Вере было сказано: «Свидетельскими показаниями лиц, проживающих во дворе Алексеевского монастыря, подтверждается, что в Алексеевский монастырь приходило (к матери Вере. – Н.З.) ежедневно около 500-600 верующих, приходили из разных концов города и из деревень и приносили подарки Меркуловой» . В частности, к матери Вере ходило много рабочих и работниц машиностроительного завода имени товарища Маленкова (бывший «Вартце и Мак-Гилль»). Завод этот находился неподалеку от монастыря на Малой Красносельской улице и носил имя его бывшего рабочего, председателя Сокольнического райсовета Емельяна Михайловича Маленкова (1890–1918 гг.), погибшего в Гражданскую войну. Как показало следствие, в числе тех, кто посещал мать Веру, были даже коммунисты и кандидаты в члены партии.

Новый арест

Конечно, с того момента, когда к матери Вере в Алексеевский монастырь массово пошёл народ, местный актив стал сигнализировать о ней органам. Имя одной доносчицы нам известно. Живущая в монастыре 25-летняя Полина Михайловна Левицкая, делопроизводитель Наркомата внешней торговли и член РКП(б) с 1918 г., которую раздражало скопление людей, пришедших к матери Вере, написала куда надо. 22 марта 1923 г. на допросе она, как свидетель, показала: «Когда же все это стало противно до невозможности, ибо нельзя было пройти по двору, ввиду большой толпы, я подала заявление через одного товарища из районного отдела Г.П.У» 47.

Конечно, власти не могли не реагировать на такие сигналы. 16 марта 1923 г. помощник уполномоченного секретной части Московского губернского отдела ГПУ И.А. Думницкий вынес постановление, в котором говорилось: «(…) рассмотрев сведения (…) о появившейся в Алексеевском монастыре, что по Красносельской улице, монахини пророчицы Веры, 46 лет, проживающей там, установил: что Вера распространяет слухи среди суеверной массы населения и рабочих в том, что она была посажена коммунистами за веру в тюрьму, где производились пытки и отрезались ей ноги, что она агитирует против Соввласти и о скором падении ее. Что Вера после обедни призывает молящихся под ее благословение и с каждым говорит на антисоветские темы, как-то: о скором еврейском погроме и т.п.

Из вышесказанного видно, что деятельность Веры имеет признаки преступления, предусмотренного ст. 69 Уголовного кодекса, а потому постановил: завести следственное дело на монахиню Веру, 46 лет, проживающей в Алексеевском монастыре и принять его к своему производству, избрать содержание ее под стражей, т.к. нахождение ее на свободе может повлиять на ход следствия. Арестованную Веру направить непосредственно в Бутырскую тюрьму и содержать ее в одиночной камере» 48.

16 марта 1923 г. мать Вера вновь была арестована (напомним, что она вышла на свободу из предыдущего заключения только 26 января) 49. По показанию свидетеля, «ее увезли в черной карете в Чрезвычайку» 50. Как известно, в 1922 г. ВЧК переименовали в ГПУ, а потом в ОГПУ, но народ все ещё называл эту организацию «Чрезвычайкой».

Из монастыря мать Веру привезли в Бутырскую тюрьму. Однако она пробыла в камере только сутки. 17 марта тюремный врач констатировал у неё паралич обеих ног, и мать Веру вновь отправили в столь знакомую ей Лефортовскую тюремную больницу в Бригадирском переулке 51.

Началось новое следствие. 18 марта следователь И.А. Думницкий допросил мать Веру. Примечательно, что в протоколе, в анкете арестованной, он указал оба имени допрашиваемой – и мирское (Вера Антоновна Меркулова) и монашеское (Ксения) 52. 22 марта следователь допросил Ксению Васильевну Соловьёву и Евфросинью Кирилловну Карепину. Обе они подробно рассказали всю историю о том, как мать Вера оказалась в Москве.

Большинство других свидетелей являлись членами РКП(б) и на допросах высказывались о матери Вере как и подобает большевикам. 22 марта упоминавшаяся выше П.М. Левицкая заявила: «Полагаю, что все такие типы, как “матушка Вера” во главе со всеми живущими монашками, как элемент настраивающий население против власти (…) надлежит немедленному выселению за пределы Москвы, чтобы население не имело возможности с ними связываться, а такого типа как “мать Вера” следовало бы убрать подальше, чтобы с ней и монашки не имели связи» 53.

В тот же день другой свидетель – живущий в монастыре Александр Сергеевич Котылев (38 лет), слесарь завода имени тов. Маленкова и кандидат в члены РКП(б), показал: «Что касается св. Веры скажу большое спасибо, что убрали ее из Алексеевского монастыря. Было полное безобразие. Двор монастыря проходной, народ сновал-ходил, приходил и уходил до 12, 1 и 2 часов ночи. (…) Ходила публика больше из интеллигентов, заходила беднота и рабочие» 54.

23 марта другой рабочий – литейщик завода имени т. Маленкова, член РКП(б) Александр Прокофьевич Кузнецов, показал: «Слухи шли, что в Алексеевском монастыре есть какая-то пророчица и предсказательница (…). Проходя однажды мимо этого монастыря я увидел бегущую в этот монастырь толпу. Я заглянул во двор монастыря и увидел толпу народа и среди ее женщину сидящую в белом одеянии. Из толпы народ подходил по очереди к пророчице» 55.

26 марта И.А. Думницкий допросил коменданта дома № 7 Андрея Григорьевича Ионкина. Тот показал: «Будучи комендантом дома № 7 по Верхне-Красносельской улице во дворе Алексеевского монастыря, я наблюдал, что к монастырю стекается очень много народу из разных концов и издалека. Этот народ толпился во дворе, стараясь попасть к Вере-пророчице-ясновидящей. Ежедневно и вернее каждые сутки толпилось народа человек 500-600. Добраться до Веры было очень трудно, так как была очень большая очередь. Появлялась разная беднота, рабочие и интеллигенты. Приходилось наблюдать, чтобы поскорее попасть к Вере барыньки идут к монашкам в келью и оттуда идут во двор в сопровождении монашек и, хотя не приходилось замечать, но есть основание полагать, что монашкам платили за то, что они проводили к Вере без очереди.

Среди стоящего народа много говорили о чудотворении Веры, говорили, что Вера была в тюрьме, где держали ее на льду, отчего она потеряла ноги. На лед якобы сажали Веру, как применение меры пыток» 56.

В конце апреля следователь И.А. Думницкий решил привлечь к делу матери Веры и настоятельницу Алексеевского монастыря игумению Марию (Преженцову). 25 апреля он вынес постановление «О предъявлении обвинения и о мере пресечения» игумении Марии. В постановлении говорилось: «Игумения Алексеевского монастыря Преженцова Зинаида Иосифовна (Мария) дала возможность вселившейся в этот монастырь тайной монашке Меркуловой В.А. принимать у себя в келье, во дворе монастыря и в церкви темные массы населения, среди которого велась Меркуловой и приближенными её агитация против власти Советов с целью свержения ее. Из вышеизложенного устанавливается, что гр-ка Преженцова З.И. достаточно изобличается в пособничестве преступным деяниям Меркуловой В.А., предусмотренных ст. 69 и 119, а потому (…) постановил: названную Преженцову З.И. привлечь в качестве обвиняемой (…) и, принимая во внимание, что Преженцова оставаясь на свободе, может повредить интересам делу следствия, применить к Преженцовой меру пресечения, заключением ее под стражу» 57. В тот же день, 25 апреля 1923 г., игумения Мария, как «пособница» матери Веры, была арестована и заключена в Бутырскую тюрьму.

30 апреля 1923 г. насельницы Алексеевского монастыря обратились к И.А. Думницкому с прошением об отдаче матери игумении им на поруки, обязуясь доставить её по первому требованию к следователю или в суд. Свою просьбу они мотивировали плохим состоянием здоровья настоятельницы. Игумения Мария, писали они «имеет преклонный возраст и болезненное состояние, перенесла операцию обоих глаз в Тверской глазной больнице (операцию производил д-р Страхов) и до дня ее ареста находилась на домашнем излечении болезни ног докторов: Сокольнической больницы д-ра Галицкого и Бахрушинской д-ра Лапина и поэтому всегда нуждается лечением и уходом посторонней помощи» 58. Под прошением стояла 161 подпись.

Разумеется, чекисты проигнорировали прошение насельниц Алексеевской обители. Однако состояние здоровья игумении Марии действительно было тяжёлым, и через какое-то время её из тюрьмы перевели в Лефортовскую тюремную больницу (во всяком случае, в июне 1923 г. заключенная М.И. Преженцова находилась в этой больнице) 59.

9 мая 1923 г. т. Думницкий вынес против матери Веры и матери Марии Обвинительное заключение, в котором постановлял:

«1) Члену организации «Православная церковь», т.н. тайной монахине Вере Антоновне Меркуловой, из крестьян, 54 лет, предъявить обвинение по ст. ст. 119, 73, 83 Уголовного кодекса, выразившееся в а) в агитации среди верующих к свержению Соввласти; б) в измышлении и распространении с целью вызвать к себе сострадание верующих, как пострадавшей от коммунистов, и контр-революционной целью ложных слухов и нанесении ей коммунистами побоев, пыток и истязаний в Бутырской тюрьме, поведшей к потере ног; в) в возбуждении национальной вражды и розни агитацией, направленной к погромам и избиениям евреев.

2) Члену организации «Православная церковь» игуменье Алексеевского монастыря Преженцовой Зинаиде Иосифовне, из дворян, 59 лет, предъявить обвинение по ст. ст. 16, 119, 73 Уголовного кодекса, как пособнице Меркуловой, содействовавшей выполнению преступлений Меркуловой сокрытием ее и дачи ей возможности вести в Алексеевском монастыре к.-р. деятельность» 60.

Примечательно, что заключение констатировало факт ношения матерью Верой вериг. В нём говорилось: «Меркулова носила вериги, что было известно верующим, считающим Меркулову святой» 61.

Обвинительное заключение завершал следующий крайне интересный абзац: «Настоящее дело, – писал И.А. Думницкий, – по существу своему имеет все признаки для передачи его в Московский губернский суд, но т.к. Меркулова совершенно не владеет ногами, не может самостоятельно двигаться, то разбор этого дела в гласном суде был бы затруднителен и невозможен, как по причине того, что Меркулову надо все время держать на носилках, так и потому, что Меркулова воспользовалась бы случаем повести широкую агитацию среди присутствующих на суде, что на суд явится много верующих в нее, как в пророчицу и мученицу, а потому как по отношении Меркуловой, так и ее пособнице Преженцовой целесообразнее применить административную высылку как общественно опасных элементов. Срок высылки полагал бы для Меркуловой – 3 года, для Преженцовой – 1½ года» 62. Данное Обвинительное заключение утвердили начальник VI отдела секретной части Московского губотдела ГПУ т. Шмелёв и начальник секретной части т. Савватиев 63.

Казалось, судьба матери Веры и матери Марии была предрешена. Однако товарищи чекисты могли лишний раз убедиться, что человек предполагает, а располагает совсем не он. Через какое-то время дела матери Веры и матери Марии были забраны из ведения Московского губотдела ОГПУ и переданы в 6-е отделение Секретного отдела ОГПУ на Лубянке. То есть решение вопроса о судьбе матери Веры перешло в ведение главного подразделения ОГПУ, ведавшего борьбой с религиозными организациями. Начальником 6-го отделения секретного отдела ОГПУ в 1922–1929 гг. был Евгений Александрович Тучков (1892–1957 гг.), который одновременно в эти же годы состоял ответственным секретарём Антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП(б). Фактически Е.А. Тучков в 20-е годы был вторым после Емельяна Ярославского гонителем всех церковников и верующих в Советском Союзе и представлял собой что-то вроде советского обер-прокурора 64.

В конце июня вышестоящие товарищи приняли решение: отпустить мать Веру и мать Марию на свободу. 28 июня 1923 г. сотрудница 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ т. Якимова покончила с делом матери Веры и матери Марии. В вынесенном ей заключении говорилось: «Дело возникло на основании поступивших сведений об антисоветских действиях вышеназванных граждан. Принимая во внимание, что инкриминируемое им обвинение следствием не доказано (…) полагала бы: из-под стражи их освободить, дело следствием прекратить и сдать в архив 6-го отделения СОГПУ» 65. На заключение были наложены резолюции четверых высокопоставленных чекистов. Одна читается четко: «Согласен: Е. Тучков». Вторую подпись нам разобрать не удалось. Две другие, если мы не ошиблись в прочтении, гласят: «Согласен. 16.VII/ - 1923 г. Дзержинский» и «Согласен. 17.07. 23 г. Уншлихт» 66. Напомним, что И. С. Уншлихт – в то время заместитель председателя ОГПУ, а Ф.Э. Дзержинский – председатель ОГПУ.

18 июля 1923 г. Коллегия ОГПУ постановила освободить и мать Веру и мать Марию 67. Нельзя не задаться вопросом: с чего вдруг такой гуманизм? Только что, как «общественно опасных элементов», обеих игумений собирались законопатить в ссылку и вдруг – «из-под стражи освободить». И когда это в те годы чекисты придавали значение доказанности или недоказанности обвинения, если речь шла о классовых врагах? Дело в том, что в конце июня 1923 г. партийно-советская верхушка предприняла тактический маневр по отношению к Русской Церкви. 29 декабря 1929 г. на допросе в Котельниче мать Вера показала, что находилась в заключении в Москве до июля месяца 1923 г., а при освобождении Патриарха Московского и всея Руси Тихона вышла на свободу и она 68 (напомним, что святителя Тихона выпустили из-под стражи на Лубянке 27 июня 1923 г. 69). Судя по всему, освобождение матери Веры было действительно связано с выходом на свободу Предстоятеля Русской Церкви. Решение об освобождении Патриарха Тихона приняла на своём заседании 26 июня 1923 г. Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б). Тогда же ОГПУ было поручено «пересмотреть все дела высланных церковников на предмет амнистирования наименее из них вредных» 70. Мать Вера и мать Мария явно попали под этот «пересмотр».

В этот раз мать Вера провела в заключении четыре с половиной месяца, за это время она дважды угрожала объявить голодовку. 24 марта 1923 г. в Московской губотдел ОГПУ пришла телефонограмма от заведующего административной частью Лефортовской тюремной больницы Касимовского, в которой говорилось: «Заключенная Меркулова Вера Антоновна заявляет голодовку с 26 марта, требуя явки следователя тов. Думницкого для выяснения дела» 71. В начале июня И.А. Думницкий получил от «заключенной монахини Веры Меркуловой», заявление, в котором она настаивала на своём полном освобождении и требовала отпустить её в село Ново-Теляково Яхнобольской волости Галичского уезда. В противном случае мать Вера грозила объявить «смертельную голодовку» 72. Из следственных документов неясно, доходило ли в обоих случаях со стороны матери Веры до реальной голодовки или И.А. Думницкий шёл на какие-то уступки и дело ограничивалось только угрозой голодания. Конечно, если бы мать Вера объявила «смертельную голодовку», то довела бы её до конца.

В конце июля 1923 г. мать Вера, наконец, вышла на свободу и могла уехать из Москвы. Судя по всему, ей запретили вернуться в Сумароково, и она решила ехать в г. Галич.

Глава XXV
МАТЬ ВЕРА В ГАЛИЧЕ (1923–1924 гг.)

«Всем, наверное, известно, что в Галиче

проживает “Верушка” – живой “кумир и

идол” религиозных фанатиков. Группу этих

фанатиков составляют старики, старухи

и мещанство. “Верушка” несколько раз

“гастролировала” по городу, и масса

глупцов ходила за ней» 1.

«Плуг и молот», 5 сентября 1923 г.

Мать Вера приезжает в Галич

В конце июля 1923 г. мать Вера, вместе с Ксенией Соловьёвой и Евфросиньей Карепиной, приехала из Москвы в Галич.

В 1903–1906 гг. железная дорога Вологда – Вятка прошла и через Галич. В отличие от Буя, где был построен каменный вокзал, в Галиче тогда возвели деревянное здание железнодорожной станции, стоящее на окраине города.

Поезд из Москвы прибыл в Галич утром. Послушницы вынесли мать Веру из вагона на перрон, где их, вероятно, встретила Варвара Алексеевна Зеленина, у которой им предстояло жить 2. На её лошадях по главной улице Галича – улице Свободы – они поехали в город. Позади оставались Галичская народная больница, древний земляной вал, Преображенский собор, бывшее Галичское духовное училище, Торговая площадь с её грандиозным ансамблем каменных и деревянных торговых рядов… Они въехали на ул. Луначарского и остановились у дома № 28, принадлежавшего Варваре Алексеевне Зелениной.

Мать Вера знала Варвару Алексеевну много лет *. По-видимому, до революции та часто бывала в Свято-Троицком монастыре и являлась одной из самых искренних почитателей Сумароковской подвижницы. Вероятно, Ксения Соловьёва и Евфросинья Карепина заранее с ней списались, и, узнав, что после двух лет тюремного заключения мать Вера предполагает приехать в Галич, Варвара Алексеевна с радостью предложила ей жить у себя.

* Позднее, на допросе 27 декабря 1928 г. в Галиче, на вопрос о том, что представляет собой семья Зелениных, мать Вера ответила: «Зеленина Варвара Алексеевна, сын Николая Александрович, бывшие торговцы и теперь торгуют» 3.

В 1923 г. Варваре Алексеевне было 52 года, следовательно, она родилась примерно в 1872 г. Муж её, торговец Александр Зеленин, умер, и она жила с двумя сыновьями – 25-летним Николаем и 18-летним Владимиром 4. Принадлежавший им дом по адресу: ул. Луначарского, 28 – был двухэтажный, полукаменный (верхний этаж деревянный, нижний каменный) *.

* В настоящее время нумерация домов на улице изменилась, и сейчас дом Зелениных находится по адресу: ул. Луначарского, д. 24 5.

Чуть позже, в 1924 г., согласно 65-й статьи Конституции РСФСР, Варвару Алексеевну и её сыновей, как семью торговцев, лишат избирательных прав, и с тех пор они будут числиться «лишенцами» *. Причём, если Варвару Алексеевну лишат избирательных прав, согласно пункту «Б» («лица, живущие на нетрудовой доход»), то её сыновей – согласно пунктам «Б» и «В» («частные торговцы») 6.

* Вплоть до 1936 г. лишенцы вполне официально считались людьми 2-го сорта.

Разумеется, согласившись поселить у себя мать Веру, Варвара Алексеевна совершала ответственный шаг. И дело не только в том, что органы, конечно, сразу же взяли квартирную хозяйку «Сумароковской Верушки» на заметку. Буквально через день-два, когда весть о том, что мать Вера приехала в Галич, разлетелась по городу и уезду, дом В.А. Зелениной, у которого постоянно толпились люди, превратился в центр притяжения для огромного количества посетителей.

Галич в 1923 году

Мать Вера, конечно, не раз бывала в Галиче до революции, а в 1919-м, 1920-м и 1921 гг. оказывалась здесь не по своей воле. Впервые ей предстояло прожить в городе на Галичском озере некий относительно продолжительный срок (как оказалось – девять месяцев).

Исторически Галич являлся одним из значимых уездных городов Костромской губернии. С момента образования в 1744 г. Костромской епархии её правящие архиереи носили титул «Костромской и Галичский». По данным Всесоюзной переписи 1926 г., в Галиче проживало 8875 человек 7. В 1923 г. в городе было около 8 тысяч жителей. В 1923 г. Галич, в основном, ещё сохранял свой дореволюционный облик.

Протоиерей Иоанн Сырцов так описывал вид на Галич с Костромского тракта в 1904 г.: «Отсюда открывается чудная панорама города и его окрестностей. Небольшой, сравнительно, уездный город Галич располагается на низменном берегу восточной стороны большого Галичского озера; с востока живописно прикрыт крутыми горами, с многочисленными промежуточными оврагами и историческими террасами; с западной стороны примыкает к самому озеру, на противоположном берегу которого представляются еще более чудные возвышенности, покрытые лесом и зеленью и усеянные белокаменными сельскими храмами и деревнями. В самом городе, с шеститысячным населением, среди множества каменных и деревянных строений, виднеется до десяти * благоустроенных каменных храмов с Преображенским собором в центре и Николаевским женским монастырем на северо-западной окраине. Всё это уютно лепится и скрывается в грандиозной котловине, дно которой составляет обширное, по временам бурное, но теперь тихое, зеркальное Галичское озеро» 8.

* Всего в Галиче к 1917 г., не считая домовых, было 19 храмов: из 11 церквей города пять состояли из двух храмов – летнего и зимнего. По два храма имелось в обоих монастырях – Никольском Староторжском женском и Паисиевом Успенском мужском (последний в начале XX в. официально не входил в городскую черту, но фактически являлся частью застройки Галича).

Примерно так Галич выглядел и в 1923 г. Над находящимся в низине городом ещё высились главы и колокольни многочисленных храмов. Все они действовали. В центре Торговой площади по-прежнему стояла изысканная ротонда Никольской часовни.

Как писалось выше, стоящий на окраине города Никольский Староторжский женский монастырь был закрыт в 1919 г. и в его стенах разместился Детский городок (детдом), но в главном храме монастыря – Никольском соборе, который получил статус приходского, продолжалось богослужение. На высокой горе над городом по-прежнему высился ансамбль Паисиева Успенского монастыря. Формально он был закрыт в 1919 г., но в его храмах тоже продолжалось богослужение.

В Галиче, как нигде в Костромской губернии, сохранялись многие древние обычаи. Ежегодно в Духов день вокруг города совершался крестный ход, часть которого совершалась на лодках по Галичскому озеру, когда иконы и хоругви из всех городских церквей провозили по озеру от Овиновой слободы до Рыбной слободы.

В 1923 г. крестный ход в Духов день состоялся за два месяца до приезда матери Веры – 28 мая. Галичская уездная газета «Плуг и молот» тогда писала: «В “Духов день” почти все галичане, в особенности Рыбная слобода, во главе с шаманствующим духовенством, вооружась иконами и хоругвями, свершает на лодках путешествие по озеру вдоль всего Галича, “охраняя сей город от всякого врага и супостата” (…). Представьте себе бесчисленную флотилию лодок, плывущую по озеру с блестящими иконами и хоругвями! А на городских валах стоит столь же бесчисленная толпа ротозеев, любующихся, как дети, на забавное зрелище. Весь старый Галич с его языческими обрядами выплывает перед нашими глазами. Правда, картина эта очень ценна для члена общества по изучению местного края, но сознательный гражданин вряд ли захочет быть на ней изображенным. (…) Есть утехи, которые порабощают ум и волю человека и делают его рабом попов и других волхвователей, в виде знахарей и колдунов. Одной из этих утех является у галичан и традиция празднования “Духова дня”. Пора уже бросить подобную утеху: она вредная» 9.

Одной из главных святынь Галича являлась находящаяся в церкви Параскевы Пятницы, что в Рыбной слободе, деревянная резная скульптура Параскевы Пятницы. Скульптура (её высота составляла 170 см) находилась в особом киоте и была «одета» в парчовую ризу, расшитую стеклярусом. На голове Параскевы был повязан платок. Деревянный нимб над её головой покрывала серебряная басма. Историки датируют скульптуру концом XV – началом XVI вв. (ныне находится в Государственном Русском музее в Петербурге) 10.

В церковной жизни Галича по сравнению с дореволюционными временами произошёл ряд изменений. В частности, в город уже несколько лет не привозили из Костромы Феодоровскую икону Божией Матери. Традиция эта, как писалось выше, возникла в 1861 г. и на протяжении многих десятилетий не прерывалась ни разу. Есть документальные свидетельства, что икону привозили в Галич в 1919 г., а в последний раз она, скорее всего, посетила город на Галичском озере в 1921 г. На следующий год чудотворный образ, как известно, оказался в руках обновленцев, и обычаю принесения его в Галич был положен конец.

В 1923 г. в центре Галича сохранялись живые следы трагических событий конца октября 1917 г. На Торговой площади по-прежнему стоял остов выгоревшего тогда дома купца Н.Ф. Сотникова (совр. адрес: ул. Луначарского, д. 2). В июне 1924 г. галичская газета писала: «6 лет в центре города стоит полуразрушенный дом (бывший Сотникова). До сих пор судьба этой развалины не решена, а дом всем глаза намозолил. Не пора ли подумать об этом доме и начать его оздоровление? Может быть, местхоз ответит?» 11.

Галичане встречают матушку Веру

Приезд матери Веры в Галич стал её подлинным триумфом. 6 августа 1923 г., в канун престольного праздника – дня преподобного Макария Унженского и Желтоводского, огромная толпа галичан окружила городской Преображенский собор, в который внесли мать Веру. 8 августа 1923 г. газета «Плуг и молот» откликнулась на это заметкой «Поклонники юродивых», в которой говорилось:

«Несмотря на то, что во всех более или менее культурных центрах уже давно изжита вера в богов, чертей и св. угодников, наши галичане-обыватели не только не изжили этой веры, но в довершение создают себе еще и новых живых идолов, которым поклоняются и готовы по приказанию этих идолов сделать для них все, что угодно. Мы говорим о пресловутой сумароковской “Верушке”, недавно прибывшей сюда из Москвы. Возле квартиры этой “божественной прозорливицы” постоянно видим огромную толпу поклонников обоих полов и всех возрастов. “Прозорливицу” носят на руках * и окружают лакейской предупредительностью, снабжая всевозможными лакомствами. За всё это прозорливица благосклонно “по наитию св. духа” говорит два-три слова, из которых каждый поклонник черпает для себя глубокий смысл и популяризует “Верушку” среди своих знакомых.

В действительности эта “Верушка” ничего не может дать, кроме божественного шарлатанства, однако дураков на наш век, очевидно, хватит, и наши галичане-обыватели занимают среди них, пожалуй, первое место» 12.

* В заметке, разумеется, не сказано, что мать Веру носят на руках, потому что она не может ходить. У несведущего читателя могло создаться впечатление, что почитатели носят мать Веру из низкопоклонства, как китайского богдыхана.

Известный галичский поэт А.Н. Соловьёв-Нелюдим откликнулся на приезд матери Веры стихотворением «Толпа», опубликованном в газете «Плуг и молот» 10 августа 1923 г. Стихотворению предшествовал прозаический «эпиграф», в котором говорилось: «6 августа огромная толпа с пением молитв на руках носила “Верушку” по церкви. Суеверие галичской обывательщины создало себе идола в лице пресловутой “Сумароковской Верушки”, прибывшей недавно в Галич. У её квартиры всегда можно видеть толпу поклонников».

После эпиграфа следовало стихотворение:

Да, это было въявь, нам это не приснилось.

Под натиском людским ломились ворота,

У церкви пестрая толпа росла, теснилась:

Там “Верушку” встречала темнота.

Скопились дети, женщины, мужчины,

Старухи, старицы. – Умный и дурак

Толпились здесь без видимой причины

И множили собой число зевак, –

Спецы солидные, совслужащие, завки,

Интеллигенция с тряпичною душой,

Приказчики, забывшие про лавки,

И прочие… И всяк был сам не свой,

Терялся ум в каком-то диком гуле:

Не продерешься в церковь без борьбы

В момент, когда “пророчицу” на стуле

Несли её покорные рабы.

Чтил “Верушку” народ в предверьи храма

И пением молитв благословлял ей путь.

(…)

У галичан ведь глупость не в отставке.

Она, кажись, их прах переживет.

Какой-то бабе отдавили ногу.

Порвали френч и не один уже.

Хотелось каждому пролезть поближе к богу

Посредством “Верушки” солидным протеже.

“Спа-аси от бед…” орали горлопаны

В пустой простор, в тьму дикую веков…

Для дураков есть всюду шарлатаны.

Для шарлатанов хватит дураков.

Для храма этот день – был день базарный.

День стадной глупости и праздник кутерьмы…

Как жаль, что не было вблизи кишки пожарной,

Чтоб глупость смыть и освежить умы 13.

А.Н. Соловьев-Нелюдим:

«поэт-пролетарий»

Так как всё время пребывания матери Веры в Галиче А.Н. Соловьёв, писавший под псевдонимом «Нелюдим», был её главным публичным обличителем *, расскажем немного об этом человеке.

* Цитированная выше заметка «Поклонники юродивых» от 8 августа 1923 г., помещённая без указания автора, судя по стилю, скорее всего, вышла из-под пера А.Н. Соловьёва-Нелюдима.

Алексей Николаевич Соловьёв (1888–1931 гг.) родился в д. Шокша близ Галича, в семье рабочего кожевенного завода. В 12 лет он был отдан для обучения малярному делу в Петербург. Маляром в столице будущий поэт проработал многие годы. Во время революции 1905 года 17-летний Алексей Соловьёв принимал участие в беспорядках, за что попадал в «Кресты» – знаменитую петербургскую тюрьму.

А.Н. Соловьёв не учился в школе и всего добился самообразованием. Конечно, это был самородок, наделённый своеобразным талантом. Его первое стихотворение («Маляры») появилось в 1914 г. в большевистской газете «Правда» под псевдонимом «Нелюдим». В том же 1914 г. его стихи ещё несколько раз печатались в «Правде», включая её последний номер, вышедший 8 июля (после этого власти закрыли газету). По данной причине в советское время А.Н. Соловьёва-Нелюдима почтительно именовали «поэтом-правдистом». Сам себя он обычно называл «поэт-пролетарий».

После начала Первой мировой войны А.Н. Соловьёв был мобилизован в армию и пробыл на фронте вплоть до революции. В 1918 г. он вернулся в Галич и принял активное участие в становлении здесь Советской власти. В 1918 г. бывший питерский маляр стал редактором газеты «Известия исполнительного комитета Галичского уездного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» (с 1921 г. – «Плуг и молот»). Нелюдим всей душой принял Октябрьскую революцию, которую воспевал в своих по преимуществу агитационных стихах. С их чтением он выступал на митингах и даже на уездных съездах Советов.

Нелюдим тяжело переживал начавшийся в 1921 г. переход к НЭПу и отказ от крайностей политики военного коммунизма. Его биограф В.В. Касторский пишет об этом дипломатично: «Были у Нелюдима и идейные срывы, особенно в первый период нэпа» 14. Отход от радикализма первых лет революции усилил его «слабость» к алкоголю, свойственную многим поэтам. В связи с этим в 1921 г. он был снят с поста редактора «Плуга и молота», но остался в числе главных авторов газеты.

В стихах начала 20-х годов Нелюдим (нельзя не отметить, что псевдоним поразительно точно соответствовал его натуре) отводил душу, неутомимо бичуя, например, старые народные праздники (Пасху, Святки, Масленицу, Яриловку), которые продолжали отмечать большинство галичан. Им он противопоставлял новые пролетарские празднества – 1 мая, 7 ноября, 9 января, 18 марта *.

* 9 января – день «кровавого воскресенья» 1905 г. 18 марта – день Парижской коммуны.

Нелюдим страстно обличал Церковь и её служителей. Его угнетало, что ни один храм в Галиче так и не перешёл в обновленческий раскол. В пример своему отсталому городу он ставил прогрессивную Чухлому, где обновленцы тогда взяли верх. Почитание матери Веры галичанами было нестерпимо для «поэта-пролетария», и он упорно обличал её в стихах и прозе.

В 1927 г. А.Н. Соловьёв-Нелюдим уехал в Ленинград, где и скончался в 1931 г. 15.

К матери Вере идут люди

Когда весть о том, что мать Вера приехала в Галич, разнеслась по Галичскому, Буйскому и Костромскому уездам, к матери Вере потянулись люди. Возле дома В.А. Зелениной постоянно толпился народ. 8 августа 1923 г. галичская газета писала: «У ее квартиры всегда можно видеть толпу поклонников» 16. 10 августа 1923 г. газета вновь повторяла: «Возле квартиры этой “божественной прозорливицы” постоянно видим огромную толпу поклонников обоих полов и всех возрастов» 17. В числе первых посетителей её, естественно, были жители Галича и его окрестностей. Восемь лет спустя, 28 апреля 1931 г., начальник Галичского райотдела ОГПУ Булыгин в ответ на запрос сообщал своим коллегам в с. Молвитино, что в 1923 г. вскоре после того, как мать Вера поселилась у В.А. Зелениной, к ней «началось массовое паломничество» 18.

По городу мать Вера ездила в конном экипаже. Вероятно, экипаж этот принадлежал В.А. Зелениной или его предоставил матери Вере какой-нибудь другой её почитатель.

Среди тех, с кем встречалась мать Вера, были даже местные ответственные работники. 5 сентября 1923 г. в галичской газете была опубликована заметка «Пора за ум взяться», в которой говорилось: «Всем, наверное, известно, что в Галиче проживает “Верушка” – живой “кумир и идол” религиозных фанатиков. Группу этих фанатиков составляют старики, старухи и мещанство. “Верушка” несколько раз “гастролировала” по городу, и масса глупцов ходила за ней» 19. Особенно автор заметки обрушивался на помощника уездного военкома Н.П. Доброва, который пригласил мать Веру к себе домой. «Приехала та на красивой лошади в экипаже к дому Доброва, а тот рад был подержаться за “святую особу”. И начал её высаживать собственноручно. Эту картину можно было наблюдать средь бела дня. Гр-н Добров, какой пример могут взять с Вас красноармейцы, видя эту картину?» 20. Газета ничего не сказала о том, почему «гр-н Добров» пригласил мать Веру к себе домой. Если у него были какие-то вопросы к «Верушке», то он, скорее, посетил бы её в доме В.А. Зелениной. Вероятно, тяжело заболел кто-то из его близких и Добров пригласил мать Веру к больному.

К матушке Вере обращался даже гегемон советского общества – рабочий класс. В начале 1924 г. А.Н. Соловьёв-Нелюдим на страницах газеты возмущался тем, что рабочие некоего, не названного им галичского промышленного предприятия никак не могли заключить договор с его владельцем, в результате чего проигрывали в деньгах: «Рабочих крутят и кропят открещивая от лишней назойливости. Теперь несчастные рабочие в отчаяньи. Они намереваются всем коллективом пойти к “Верушке” погадать о том, кто знает, когда будет утвержден их договор и выдана нормировочная разница. Редакцией приняты все меры к тому, чтобы отговорить безумных от их суеверного шага, порочащего звание сознательных пролетариев. Администрации предприятия с своей стороны следует сделать всё, чтобы предостеречь рабочих от их “священного визита”» 21. Газета не сообщает, опорочили ли рабочие звание сознательных пролетариев визитом к матушке Вере или их всё-таки удалось удержать. Судя по тому, что не сообщает, – скорее всего, «опорочили».

Знаки нового времени

Во время жизни в Галиче мать Вера могла наблюдать приметы нового времени. Главные улицы города были переименованы и носили новые, революционные названия: ул. Свободы (бывш. Романовская, бывшая Успенская), ул. Ленина (бывш. Костромская), ул. Троцкого *, ул. Луначарского (бывш. Пробойная), ул. Подбельского (бывш. Богоявленская), ул. Долматова (бывш. Рождественская).

* В честь Л.Д. Троцкого явно была переименована какая-то большая улица в центре города, но из-за длительного тотального умолчания о всём, связанном с именем Троцкого, какая именно улица в Галиче в 20-е годы носила имя второго вождя Октябрьской революции, нам установить не удалось.

Впрочем, новых названий имелось ещё немного. В апреле 1925 г. в Галиче произойдёт массовое переименование площадей, улиц и переулков, в результате чего в древнем городе почти не останется названий, напоминающих о его восьмивековой истории. Даже горы, окружающие Галич, получили тогда нелепо-революционные имена: Космодемьянская гора стала Горой Революции, Поклонная гора – Горой Смычки *, Воскресенская гора – Горой Тимирязева. Объясняя это массовое переименование, газета «Плуг и молот» тогда писала: «Наши улицы имеют названия в большинстве случаев по находящимся на них церквям и не отвечают духу времени, а потому улицы переименовываются в память революционных событий и вождей революции» 22.

* Имеется в виду «смычка города и деревни» – популярный политический лозунг 1920-х годов.

7 ноября 1923 г. в Галиче состоялись митинг и шествие трудящихся в честь шестой годовщины Пролетарской революции. В январе 1924 г. в городе прошло так называемое «комсомольское Рождество», приуроченное к празднику Рождества Христова.

Во время жизни матери Веры в Галиче произошло историческое событие – 21 января 1924 г. в Горках под Москвой скончался В.И. Ленин. В Галич известие об этом пришло 22 января, когда в городе отмечался один из новых праздников – День памяти жертв расстрела 9 января 1905 года. Как и вся советская страна, Галич погрузился в траур. В день похорон вождя, в воскресенье 27 января, в городе состоялся траурный митинг и демонстрация. Колонны с траурными знамёнами от Торговой площади * прошли по ул. Свободы до ул. Троцкого, с ул. Троцкого перешли на ул. Ленина и вернулись обратно на площадь 24. На одной из фотографий М.М. Смодора, сделанных во время митинга, на заднем плане хорошо виден остов дома Н.Ф. Сотникова – без крыши, с зияющими провалами окон…

* Торговую площадь Галича с её уникальным ансамблем торговых рядов переименуют в площадь Революции в апреле 1925 г. 23.

К сожалению, никаких сведений о том, как восприняла мать Вера кончину вождя пролетарской революции и появление на Красной площади его мавзолея, у нас нет.

Мать Вера посещает храмы Галича

Судя по всему, мать Вера каждый день приезжала на службу в Преображенский собор. Собор этот состоял из двух храмов: собственно Преображенского – холодного, и Благовещенского – тёплого. Преображенский храм был освящён в 1774 г. и имел три престола: 1) в честь Преображения Господня, 2) во имя святого пророка Илии и преподобного Михаила Малеина, 3) во имя преподобного Макария Унженского и Желтоводского. Благовещенский храм был освящён в 1815 г. и также имел три престола: 1) в честь Благовещения Пресвятой Богородицы, 2) в честь Феодоровской иконы Божией Матери и преподобного Кирилла Новоезерского, 3) в честь Боголюбской иконы Божией Матери 25. Оба храма были обнесены каменной оградой, к Преображенскому храму примыкала трёхъярусная колокольня. Храмы венчало традиционное пятиглавие. Благовещенский храм имел притвор, через который люди входили в помещение, – притвор имел вид восьмигранной часовни, увенчанной главкой. Оба эти храма, выстроенные на рубеже XVIII и XIX вв., являлись преемниками соборных храмов Галича, история которых уходила в седую старину.

14 октября 1824 г. Преображенский собор посетил император Александр I, проезжавший тогда по северным уездам Костромской губернии. На стене собора вплоть до его закрытия сохранялась пространная надпись об этом событии: «1824 года, октября 14 дня, Его Императорское Величество Государь Император Александр Павлович, самодержец всероссийский, обозревая восточные губернии, проездом из Кологрива в Буй изволил осчастливить и город Галич своим высоким посещением, который, при колокольном звоне во всех градских церквах, среди торжественных восклицаний: “ура!”, при сем соборе, в присутствии всего градского духовенства, встречен протоиереем Василием Костровым с Животворящим крестом; по вшествии в церковь о здравии Его Величества и всего Августейшего Дома произнесена сугубая эктения, по отпуске Его Величеству возглашаемо и пето многолетие; по окончании всего Его Величество Государь Император, приложившись к св. иконе Спасителя и изъявя духовенству и множеству всякого звания, чина, пола и возраста людей Свое Высокое благоволение, среди общих благословений, отправился в приготовленную для Его Величества квартиру в доме купца Григория Иванова Вакорина, где пробывши не более часа, изволил отправиться в дальнейший путь» 26.

В Преображенском храме находился древний образ Спасителя, который искусствовед А.И. Некрасов датировал первой половиной XV в. и относил к московской иконописной школе, тесно связанной с «именем Андрея Рублёва». По преданию, образ принадлежал знаменитому галичскому князю Дмитрию Шемяке 27. Нельзя исключать, что образ написал сам великий художник средневековой Руси – преподобный Андрей Рублёв.

Настоятелем Преображенского собора был 71-летний протоиерей Василий Орлов.

* * *

Протоиерей Василий Сергеевич Орлов (1852 – после 1924 гг.) родился в с. Сретенское Нерехтского уезда, в семье диакона. В 1868–1874 гг. он обучался в Костромской духовной семинарии. В 1874–1875 гг. Василий Орлов служил учителем в Нерехтском уездном училище, а в 1875–1909 гг. – учителем в Солигаличском духовном училище. В 1907 г. он принял священный сан и стал священником Никольской церкви в с. Корцово Солигаличского уезда. 15 мая 1909 г. о. Василий Орлов был возведён в сан протоиерея и назначен настоятелем Галичского Преображенского собора. В 1910–1916 гг. он занимал пост благочинного г. Галича, в 1910–1914 гг. состоял гласным Галичского уездного земского собрания 28. В 1924 г., как служитель религиозного культа, о. Василий Орлов был лишён избирательных прав. В это время он проживал по адресу; ул. Новинки, д. 48 29.

* * *

По-видимому, в Галиче мать Вера, впервые после закрытия в 1921 г. собора в бывшем Свято-Троицком монастыре, положила начало традиции, которую позднее соблюдала всегда, когда находилась на свободе. Поселившись, вольно или невольно, на новом месте, мать Вера буквально через несколько дней начинала ежедневно посещать местный собор или храм, в котором с этого времени богослужения совершались каждый день. Этой традиции мать Вера неукоснительно придерживалась везде, где она жила позднее, – в Кинешме, в Котельниче, в Сумарокове.

Ежедневное присутствие матери Веры на богослужениях в Преображенском соборе привлекало сюда большое количество богомольцев – и горожан, и жителей окрестных селений. Разумеется, это крайне не нравилось властям. В конце 1923 г. А.Н. Соловьёв-Нелюдим предложил закрыть Преображенский собор, а в его храмах устроить школу. «А между тем у нас, – писал он, – наблюдается недостаток в школьных постройках. В первые годы революции у нас была наклонность (использовать. – Н.З.) собор под школу *. Проект почти осуществился но… (без но не обойдешься) что-то помешало, и возу до сих пор нет ходу. А ведь лучше бы было, если бы вместо (…) старой рутины на ее месте красовалось здание света и разума – школа» 31 **.

* 16 января 1920 г. Галичский уисполком постановил закрыть Спасо-Преображенский собор и передать его под школу. Данное постановление утвердил Костромской губисполком. Однако верующие Галича завалили ВЦИК и Наркомат юстиции прошениями, в которых протестовали против закрытия собора. 20 сентября 1920 г. Президиум ВЦИК встал на их сторону и отменил постановления местных властей о закрытии собора 30.

** Пожелание А.Н. Соловьёва-Нелюдима сбылось через семь лет. Преображенский собор был закрыт постановлением Президиума Костромского окрисполкома от 20 апреля 1930 г. 32. Правда, разместилась в нём не школа: в бывшем соборе доныне находится хлебозавод.

На престольные праздники мать Веру приглашали в другие храмы города. Галичанин Михаил Михайлович Храмцов (1917 г. р.) в 2002 г. вспоминал, как первый раз увидел мать Веру в Зачатьевской церкви * в Рыбной слободе:

* В Рыбной слободе Галича Боготцовскую церковь, бывшую преемницей упразднённого в XVIII в. Зачатьевского девичьего монастыря, обычно называли Зачатьевской церковью.

«Первый раз я увидел святую Верушку в 7 лет. Мы с отцом пришли в церковь у Зачатья. Был престольный праздник Рождества Пресвятой Богородицы (8/21 сентября). Как сейчас помню, на мне была белая рубаха с горохами и холщовые штаны, почти белые (…). Верушка сидела в кресле около алтаря. На ней был белый платок, белый, как мне показалось, халат такой, а ноги были спрятаны в белый мешок. И лицо такое доброе.

Отец Пётр Назаров * поставил всех нас, ребятишек, в очередь. Она всех крестила, руку давала целовать. Когда подошла моя очередь, подошёл отец. Верушка перекрестила меня, дала нарисованный на бумажке крест и сказала, обращаясь к отцу: “Это у тебя последний? Проживет долго”. А мать сказала: “Береги крест-то этот”.

Вот я и живу уже 85. Войну прошёл.

Потом она у нас дома была несколько раз. Это теперь улица Гладышева **. Дом-то до сих пор стоит (дом № 22)» 35.

* Пётр Иосафович Назаров родился в 1863 г., сын священника. В 1884 г. окончил Костромскую духовную семинарию. С 1885 г. – священник в Богоотцовской церкви Галича. С 1918 г. – протоиерей 33.

** Улица Гладышева – бывшая Зачатьевская улица, которую в 1925 г. переименовали в ул. Кожевенную, а в 1965 г. – в ул. Гладышева 34.

К вопросу о принятии матерью Верой

великой схимы

Известно, что в 20-е годы мать Вера (Ксения) приняла высшую ступень монашества – великую схиму с именем Михаила, в честь архангела Михаила. Однако когда и где это произошло, мы не знаем.

В начале февраля 1923 г., когда мать Вера после выхода на свободу некоторое время жила в московском Страстном монастыре, она обратилась к настоятельнице обители, игумении Нине (Закатовой), «с просьбой найти архиерея и постричь ее в схиму, но в этой просьбе ей было отказано» 36.

Судя по всему, в Москве матери Вере не удалось принять схиму, и она сделала это позже. Впервые мать Вера упоминается под именем Михаила в 1928 г., когда живёт в ссылке в Кинешме 37. Следовательно, принятие ею великой схимы и имени Михаилы произошло между 1923 г. и 1928 г. и могло состояться или в Галиче, или в Кинешме. Вероятно, это произошло в Галиче, где мать Вера жила относительно свободно. Скорее всего, её постриг в великую схиму совершил настоятель одной из местных мужских обителей. Это мог быть настоятель Железноборовского монастыря иеромонах Серафим (Гусев) или настоятель Паисиева Успенского монастыря архимандрит Анатолий.

Где был совершён чин принятия матерью Верой великой схимы, мы не знаем. Это могло произойти в доме В.А. Зелениной или, например, в одном из храмов Паисиева монастыря. При пострижении мать Вера (Ксения) получила имя Михаила (от мужского имени Михаил – по-еврейски «равный богу») 38. Память архангела Михаила совершается дважды в году – 6/19 сентября и 8/21 ноября.

В связи с её схимническим именем – Михаила, необходимо коснуться особенностей имянаречения в женских монастырях. «К числу специфически иноческих имён, – пишут Б.А. Успенский и Ф.Б. Успенский, – относятся женские имена, образованные от мужских. Монахини при пострижении могут получать имя мужского святого, морфологически оформленное по женскому роду, такие как Филарета, Аркадия, Сергия, Николая, Михаила и т.п.» 39. С.В. Булгаков в «Настольной книге для священно-церковно-служителей» (1913 г.) отмечал: «Вообще давать мирянкам женские монашеские имена, производимые от мужских, не следует. Такие имена даются при пострижении в иночество женщин (причем эти инокини и день своего ангела чествуют в память того святого, измененное имя которого ими носится)» 40. Такое мужское имя, «морфологически оформленное по женскому роду», получила при пострижении в схиму и мать Вера, став Михаилой.

Обычно монашествующие насельники монастырей принимали схиму на склоне дней. То, что мать Вера, по-видимому, приняла схиму в 37-38 лет, было случаем беспрецедентным в истории Русской Церкви. Правда, и произошло это в чрезвычайное, революционное время, когда из-за гонений рушился весь прежний уклад церковной жизни.

Схимники и схимницы носят особое одеяние – чёрного цвета куколь с нашитыми на него белыми крестами. Нам известна только одна фотография, на которой мать Вера была запечатлена в схимническом куколе. По-видимому, она надевала схимническое облачение только по особым случаям, а обычно – вопреки традиции – ходила в своём белом одеянии.

Нельзя не спросить: зачем мать Вера приняла великую схиму? По-видимому, в этом сказался её подвижническо-героический дух, когда она во всём старалась идти до конца. Наверняка само пострижение матери Веры в схиму было необычным. Ведь она не могла стоять, и при совершении обряда её наверняка поддерживали под руки.

Почему в схиме ей было дано именно имя Михаилы? Можно предположить, что это имя матери Вере дали по её просьбе.

Вспомним, что храм, построенный матерью Верой в Высокове в 1914–1919 гг., был посвящён архангелу Михаилу. К тому же на другой день после праздника Собора Михаила Архангела (8/21 ноября) приходится праздник иконы Божией Матери «Скоропослушницы» (9/22 ноября), которую мать Вера высоко чтила. Правда, это схимническое имя (как и предыдущее – Ксения) знал только узкий круг людей из её ближайшего окружения.

Из десятков людей, знавших мать Веру, чьи воспоминания записаны о. Валентином Ратьковым, только двое упоминают о её схимническом имени. Первая – это Елизавета Михайловна Смирнова (1923 г. р.), уроженка д. Моклоки Буйского уезда («В схимонашестве матушка Вера носила имя архангела Михаила») 41. Вторая – Мария Ивановна Райкина (1919 г. р.), уроженка г. Буй («В схимонашестве матушка Вера называлась мать Михаила») 42. Для подавляющего большинства своих почитателей она до конца осталась матерью Верой. Этим именем будем продолжать называть её и мы.

Матушку Веру арестовывают и отправляют

в Кострому

Конечно, мать Вера была чрезвычайно нежелательной персоной для официального Галича. Тем более что её квартира на ул. Луначарского находилась совсем рядом с домом № 11, который до революции принадлежал городскому голове И.М. Нешпанову * и где с 1919 г. размещался Галичский уездный комитет (уком) РКП(б) (здесь же находилась и редакция газеты «Плуг и молот») **. Своё название ул. Луначарского (бывшая Пробойная) получила из-за того, что здесь находился уком РКП(б). В мае 1919 г. нарком просвещения РСФСР А.В. Луначарский, в ходе своей поездки по Костромской губернии, провёл в Галиче три дня. Надо заметить, что он прибыл в нашу губернию не как нарком просвещения, а как чрезвычайный уполномоченный ЦК РКП(б), Совнаркома и ВЦИК по борьбе с дезертирством («ЧрезуполВЦИК»).

* Иван Михайлович Нешпанов (1851–1925 гг.) – потомственный почётный гражданин, купец II гильдии, городской голова Галича в 1901–1917 гг.

** В настоящее время в особняке И.М. Нешпанова размещается Галичский краеведческий музей.

19 мая 1919 г. А.В. Луначарский выступил с докладом о положении республики на общем собрании коммунистов в здании укома партии на ул. Пробойной. Сразу после окончания доклада было внесено предложение – «в честь приезда в Галич дорогого гостя» переименовать улицу Пробойную в улицу Луначарского. Предложение встретило «бурю аплодисментов» 43. По иронии судьбы, через три года именно на этой улице поселилась мать Вера.

Когда она ехала в Преображенский собор или возвращалась, провожаемая множеством людей, обратно, её путь всегда пролегал мимо укома. Из его окон хорошо была видна толпа народа, постоянно стоявшая возле дома В.А. Зелениной. Самим фактом своего проживания на ул. Луначарского мать Вера как бы издевалась над работниками укома РКП(б). В конце концов, властям это надоело. В последней декаде апреля 1924 г. мать Веру арестовали и отправили в Кострому – в губернский отдел ОГПУ 44. Подробности нам неизвестны. Скорее всего, её взяли в доме В.А. Зелениной, а произошло это, видимо, на Страстной неделе за несколько дней до Пасхи (в 1924 г. праздник Входа Господня в Иерусалим пришелся на 20 апреля, а Пасха – на 27 апреля). Арестом матери Веры в конце апреля власти явно хотели избавить себя от её присутствия в городе и на Пасху, и на 1 Мая.

А.Н. Соловьёв-Нелюдим, встречавший приезд матери Веры в Галич стихотворением, сопроводил её арест и отправку в губернский центр другими поэтическими строками – на редкость нелепыми и глумливыми. Стихотворение это называлось «Батюшки-матушки» и посвящалось галичским верующим, почитателям матери Веры. Подписано оно было одним из псевдонимов Нелюдима – Вандыш *. В стихотворении говорилось:

* Вандыш – мелкая рыба (галичский ёрш), высушенная особым образом в печи 45.

Их в Галиче много:

Мало ли старого да гнилого.

В церковь ходят все усердно,

Ругают все новое безмерно.

Сказала им раз мать Вера,

Что скоро с неба польется горючая сера,

Что православных она не заденет.

Ну, а большевикам здорово нагорит-напреет.

Ждите, говорит, только по-тихоньку, не спеша:

Будет им нехристям скоро – «ша!»

Научила Верушка всех брехать

И уехала сама в Кострому отдыхать 46.

А ведь А.Н. Соловьёв-Нелюдим очень хорошо знал, куда именно поехала «отдыхать» мать Вера!

История со священником

Александром Афанасьевым

Через несколько дней после того, как чекисты увезли мать Веру в Кострому, произошло поразительное событие. Из Москвы в Галич к матери Вере приехал заштатный священник Александр Афанасьев. По донесению в Костромской губотдел ОГПУ, о. Александр Афанасьев «прибыл в г. Галич из Москвы для свидания с монахиней Меркуловой В.А. и, узнав, что таковая арестована и направляется в г. Кострому для заключения, пытался служить около церкви на открытом месте молебен о здравии арестованной, а также есть основанья полагать, что он, Афанасьев, прибыл на территорию Костромской губернии с определенной целью возбуждать у масс недоверие к власти, принимая во внимание его показания, а также постоянное проживание в г. Москве» 47.

К сожалению, из заведённого по этому случаю в губернской прокуратуре дела не совсем понятно, почему о. Александр стал служить молебен не в каком-нибудь храме, а «около церкви на открытом месте». Не знаем мы, и что это было за место. Из документа непонятно, присутствовали ли при молебне другие люди, однако, видимо, присутствовали, так как вряд ли бы приезжий священник стал служить молебен в одиночестве.

Ясно только, что он совершил нерядовой поступок. Узнав об аресте матери Веры, о. Александр мог бы дождаться обратного поезда и уехать в Москву, не привлекая к себе внимания. Он же в каком-то публичном месте (возле Преображенского собора?) стал молиться об арестованной матери Вере.

По-видимому, это случилось в первых числах мая. 4 мая 1924 г. уполномоченный Костромского губотдела ОГПУ по Буйскому уезду Г.Б. Неренский * допросил о. Александра и постановил: «…из допроса видно, что задержанный является сообщником матери Верушки и агентом патриарха Тихона (миссионером) что подтвердилось из его документа изъятого при задержании, а потому постановил: гр-на Афанасьева А.М., уроженца Архангельской губ. (…) направить вместе с документами в г. Кострому, в распоряжение Костромского губотдела ОГПУ через начальника административного управления Буйского уика» 48.

* Непонятно, почему о. Александром занимался уполномоченный ОГПУ по Буйскому уезду, тогда так задержан он был в Галиче. Возможно, уполномоченный по Галичскому уезду лично повёз мать Веру в Кострому и ещё не вернулся.

7 мая 1924 г. в Костромском губотделе ОГПУ помощник уполномоченного секретного отдела Алимов постановил: «Гр-на Афанасьева А.М. заключить под стражу в губисправдом № 1 для отправления этапным порядком (…) в г. Москву в распоряжение ОГПУ» 49.

Об о. Александре известно немного.

Александр Михайлович Афанасьев родился в 1896 г. в с. Холмогоры Холмогорского уезда Архангельской губернии. В 1916 г. он окончил Архангельскую духовную семинарию. В начале 20-х годов о. Александр жил в Москве по адресу: ул. Краснопрудная, д. 20, кв. 13. Видимо, в это время он и познакомился с матерью Верой (вероятно, когда та жила в Алексеевском монастыре).

Арестованный 4 мая 1924 г. в Галиче о. Александр был доставлен в Москву, но, видимо, в тот раз обошлось и его освободили. Вновь о. Александра арестовали 24 июля 1928 г., когда он служил в республике Коми. 15 февраля 1929 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ осудило его за «контрреволюционную агитацию» на 3 года ссылки в Северный край. 24 июля 1932 г. по отбытии срока наказания он убыл с места ссылки 50. Дальнейшая судьба о. Александра Афанасьева неизвестна.

Глава XXVI
ЗАКЛЮЧЁННАЯ ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ:
ПОЛТОРА ГОДА В КОСТРОМЕ
(1924–1925 гг.)

«Костромской губотдел О.Г.П.У.,

площадь Революции, угол улиц

Свердлова и Шагова. Начальник

отдела Иванов Д.М.» 1.

«Вся Кострома на 1925–26 гг.»

Мать Веру привозят в Кострому

Из Галича мать Веру привезли в Буй, откуда её на пароходе должны были доставить в Кострому. До прибытия парохода её поместили в местную тюрьму.

Деревянное здание Буйской тюрьмы, уцелевшее в пожаре 1914 г., находилось в самом центре города – на ул. Октябрьской революции (бывшей Екатерининской) 2. Жительница Буя, Анна Дмитриевна Зайцева (1916 г.р.), оказавшаяся свидетельницей, как местные жители провожали матушку Веру от тюрьмы до парохода, позднее вспоминала:

«Раньше река Кострома была судоходной. Пароходы ходили из Буя в Кострому и обратно. А пароходы назывались так: “Буй”, “Кострома” и “Крестьянка”. В 20-е годы матушка Вера находилась в тюрьме г. Буя. Из тюрьмы её на лошади везли к пароходу, который отправлялся в Кострому. Одета она была во всем чёрном *. Народа рядом шло много. Она всех благословляла. Всё происходило очень спокойно, никого не отгоняли, везли её тихо. Вместе со стульчиком её сняли с кареты и внесли в каюту. Это я видела сама. Мне тогда было 8-9 лет. Везли её, примерно, в 1924 или 1925 году» 3.

* Упоминание о том, что мать Вера была одета во все чёрное, подтверждает то, что иногда она носила одеяние чёрного цвета.

По-видимому, мать Веру привезли в Кострому в первых числах мая 1924 г. Здесь она вновь оказалась в здании губотдела ОГПУ на площади Революции (где раньше размещалась губчека). Дело матери Веры было поручено вести помощнику уполномоченного секретного отдела Алимову.

7 мая 1924 г. т. Алимов вынес постановление, в котором говорилось, что «рассмотрев сего числа присланный мне материал уполномоченным Галичского уезда при отношении за № 235 на гр-ку Меркулову Веру Антоновну и принимая во внимание, что в таковом имеются указания на признаки совершенного преступления по 119 и 120 ст. ст. Уголовного кодекса, постановил: на основании ст. 159 УПК мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда в отношении гр-ки Меркуловой В.А. избрать заключение под стражу при Костромском исправдоме № 1 по 1 категории без права свидания (…)» 4. Так мать Вера вновь попала в Костромской исправдом № 1 * – бывшую губернскую тюрьму на бывшей Русиной улице. Там, увидев, что к ним привезли инвалида, её опять поместили в тюремную больницу.

* В то время Костромской исправдом № 1 находился по адресу: ул. Советская, д. 80 5. Его современный адрес: ул. Советская, д. 88.

Через несколько дней в исправдоме № 1 оказался и арестованный в Галиче священник Александр Афанасьев, который приехал из Москвы, чтобы встретиться с матерью Верой. Вероятно, мать Вера узнала об этом, но вряд ли смогла с ним встретиться.

Почитатели матери Веры выступают

в её защиту

Этот арест матери Веры, судя по всему, имел большой общественный резонанс. Жители Галича, Галичского и Буйского уездов стали обращаться в губернские инстанции с письмами в её защиту. Подтверждением этому служит информационный доклад, который в 1925 г. Костромской губком РКП(б) направил в ЦК партии. В докладе, в частности, говорилось о случаях «обострения массовых религиозных настроений» за период 1922–1925 гг. Такие «обострения» за данный период имели место три раза.

Первое случилось «при удалении епископа-тихоновца в другую губернию», когда «подавались письма с массовыми подписями» 6. Речь идёт о высылке в марте 1924 г. архиепископа Костромского и Галичского Севастиана (Вести) из Костромы в Кинешму, которая с 1918 г. являлась уездным центром Иваново-Вознесенской губернии 7.

Второе «обострение» произошло во время закрытия первой в Костроме приходской церкви: «…при закрытии в фабричном районе по постановлению рабочих церкви – посылались делегации верующих» 8. Имеется в виду закрытие в 1924 г. находящейся на рабочей окраине Костромы Власьевской церкви *. С церкви были сбиты главы и взамен их водружён красный флаг, а в помещении храма 7 ноября 1924 г. открылся рабочий клуб 9. В декабре того же года в результате проведения конкурса на название клуба, он получил наименование «Рабочий гул» 10.

* В перестроенном здании Власьевской церкви (совр. адрес: ул. Симановского, д. 92) ныне профессиональное училище № 18, где готовят швей.

Третьим случаем «обострения массовых религиозных настроений» в информационном докладе губкома РКП(б) в ЦК партии назван арест матери Веры: «…при аресте в начале 1925 г. Веры Меркуловой, спекулировавшей на знахарстве (…) ее помощницы-кликуши, безрезультатно пытались организовать религиозный фанатизм» 11.

Вдумаемся в этот факт – обострение религиозных настроений в Костромской губернии в 1922–1925 гг. произошло три раза: 1) при высылке в другую губернию правящего архиерея, 2) при закрытии в Костроме первого приходского храма, 3) при аресте в Галиче матери Веры. Данное свидетельство губкома РКП(б) объективно говорит об авторитете матери Веры и степени её почитания в народе.

«Направить дело (…) на предмет

разрешения вопроса о высылке Меркуловой

в концентрационный лагерь…»

17 июня 1924 г. помощник губернского прокурора Соколов, наблюдающий за органами ОГПУ, вынес по делу матери Веры Заключение, в котором говорилось: «(…) рассмотрев дело по обвинению гр-ки Меркуловой Веры Антоновны по обвинению в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 119 и 120 УК, нашел: освобожденная из-под стражи в июле месяце 1923 г. прибывшая на территорию Костромской губернии при удостоверении ОГПУ от 25 июля 1923 г. за № 270635 поселилась в г. Галиче и здесь начала продолжать прежнюю деятельность, так называемой “прозорливицы”, принимая посетителей фанатично-верующих и предсказывая им будущее. Все это она проводила, пользуясь темнотой посещающих ее. Беседы ее сводились же только к беседам, носящим характер обманных действий с целью извлечения для себя выгод, но часто она старалась распространить слухи о том, что Советской власти скоро будет конец, а вместе с ней и всем коммунистам как тиранам масс православного народа и тем полагала использовать широкие массы для возбуждения и сопротивления законам и постановлениям Рабоче-Крестьянской власти. Преступные действия Меркуловой предусмотрены ст. ст. 119 и 120 УК. Не находя возможным слушать настоящее дело в открытом судебном заседании, а, с другой стороны, считая Меркулову, имеющую общение с широкими массами невежественных по своему развитию людей, социально-опасной, полагал бы: согласиться с заключением помощника уполномоченного СО тов. Алимова и направить дело через ОГПУ в Комиссию НКВД на предмет разрешения вопроса о высылке Меркуловой в концентрационный лагерь, запретив ей после отбытия срока наказания проживание в пределах Костромской губернии» 12.

Писатель В.Я. Шишков о матери Вере

Мать Вера ещё сидела под стражей в Костроме, когда в марте 1925 г. в столичном журнале «Новый мир» был опубликован очерк писателя В.Я. Шишкова * «Деревня Овсянкина», входивший в серию очерков «Приволжский край». В нём рассказывалось о путешествии писателя летом 1924 г. по Костромскому и Буйскому уездам. Проехав на пароходе вверх по течению реки Костромы, писатель сошёл на берег в деревне Овсяниково ** Буйского уезда, где прожил несколько дней.

* Писатель Вячеслав Яковлевич Шишков (1873–1945 гг.), автор романов «Угрюм-река» и «Емельян Пугачёв».

** Официально деревня называлась Овсяниково. У В.Я. Шишкова она – Овсянкина, как, возможно, именовали её местные жители.

От своей домашней хозяйки, тетки Дарьи, Вячеслав Яковлевич впервые услышал «про матушку Веру или просто Верушку (…) нашу современницу, монахиню недальнего монастыря. Она пользовалась исключительным уважением среди всех местных крестьян и городского населения Буя и Галича. “А лицом-то она белая, а ростом невеличка, а глазыньки прямо как у орлицы у какой”. Она неизвестно откуда пришла в монастырь, жила в шалаше, монашествовала лет пятнадцать и (…) стала пророчествовать. Зимой и летом ходила босиком “в одной белой ряске, в белом апостольничке”; видимо, застудила ноги, и, когда ее, арестованную, везли на пароходе в Кострому, она уже не могла ходить. Деятельность Верушки (…) была признана вредной, и монахиню выслали на юг, на родину.

Отношение крестьян к ней (...) свидетельствует о том, что мистическое настроение в деревенской Руси, главным образом, среди баб и стариков, далеко не умерло, и что деревенская Русь, изверившись в священниках и наполовину отторгнувшись от церкви, ищет живой воды у старцев, стариц и юродивых» 13.

Тогда же В.Я. Шишков посетил село Борок, где находился ещё действовавший Железноборовский монастырь. Здесь он познакомился с тёткой Овдотьей, которая попросила у него обменять два старинных серебряных рубля времён Екатерины II на современные деньги. Когда он их ей поменял, они разговорились, и речь опять зашла о матери Вере.

« – Ты про Верушку-то слыхал, про красавицу-то нашу, про святую монашку-то?

– Слыхал.

– Ну, вот, в тюрьме она теперича, в Костроме. Тайно хочу ехать к ней. Нас трое собралось. Вот деньги-то и надо, тюремщиков подкупить придется, чтобы ночью допустили к ней. А мать Вера из святых святая. Я пятнадцать лет знакома с ней» 14.

Конечно, упоминание в столичном журнале о находящейся в тюремных застенках матери Вере – пример определённой свободы в период НЭПа. Чего стоит упоминание о том, что трое жительниц Борка предполагают ехать в Кострому и собирают деньги на подкуп тюремщиков, чтобы их допустили к матери Вере. Уже к концу 20-х годов такое было, конечно, невозможно.

Вполне возможно, что В.Я. Шишков из Борка добрался бы и до бывшего Свято-Троицкого монастыря, но, к сожалению, ещё в д. Овсяниково он повредил ногу и страдал от сильной боли. После того, как попытка местной знахарки, бабки Фёклы, помочь писателю не увенчалась успехом, ему пришлось, прервав путешествие, уехать в Буй, а оттуда – в Ленинград 15.

Мать Веру ссылают в Кинешму

В этот раз мать Вера провела в заключении в Костроме полтора года 16. Москва решала её судьбу долго. Как мы помним, Костромская губернская прокуратура предложила заключить её в концентрационный лагерь*. В то время в стране Советов, как кажется, такой был только один – Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). В конце концов, в столице решили судьбу костромской узницы. Приговор оказался довольно мягким. Мать Веру не отправили ни на Соловки, ни в Сибирь, ни в Туркестан. Своим постановлением Коллегия ОГПУ осудила её на 3 года ссылки в г. Кинешму 17. Точная дата приговора нам неизвестна, но, по-видимому, это произошло осенью 1925 г.

* Позднее слово «концентрационный лагерь (концлагерь)» ушло из советской лексики и было заменено на «исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ)». С этого времени термин «концлагерь» применялся только по отношению к капиталистическим странам.

Чем объяснить такую «мягкость» приговора? Видимо, в Москве, взвесив все «за» и «против», решили не проявлять особой жестокости. Всё-таки женщина, инвалид. Слухи о суровом приговоре ей могли попасть за рубеж, что в период начавшегося дипломатического признания СССР и налаживания торговых отношений с Европой было нежелательно. Решили обойтись малым – ссылкой в Кинешму. Какую-то роль в этом, по-видимому, сыграли и обращения почитателей матери Веры, которые в этот период наверняка поступали во властные инстанции столицы.

Вообще мать Вера ставила своих гонителей в непростое положение. Не преследовать её они не могли. Однако с каждым арестом авторитет матери Веры, как гонимой, как мученицы, не мог не вырасти, и поэтому, когда она выходила из очередной тюрьмы, к ней устремлялось народу ещё больше, чем раньше. Власти в очередной раз не могли её не арестовать, но тем самым только ещё увеличивали авторитет матери Веры, как пострадавшей за веру. Естественно, что люди не могли не сочувствовать тяжело больной женщине, которая не может самостоятельно передвигаться, но постоянно подвергается преследованиям. Против своей воли преследователи окружали мать Веру ореолом мученичества. Власти предержащие хорошо это понимали. Вспомним, как Н.П. Орлеанский в 1921 г. в своём предписании начальнику Буйской милиции особо оговаривал: «При проведении задания (ареста и этапирования матери Веры в Кострому. – Н.З.) предлагается избегать нерешительности и половинчатости, и в тоже время не давать повода по пути следования окружения себя каким-либо ореолом мученичества» 18.

В Кинешму с матерью Верой отправилось несколько сестёр, навещавших её в Костромском исправдоме. Туда же с ней поехала и 19-летняя девушка Нина Виноградова, которую приставили к матери Вере в тюремной больнице для ухода за ней.

Нина Сергеевна Виноградова родилась в 1905 г. в д. Быково Нерехтского уезда, в бедной крестьянской семье. С десяти лет она стала работать у чужих людей. С 1918 г. Нина в течение шести лет батрачила на Анания Ивановича Контеева в д. Прутская Середского уезда. Хозяин одевал её, а когда она захотела от него уйти, то он обвинил Нину в краже её же одежды. Нину судили и приговорили к одному году заключения в Костромском исправдоме. Здесь её приставили ходить за матерью Верой 19. Когда мать Веру освободили, Нина поехала вместе с ней в ссылку в Кинешму. 27 декабря 1928 г. на допросе в Галиче Нина Виноградова показала: «…в исправдоме я познакомилась с матушкой Верой, была представлена для ухаживания за ней и с тех пор с ней поехала в Кинешму на высылку и все время с ней живу» 20.

В один из дней осени 1925 г. сёстры вынесли мать Веру из ворот исправдома. Через несколько дней она отправилась в Кинешму.

Глава XXVII
В ССЫЛКЕ В КИНЕШМЕ (1925–1928 гг.)

«Кому в Кинешме не известна

знаменитая “матушка Вера”? Пожалуй,

всем» 1.

«Приволжская правда» (Кинешма),

12 августа 1928 г.

Мать Вера приезжает в Кинешму

Осенью 1925 г. мать Вера с несколькими спутницами прибыла в Кинешму. Конечно, она приехала к месту ссылки на пароходе вниз по Волге.

Мать Вера не бывала в Кинешме с 1910–1911 гг., когда она жила в пустыни Макариево-Решемского монастыря на р. Нодоге. В 1925 г. внешний облик города мало изменился с дореволюционных времён. С палубы парохода мать Вера вновь увидела незабываемую панораму Кинешмы, которой восхищались все проезжавшие по Волге.

Писатель И.Ф. Тюменев в начале XX в. писал: «Красивый вид представляет Кинешма с Волги. Над пароходною пристанью возвышается крутой холм, увенчанный главным городским собором с высокою колокольнею. По краю холма, вдоль Волги, тянется бульвар, на который ведет крутая лестница; далее, за холмом, устье Кинешемки, а за нею, на пригорке, как две сестры, белеют две старинные каменные церкви: Успения и Спаса, окруженные городскими домиками и сочною обильною зеленью. Фон составляют высокие, песчаные обрывы, покрытые сплошным лесом, а на первом плане, на реке, вырезаясь в небе остриями мачт с цветными вымпелами, стоят десятки судов разных типов и величины. Всё это представляет и по линиям и по краскам очень красивую оживленную картину» 2.

…Пароход причалил к пристани. Спутницы вынесли мать Веру, наняли извозчика и поехали на квартиру (вероятно, окружение матери Веры заранее списалось со знакомыми в Кинешме и наняло для неё квартиру). К сожалению, где жила мать Вера в начале ссылки, мы не знаем.

В жизни матери Веры начиналась новая глава – кинешемская.

* * *

Кинешма, бывший уездный город Костромской губернии, с 1918 г. являлась уездным городом Иваново-Вознесенской губернии. По данным 1923 г., в Кинешме проживало почти 21 тыс. жителей 3. Со второй половины XIX в. Кинешма была важным промышленным центром. На окраинах её высились краснокирпичные громады текстильных предприятий – фабрики «Томна» и «Красная ветка».

Как и везде в советской стране, в Кинешме велась борьба со старыми названиями улиц, имена которым дали в основном по находящимся на них церквям. Центральная Торговая площадь уже была переименована в площадь Революции. Ряд улиц в историческом центре также получил новые названия – ул. Советская, ул. Красной армии. Главная магистраль города стала Красной улицей (совр. ул. Ленина).

К матери Вере идут люди

Уже вскоре после приезда мать Вера стала широко известна в Кинешме. Впрочем, какое-то количество местных жителей наверняка помнили и почитали её с того времени, когда она жила в Нодогской пустыни.

Едва стало известно, что мать Вера вышла из тюрьмы и сослана в Кинешму, как из Галичского, Буйского и Костромского уездов Костромской губернии побежали к ней людские ручейки. Имена некоторых людей, приезжавших к матери Вере, мы знаем. В Кинешме регулярно бывала Варвара Алексеевна Зеленина – её бывшая домохозяйка в Галиче. Нина Сергеевна Виноградова, жившая с матерью Верой в Кинешме, на допросе 27 декабря 1928 г. на вопрос, кто ездил к матушке Вере из Галича, ответила: «Варвара Алексеевна Зеленина часто приезжала в Кинешму» 4.

19 июня 1926 г. некий селькор «Грач» в заметке «Снова о ”матушке Вере”», помещённой в галичской газете «Плуг и молот», возмущался паломничеством сельских женщин к матери Вере в Кинешму: «Из бывшей Селецкой волости, – писал «”Грач”, – отправляются женщины в Кинешму на поклон к “матушке Вере”, которая снова там открыла свою гадательную лавочку, обдувая православных. Не пора ли покончить с этой обдуваловкой!» 5.

Те, кто не мог приехать в Кинешму, писали матушке. Нина Сергеевна Виноградова на вопрос следователя: «Как часто Вера получает письма?», ответила: «Получала в Кинешме часто по два-три письма на день» 6.

Вслед за приезжими к матери Вере потянулись жители Кинешмы и уезда… Та же Нина Сергеевна Виноградова на вопрос о том, кто посещал матушку Веру в Кинешме, показала: «Приходили больше всего женщины – фабричные, крестьянки и другие, знакомые на дню бывают по три-четыре человека и т.д. Приходят священники, дьяконы, псаломщики» 7.

Мать Вера посещает храмы Кинешмы

В 1925 г. в Кинешме ещё действовали все одиннадцать храмов, включая и Успенский собор. Через какое-то время после приезда мать Вера ежедневно стала ездить в Успенский собор, что вызвало резкий прирост его посещаемости богомольцами. 15 декабря 1926 г. кинешемская газета «Приволжская правда» отмечала, что мать Вера «дает солидный доход собору» 8.

Успенский собор в Кинешме состоял из двух храмов: летнего Успенского и зимнего Троицкого *. Успенский летний храм был освящён в 1745 г., и в нём имелось три престола: 1) в честь Успения Божией Матери, 2) во имя святого благоверного князя Александра Невского и 3) во имя святого князя Владимира. В 1798 г. к храму была пристроена пятиярусная соборная колокольня – одна из наиболее красивых в Костромской губернии. Троицкий зимний храм был освящён в 1838 г., и в нём также имелось три престола: 1) во имя Пресвятой Троицы, 2) во имя Архистратига Михаила и 3) во имя святителя Алексея, митрополита Московского. Храмы окружала каменная ограда с решёткой.

* В Костромской губернии городские соборы, состоявшие из двух храмов, были: в Костроме, Галиче, Кинешме, Плёсе и Юрьевце. В Варнавине собор состоял из трёх храмов.

Местночтимой иконой в Успенском соборе являлся список Феодоровской иконы Божией Матери, относимый к временам царя Михаила Фёдоровича Романова 9.

Успенский собор был главным религиозным центром Кинешмы и Кинешемского уезда. В 1834 г. собор посетил император Николай I, о чём говорила надпись внутри храма: «Сей храм в 1834 году, октября 9 дня, посещен был Его Императорским Величеством, государем императором Николаем Павловичем» . 8 июля 1894 г. святой праведный Иоанн Кронштадтский, совершавший большое путешествие по Волге, по просьбе депутации кинешемцев отслужил в Успенском соборе молебен 11.

* * *

С 1924 г. в соборе регулярно совершал богослужения высланный в Кинешму архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести). К сожалению, нам не удалось выяснить, кто в это время был настоятелем Успенского собора. Из соборного причта 20-х годов известен только диакон Стефан Цыганков.

Степан Фёдорович Цыганков * родился 6 июля 1873 г. в с. Новлянском Кинешемского уезда, в семье крестьянина. Он окончил церковно-приходскую школу в с. Георгиевское на Колдоме (последнее находилось в одной версте от Новлянского).

* Степан – это разговорная форма имени Стефан. Обычно носители этого имени в миру зовутся Степанами, а в Церкви – Стефанами.

На военной службе Степан Цыганков был большим человеком – старшим писарем в штабе 41-й пехотной дивизии. После армии, в первые годы XX в., Степан Фёдорович женился. У него и его жены, Анны Фёдоровны Цыганковой, родилось пятеро детей: Мария (1903 г.), Алексей (1905 г.), Владимир (1911 г.), близнецы Александр и Антонида (1913 г.) 12.

Более десяти лет Степан Фёдорович служил в какой-то солидной конторе, но душа его тянулась к другому. В конце концов, он оставил конторскую службу и с 15 октября 1909 г. стал внештатным псаломщиком Успенский церкви Кинешмы. Примечательно одно место в прошении Стефана Фёдоровича, с которым он в начале ноября 1910 г. обратился к епископу Костромскому и Галичскому Тихону (Василевскому): «Прилежа всею душою храму Божию и горя желанием послужить при храме до конца дней моих (…) я нимало не раскаиваюсь, что оставил прежнюю службу конторскую, вдвое обеспечивающую меня (получал 55 руб. в месяц)» 13.

С ноября 1910 г. Стефан Фёдорович некоторое время состоял псаломщиком в Никольском Староторжском женском монастыре в Галиче 14. По-видимому, в конце 1910 г. С.Ф. Цыганков был назначен экономом Кинешемского духовного училища.

21 октября 1911 г. состоялось его рукоположение в диакона Свято-Духовской домовой церкви в Кинешемском духовном училище . 26 октября 1911 г. о. Стефан был переведён диаконом в Казанский собор в Нерехте 16, а 17 июня 1913 г. – диаконом Никольской церкви в с. Сидоровское Нерехтского уезда 17. По-видимому, с начала 20-х годов о. Стефан служил диаконом в Успенском соборе Кинешмы.

Отец Стефан был близко знаком с матерью Верой, которая подарила ему свою фотографию с дарственной надписью *.

* Нам сообщила об этом родственница о. Стефана Цыганкова, Наталья Михайловна Суконкина, однако на нашу просьбу отсканировать фото и оборотную сторону с надписью ответила отказом.

В 1927 г. о. Стефан был арестован, обвинён в «контрреволюционной агитации» и сослан на 3 года в Вологодскую губернию, в г. Кадников. По отбытии наказания срок ссылки ему продлили ещё на три года. 9 апреля 1933 г. о. Стефан был вновь арестован как член «контрреволюционной группировки духовенства». 1 июля 1933 г. Тройка Постоянного представительства ОГПУ по Северному краю осудила его на три года ссылки в Северный край 18.

В 1936 г. о. Стефан освободился, вернулся в родные края и стал служить диаконом Воскресенской церкви с. Соболево Юрьевецкого района, настоятелем которой состоял иеромонах Алексий (Голубев). В начале октября 1937 г. о. Стефан был арестован в составе «контрреволюционной группы» во главе с о. Алексием (Голубевым). В следственном деле он назван иеродиаконом, то есть диаконом-монахом. По-видимому, в предыдущие годы о. Стефан принял монашество.

Уже 11 октября 1937 г. Тройка УНКВД по Ивановской области приговорила о. Алексия (Голубева) и о. Стефана Цыганкова к расстрелу 19. 14 октября 1937 г. в Иванове приговор был приведён в исполнение 20.

* * *

На престольные праздники мать Веру приглашали в другие храмы Кинешмы. По городу мать Вера ездила в экипаже, запряжённом двумя лошадьми. И экипаж, и лошадей ей предоставили почитатели. 27 декабря 1928 г. на допросе в Галиче мать Вера на вопрос, откуда взялись лошади, на которых она приехала из Кинешмы в Сумароково, показала: «Крестьяне с. Лежнево Ивано-Вознесенской губ. Кротов Иван Васильевич и Федор Васильевич Кротов (братья) дали мне одну лошадь “Мальчик” с упряжкой, и одна лошадь принадлежит Якову Алексеевичу. Фамилию его не помню, живет в д. Кокуйка Кинешемского уезда» 21. Скорее всего, мать Вера назвала вымышленные фамилии, чтобы скрыть имена подлинных владельцев лошадей. Судя по всему, владельцы фактически подарили их матери Вере, но, чтобы власти их у неё не изъяли, она говорила, что лошади ей не принадлежат.

В 1925–1928 гг. мать Вера являлась едва ли не самым известным человеком в Кинешме. Даже «Приволжская правда» признавала её широкую популярность. В августе 1928 г. в статье «Классовый враг не дремлет. Молитвой, обманом, ложью одурачивает трудящихся» были такие строки: «Кому в Кинешме не известна знаменитая “матушка Вера”? Пожалуй, всем» 22.

Ближний круг матери Веры в Кинешме

В Кинешму мать Вера приехала в сопровождении нескольких спутниц, в числе которых находились: Ксения Соловьёва, Нина Виноградова и воспитанница матери Веры Мотя Балдина.

Ксения Васильевна Соловьёва, о которой мы многократно упоминали выше, являлась одной из наиболее близких к матери Вере послушниц. Мы помним, как она пыталась защитить её в апреле 1921 г. Когда мать Веру увезли в Кострому, Ксения Васильевна последовала за ней в губернский город, находилась рядом с ней в Москве, в Галиче и снова в Костроме. Теперь Ксения Васильевна поехала вместе с матерью Верой в Кинешму.

В Кинешму приехала упоминаемая выше Нина Сергеевна Виноградова, которая ухаживала за матерью Верой в костромской тюремной больнице и последовала за ней в ссылку.

Третья была Мотя Балдина, воспитанница матери Веры или её приёмная дочь (так она названа в одной из публикаций в кинешемской газете «Приволжская правда») . О судьбе Моти после того, как в апреле 1921 г. мать Веру увезли в Галич, мы ничего не знаем. Вероятно, она жила в Сумарокове, а в 1923 г. приехала к матери Вере в Галич. После её ареста она, скорее всего, вернулась в Сумароково, а когда её приёмную мать освободили, поехала с ней в Кинешму. В 1925 г. Моте было 15 лет.

За годы Кинешемской ссылки число живущих с матерью Верой послушниц увеличилось на несколько человек. В 1925 г. к матери Вере приехала и вскоре стала её ближайшей помощницей Анастасия Генеральская. Анастасия Васильевна Генеральская родилась 22 декабря 1902 г. в. с. Назарьево Лежневской волости Ковровского уезда Владимирской губернии, в семье сапожника 24. В детстве её взяли в находящуюся в с. Назарьево Свято-Никольскую женскую общину 25, созданную в 1898 г. при местной Никольской церкви 26. Указом Св. Синода от 29 ноября 1914 г. община была преобразована в Свято-Никольский женский монастырь. Когда после революции монастырь закрыли, а на базе его хозяйства был создан совхоз, Анастасия Генеральская стала работать в нём, в частности, пасла скот 27. Она давно слышала о матери Вере и, узнав, что та живёт в Кинешме, приехала к ней и стала одной из её послушниц.

В 1926 г. к матери Вере приехала новая послушница – Надежда Шагина. Надежда Евгеньевна Шагина родилась в 1890 г. в д. Асташево Галичского уезда. Её родители – Евгений Акимович (1870 г. р.) и Любовь Арсентьевна (1869 г. р.) – были крестьянами 28. В 1910 г., в возрасте двадцати лет, Надежда уехала на восточную окраину Костромской губернии и поступила в только что созданную Ново-Казанскую женскую общину (позднее – Ново-Казанская пустынь) в Варнавинском уезде *. В 1926 г. Ново-Казанская пустынь была закрыта, и послушница Надежда Шагина, списавшись, видимо, предварительно с матерью Верой, приехала к ней в Кинешму.

* Ново-Казанская женская община была открыта вблизи с. Турань Варнавинского уезда указом Св. Синода от 22 декабря 1908 г. 29.

В 1931 г. на допросе Надежда Евгеньевна показала: «С Меркуловой Верой Антоновной я знакома лично давно, еще с дореволюционного времени, хотя мы и жили в разных монастырях. До 1926 г. я жила в Новоказанском монастыре (…) а после ликвидации монастыря приехала в г. Кинешму, где в это время Меркулова В.А. находилась в ссылке. С этого времени я живу у нее в прислужницах» 30. С 1926 г. Надежда Шагина стала ближайшей помощницей матери Веры.

В 1927 г. из Галича к матери Вере приехала Прасковья Елшина. Прасковья Михайловна Елшина * родилась в 1899 г. в Галиче, в мещанской семье. По-видимому, она ещё в детстве много слышала о матушке Вере и в 1927 г. уехала к ней в Кинешму. 18 января 1930 г. на допросе в Котельниче Прасковья Михайловна показала: «В 1927 году из дома отца я уехала в г. Кинешму с целью поступить в послушницы к игуменье монастыря матушке Вере, с которой и проживала в Кинешме один год» 31.

* Елшины – одна из распространенных фамилий в Галиче. Эту фамилию здесь произносят как Ёлшины.

А ведь все поступавшие послушницами к матери Вере хорошо понимали, что, входя в её ближний круг, они – вместе с нею – автоматически становятся кандидатами на тюрьму и ссылку.

В Кинешме мать Вера встретила свою старую подругу и келейницу – Евфросинью Кирилловну Карепину. В последний раз мы упоминали её в 1923 г., когда она вместе с матерью Верой приехала из Москвы в Галич. После того, как в апреле 1924 г. мать Веру арестовали и отправили в Кострому, Евфросинья Кирилловна ещё какое-то время проживала в Галиче в доме В.А. Зелениной и даже была вместе с хозяевами лишена избирательных прав 32. Затем и она перебралась в губернский город.

Как писалось выше, в марте 1924 г. чекисты выслали из Костромы в Кинешму архиепископа Костромского и Галичского Севастиана (Вести). По-видимому, вскоре Евфросинья Кирилловна, оставив попечение о сидящей в тюрьме матери Вере на Ксению Соловьёву, уехала к владыке Севастиану в Кинешму и прожила у него в услужении до его кончины в 1929 г. Наверняка она сделала этот шаг по благословению матушки Веры. На допросе в 1931 г. Евфросинья Кирилловна показала: «(…) я уехала в г. Кинешму, где работала 7 лет до 1930 г. прислугой у б. епископа Севастиана» . Известен адрес, по которому она жила в Кинешме: ул. Грибоедова, д. 12 34. Когда в 1925 г. в Кинешму приехала мать Вера, они стали часто видеться. На том же допросе Евфросинья Кирилловна показала: «(…) я встречала Веру Меркулову в г. Кинешме, где она отбывала трехгодичную ссылку, а я (…) жила у епископа Севастиана» 35.

Как видим, в годы кинешемской ссылки вокруг матери Веры возникла небольшая монашеская община. Власти не раз обвиняли её в создании некоего подпольного монастыря и, по сути, были правы. Всякий раз, когда мать Вера выходила на свободу, вокруг неё возникала небольшая группа, живущая, насколько это было можно, по традициям монастырской жизни.

Мать Вера и архиепископ Севастиан (Вести)

Как уже писалось, в марте 1924 г., на полтора года раньше матери Веры, в Кинешму из Костромы был выслан архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести; 1871–1929 гг.) (о докинешемском периоде жизни святителя Севастиана рассказывается в Приложении 5). Чекисты исходили из того, что с 1918 г. Кинешма – это уже другая, Иваново-Вознесенская губерния. Однако в церковном отношении Кинешма и Кинешемский уезд оставались в составе Кинешемского викариатства Костромской епархии.

Приезд владыки Севастиана в Кинешму и его поселение здесь, конечно, стали важным событием в церковной жизни города. Кинешемская «Приволжская правда» 1 апреля 1924 г. в заметке «У церковников» сообщала: «Вслед за арестованным архиепископом Августином * в Кинешму немедленно назначили епископа Севастиана, б. Костромского **, который уже и приступил к отправлению своих обязанностей. Как приверженец Тихоновской церкви, Севастиан церковное управление Иваново-Вознесенской епархии не признает и в Кинешме открыл управление всей Костромской епархией.

Таким образом, Кинешма в настоящее время представляет чуть не центр Тихоновского Поволжья, чему очень рады приверженцы этой церкви, густо населившие Кинешму. Прежние поклонники и поклонницы “аскета” Василия *** и смазливого Августина теперь лобызают немощного Севастиана» 37.

* Имеется в виду епископ Иваново-Вознесенский, викарий Владимирской епархии Августин (Беляев; 1886–1937 гг.), арестованный 15 февраля 1924 г. 36.

** Автор заметки именует владыку Севастиана «бывшим Костромским», но это неправильно: тот оставался архиепископом Костромским и Галичским вплоть до своей кончины в 1929 г.

*** Викарий Костромской епархии епископ Кинешемский Василий (Преображенский).

Во второй половине 20-х годов архиепископ Севастиан по преимуществу пребывал в Кинешме, которая фактически в это время превратилась в центр Костромской епархии. Сатирическая газета «Колотушка» (приложение к «Приволжской правде») в апреле 1925 г. писала в заметке «Епископское царство»: «Кинешму наводняют епископы. Сделалась какая-то непроходимая епископская сеть. Здесь управления: Костромской, Иваново-Вознесенской, Кинешемской * и т.д. епархиями. Конкуренция среди епископов хуже, чем среди торговцев» 38.

* Кинешемской епархии тогда не было. Было Кинешемское викариатство Костромской епархии. Епископ Кинешемский Василий (Преображенский) в это время находился в ссылке в области Зырян (совр. республика Коми).

В октябре 1924 г. «Приволжская правда» в нескольких номерах публиковала «Список лиц, не имеющих избирательного права, согласно Конституции РСФСР по г. Кинешме». В этом списке, в разделе «Священнослужители и их жены», значился и Вести С.И., то есть Вести Севастиан Иванович 39 *.

* Как это часто бывало тогда в советских документах, имя архиепископа Севастиана составлено частично из его мирского имени (Григорий Иванович Вести) и монашеского имени – Севастиан.

Евфросинья Кирилловна Карепина на допросе в 1931 г. показала, что во время ссылки в Кинешме мать Вера часто общалась с владыкой Севастианом: «В этот период жизни Вера имела глубокую связь с Севастианом и часто его навещала» 40.

В 1928 г. мать Веру посетила Градислава Никаноровна Канорская, вдова священника из г. Кемь и родная сестра епископа Архангельского и Холмогорского Аполлоса (Ржаницына; 1872–1937 гг.). Эта мужественная женщина помогала духовенству, заключённому в Соловецком лагере, поддерживать связь с волей.

В 1928 г. Г.Н. Канорская сначала отправилась в Костромскую губернию в Железноборовский монастырь, к «бывшему узнику Соловецких лагерей, иеромонаху Иоасафу (Сазанову) с информацией о жизни духовенства в лагерях. Затем Канорская поехала в Кинешму, где остановилась у бывшей настоятельницы Свято-Троицкого монастыря игумении Михаилы (Меркуловой), которая организовала её встречу с епископом Севастианом (Вести). Ему она также рассказала о положении заключённого на Соловках духовенства. Во время беседы владыка поведал ей о церковной жизни в стране и особенно подробно – о линии, принятой митрополитом Сергием (Страгородским). Из Кинешмы Канорская поехала в Кострому, а оттуда – в Вологду и затем вернулась в Кемь. Все сведения, полученные во время поездки, она записывала и по возвращении передала в лагерь» 41.

Разумеется, Градислава Никаноровна сильно рисковала во время таких поездок. В конце концов, 7 июня 1929 г. её арестовали в г. Кемь и приговорили к 3 годам заключения в концлагере. Свой срок она отбывала в Соловецком лагере особого назначения 42. Её дальнейшая судьба неизвестна.

В декабре 1928 г. мать Вера покинула Кинешму и вернулась в Сумароково. Владыка Севастиан прожил в Кинешме ещё год и скончался здесь 8 декабря 1929 г. 43.

Против матери Веры возбуждается дело

Разумеется, кинешемские власти не могли не реагировать на популярность матери Веры. Во второй половине 1926 г. против неё было возбуждено уголовное дело. Большинство людей, против которых возбуждается уголовное дело, заключаются под стражу. Скорее всего, мать Веру вновь арестовали и посадили в тюрьму.

Она очутилась в домзаке (доме заключения), который находился на окраине Кинешмы в бывшем Успенском женском монастыре. У нас нет сведений о том, что мать Вера до революции бывала в этом монастыре, но она наверняка слышала о нём.

* * *

Кинешемский Успенский монастырь являлся преемником Вознесенского женского монастыря, основанного в память о разгроме Кинешмы в день Вознесения Господня в 1609 г. В 1764 г. монастырь был упразднён и обращён в приходской Вознесенский храм 44. Около 1850 г. жители Кинешмы обратились в Св. Синод с прошением о разрешении возобновить при Вознесенской церкви женский монастырь, но им разрешили создать при ней только женскую богадельню 45. В 1852 г. при Вознесенской церкви, в её ограде, была открыта богадельня. Начальницею её стала дочь настоятеля Вознесенской церкви протоиерея Василия Перебаскина, Параскева Перебаскина, жившая до того в Арзамасской Алексеевской общине 46.

В 1869 г. женскую богадельню при Вознесенской церкви преобразовали в женскую общину. В середине 80-х годов решено было перенести общину в окрестности Кинешмы, на участок земли в трёх верстах от города, который пожертвовал фабрикант Никанор Алексеевич Разорёнов. Здесь была выстроена деревянная Успенская церковь, которую 13 декабря 1887 г. освятил епископ Костромской и Галичский Александр (Кульчицкий) 47. В 1890 г. община окончательно переехала сюда из города и в 1896 г. была официально преобразована в Успенский женский монастырь 48.

Его первой настоятельницей являлась игумения Антонина (Агафья Агеевна Свистова; 1832–1910 гг.), родившаяся в Кинешме, в мещанской семье. В 1866 г. она поступила в Софийский женский монастырь в Рыбинске, где в 1876 г. приняла монашеский постриг с именем Антонина. 28 ноября 1883 г. она была перемещена из Ярославской епархии в г. Кинешму, где 19 декабря 1883 г. её избрали настоятельницей Вознесенской женской общины 49.

На рубеже XIX и XX вв. в монастыре велось большое строительство: в 1902–1903 гг. построен каменный двухэтажный сестринский корпус, в 1908–1909 гг. обитель была обнесена каменными стенами 50. 8 июля 1912 г. в монастыре произошла закладка каменного трёхпрестольного храма в честь Успения Божией Матери 51. Из-за начавшейся вскоре Мировой войны и грянувшей затем революции храм остался недостроенным.

В городе монастырь имел своё подворье: «В Кинешме, по Вознесенской улице, монастырю принадлежат два дома, один из которых служит подворьем для приезжающих сестер. Живущие здесь постоянно сестры занимаются печением просфор на весь город» 52.

Главной святыней обители являлась икона Иверской Божией Матери, присланная с Афона.

Численность монастырской общины быстро росла: в 1890 г. в ней было 60 насельниц 53, в 1894 г. – 70 54, в 1900 г. – 100 55, в 1907 г. – 116 56, в 1913 г. – 125 57, в 1918 г. – 101 58.

4 июня 1908 г. Успенский монастырь посетил епископ Кинешемский Иннокентий (Кременский). В своём отчете он писал: «…я отправился в женский Кинешемский монастырь. Мать игумения Антонина преклонных лет и не совсем здорова. Монастырь небогатый и немногодовый, за собою насчитывает не более 20 лет своего существования на сем месте, но понемногу обустраивается. Церковь маленькая и не блещет убранством, но содержится, как и должно ожидать в женских обителях, чисто. Монахини из простого серого народа. Стараниями игумении разбит небольшой садик. Трапезная довольно поместительная и светлая. Обитель, по словам игумении, охотно посещается богомольцами окрестных деревень, привлекаемых пением монахинь» 59.

В 1910 г. игумения Антонина скончалась. Указом Св. Синода от 16 октября 1910 г. новой настоятельницей монастыря стала игумения Александра – в миру Анна Николаевна Ракова (1859 г. р.), уроженка д. Тимашево Вологодского уезда Вологодской губернии. Она поступила в Богоявленско-Анастасиин монастырь в Костроме в 1874 г., стала послушницей в 1888 г., монашеский постриг с именем Александра приняла 24 февраля 1901 г. 60.

Как писалось выше, на подворье обители на Вознесенской улице в 1914 г. был устроен госпиталь, который содержали монастыри Костромской епархии.

В марте 1923 г. местные власти обратились в Иваново-Вознесенский губисполком с ходатайством об устройстве в монастыре дома заключения (домзака) *, мотивируя это плохим состоянием старого кинешемского домзака 61. В 1924 г. Успенский женский монастырь был закрыт и обращён в домзак, который позднее преобразовали в Кинешемскую тюрьму № 3 (ныне – Кинешемский следственный изолятор) 62.

* * *

15 декабря 1926 г. в «Приволжской правде» появилась посвящённая матери Вере большая статья, автором был К. Леб, в 20-е годы часто писавший на церковные темы, разумеется, в духе самого-самого воинствующего атеизма. По-видимому, данная статья имела целью подготовить жителей Кинешмы и уезда к предстоящему суду над матерью Верой.

«Читатели “Приволжской Правды”, – писал К. Леб, – неоднократно спрашивают редакцию о “матушке” Вере. Кто она, что из себя представляет, и какова судьба судебного процесса по её делу» 63. Автор постарался удовлетворить законное любопытство читателей. В его статье не было почти ни слова правды, а только самые нелепые выдумки, имеющие целью принизить образ матери Веры.

«Из добытого из органов следствия, дознания и местного духовенства дело, – утверждал К. Леб, – обстоит так. “Матушка” Вера называет себя девицей крестьянского происхождения по имени Вера Антоновна Меркулова (“в миру”). Документов же, точно устанавливающих её имя и происхождение, нет нигде.

Между тем о её происхождении имеется несколько версий. По одной из них – перед империалистической войной “святая” была фавориткой при дворе Николая II, будто бы и наложницей двора, провел её Распутин, добывший эту “сладость” в дебрях Сибири, в скитах тайги… Искушенная безалаберной развратной жизнью она занялась при дворе интригами и за это была выслана в бывший женский монастырь около Самары. С того времени начинается “подвижническая” жизнь “христовой невесты”, приведшая её в кинешемские края» 64.

Здесь надо отдать автору должное. Как только не именовала советская пропаганда мать Веру – и помещицей, и княгиней, но до звания «фаворитки при дворе Николая II» (фаворитки Николая II?) и «наложницы двора» (всего двора?) возвысил её только он. Правда, К. Леб называет и иные версии. «По другой версии, “Верочка” (как её называют некоторые чины духовенства) происходит из темного крестьянства Галичского уезда Костромской губернии. Рано “свихнувшись”, она уехала с малярами в Питер, где закружилась в омутах разврата (…)» 65.

В конце статьи К. Леб писал: «В заключение от имени десятков тысяч читателей мы предлагаем надлежащим органам обратить внимание на губительную деятельность авантюристки, называющей себя Верой Антоновной Меркуловой и выслать её вместе со всей окружающей её уголовной свитой из пределов Ив.-Вознесенской губернии. Соловки – вот настоящая обитель для божественной “матушки Веры”» 66. Не оказался ли тов. К. Леб со своей немецкой фамилией (если это, конечно, не литературный псевдоним) со временем сам в тех местах, куда предлагал отправить человека, не сделавшего ему ничего плохого?

В примечании к статье К. Леб извещал читателей: «Между прочим, нарсуд нам сообщил, что дело о “матушке” Вере направлено на распоряжение Иваново-Вознесенскому губпрокурору» 67.

В ходе следствия, которое вёл следователь Быстров, в качестве свидетелей по делу матери Веры проходили десятки людей, в том числе и архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести) 68. Однако, в конце концов, власти не решились на открытый судебный процесс над Сумароковской подвижницей. Скорее всего, старшие товарищи из Иваново-Вознесенска запросили по этому вопросу Москву. Москва же подумала о своём имидже в Европе и запретила проводить процесс, где на скамье подсудимых будет сидеть монахиня-инвалид, которую до этой самой скамьи придётся катить на коляске или нести на руках.

10 февраля 1927 г. т. Леб извещал читателей: «Дело о “матушке” Вере (Вере Антоновне Меркуловой), длившееся несколько месяцев, следователем Быстровым, закончено. Ей предъявлено обвинение по 187 ст. старого уголовного кодекса (мошенничество)» 69.

Однако, так как на проведение процесса был, судя по всему, уже наложен запрет, то, чтобы выйти из этой ситуации, «сохранив лицо», кинешемские власти решили объявить мать Веру психически больной. Такой шаг разом решал все проблемы: 1) дискредитировал мать Веру и разрушал её авторитет, 2) почитатели и посетители матери Веры сами оказывались не очень умными, раз шли за советом к сумасшедшей, 3) власть имущие из гонителей православной подвижницы превращались в государственных мужей, которые избавляют общество от психически ненормального человека.

К. Леб сообщал: «Была создана врачебная комиссия, которая нашла, что “героиня мещан” не совсем здорова, что она одержима религиозным психозом» 70. Как мы помним, в Галиче в 1921 г. мать Веру отправляли на подобную медицинскую экспертизу, и позднее, в 1930 г. в Котельниче, её вновь отправят на проверку к психиатрам, и оба раза врачи найдут мать Веру психически здоровой. В Кинешме, видимо, на медиков сумели надавить или же они выдали свидетельство, которое можно было трактовать и так и так. Не случайно К. Леб пишет осторожно: комиссия нашла, что мать Вера «не совсем здорова» и «одержима религиозным психозом». Подобный диагноз позволял отказаться от проведения публичного суда: ведь нельзя же судить психически больного человека.

В той же статье от 10 февраля 1927 г. К. Леб писал: «Теперь народному суду предстоит разрешить вопрос: судить ли Меркулову, если врачи нашли ее психически ненормальной? Меркулова, безусловно, больна (…). Дело о ней нужно прекратить, а больную отдать кому-либо из ее поклонников или в соответствующую лечебницу на призрение, а призревающих обязать, чтобы они не допускали к сумасшедшей всякого рода “поклонников” и неграмотных людей» 71.

Однако ни в какую соответствующую лечебницу мать Веру не отдали. По-видимому, весной 1927 г. она вышла на свободу и, таким образом, в противостоянии с кинешемскими властями оказалась победительницей. После провала властей с идеей судебного процесса мать Вера прожила в Кинешме ещё почти два года.

Мать Вера и святитель Василий, епископ

Кинешемский

К сожалению, у нас нет данных о том, встречалась ли в Кинешме мать Вера со святителем Василием (Преображенским), епископом Кинешемским.

Святитель Василий был арестован в Кинешме 10 мая 1923 г., и вскоре его выслали на два года в автономную область Коми (Зырян), в с. Усть-Кулом. В июле 1925 г. епископ Василий вернулся из ссылки. В начале 1926 г. власти предписали ему покинуть Кинешму, и он уехал в д. Иоаннополь Галичского уезда, откуда в июне 1927 г. переехал в Кострому. В Кинешму святитель Василий вернулся в августе 1928 г., но уже 28 сентября того же года его арестовали и увезли в Иваново-Вознесенск 72.

Как видим, большую часть времени, которое прожила в Кинешме мать Вера, святителя здесь не было. Они могли общаться только в конце 1926 г. и в августе – сентябре 1928 г., но, повторим, данных об этом у нас нет.

1927 год: власти закрывают

Макариево-Решемский женский монастырь

На время жизни матери Веры в Кинешме пришлось закрытие Макариево-Решемского монастыря. Как мы помним, монастырь этот находился в слободе Решме, в 23-х верстах от Кинешмы ниже по течению Волги. В пустыни на р. Нодоге, принадлежавшей этой обители, мать Вера жила 1910–1911 гг. У нас нет данных о том, что во время ссылки в Кинешму мать Вера посещала Решемскую обитель: как административно ссыльная она не могла отлучаться из города. Однако насельницы Макариево-Решемского монастыря наверняка навещали её в Кинешме.

В отличие от Свято-Троицкой обители, закрытой ещё в 1920 г., Макариево-Решемский монастырь смог протянуть на семь лет дольше. Его час пробил в 1927 г. Решение о закрытии Решемского монастыря было принято 16 марта 1927 г. на 21-м Кинешемском уездном съезде Советов. В своём заключительном слове на съезде председатель уисполкома И.Е. Смирнов коснулся Решемской обители. Под «одобрительные рукоплескания всего делегатского зала» он выдвинул «вопрос о превращении бывш. женского монастыря в с. Решма в культурный очаг со школой семилеткой и образцовым детдомом» 73.

Окончательное закрытие монастыря произошло в октябре 1927 г., что стало своеобразным «подарком» кинешемских властей к 10-летию Октябрьской революции. Уже в ноябре 1927 г. в бывшем монастыре разместился Решемский детский дом имени 1 Мая 74.

После закрытия монастыря значительная часть его насельниц во главе с игуменией Досифеей (Ипатовой) ещё около двух лет оставалась в Решме, расселившись у приютивших их местных жителей. По-видимому, в конце 1929 г. матушка Досифея с группой сестёр покинула Решму и переехала в Кинешму. Весной 1930 г. она перебралась в д. Маврино (в 8-ми верстах от Кинешмы), где при местной Троицкой церкви, построенной в 1922 г., ей удалось создать какое-то подобие монастыря. Матушка Досифея скончалась в Маврине 3 июля 1934 г. и была здесь похоронена 75.

Впрочем, эти события произошли уже после того, как в декабре 1928 г. мать Вера, отбыв срок ссылки, покинула Кинешму.

Окончание Кинешемской ссылки

Выше мы писали, что не знаем, где жила мать Вера в первое время своей ссылки в Кинешме, но её последний кинешемский адрес нам известен. В 1926–1928 гг. она проживала на улице Кузнецкой, в доме № 27, хозяином которого был Ефим Евграфович Смирнов 76. Кузнецкая улица, каким-то образом избежавшая в советское время переименования, находилась на тогдашней окраине города – пролегала вдоль берега реки Кинешемки.

В декабре 1926 г. всё тот же К. Леб описал переезд матери Веры на новую квартиру: «Любопытен был недавний переезд “матушки” с квартиры на квартиру. Впереди со всем штатом ехала “Вера”, а сзади в отдельном экипаже везли её гроб *. Монашки гнусавили: “святый боже”… а посторонние шарахались в сторону» 77.

* Действительно ли это был гроб или К. Леб его придумал для пущего эффекта, мы не знаем.

В последний раз «Приволжская правда» упомянула о матери Вере 12 августа 1928 г., написав: «В последнее время она (мать Вера. – Н.З.) решила обзавестись хозяйством, получив через подставное лицо земельный участок в 54 квартале (район Напольных улиц). Долго ли не застроится новый монастырь, нам неизвестно. Известно одно: участок разделан под огород, в огороде построена баненка (баня. – Н.З.), а “святую” капустку сторожит неизвестный старичок.

Не надо нам новых молелен и келий! Горкомхоз должен разоблачить этот “святой” обман и передать участок другому лицу. А “матушку” не мешало бы привлечь к ответственности за эксплоатацию верующих» 78. Что реально стоит за этим сообщением газеты, мы не знаем.

Срок трёхлетней ссылки в Кинешму истекал у матери Веры во второй половине 1928 г. *, и она стала готовиться к возвращению в Сумароково.

* Так как мы не знаем точной даты приговора о трёхлетней ссылке в Кинешму, то мы не знаем и когда истёк срок ссылки.

Глава XXVIII
МОНАСТЫРСКАЯ ОБЩИНА И СОВХОЗ
«СУМАРОКОВО» В ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ

«Кто не слышал про бывший женский

монастырь в Сумароково, где когда-то

проживала “святая Верушка”. Теперь

там совхоз и инвалидный дом. Осиное

монашеское гнездо было раздавлено

пролетарской революцией. Но черные

осы остались (…)» 1.

«Плуг и молот», 29.09.1928 г.

«Совхозы, советские хозяйства, –

наиболее последовательный тип

социалистических предприятий в

области сельского хозяйства (…),

имеющие назначением производить

товарную сельскохозяйственную

продукцию и служить

научно-технической базой для

развития сельского хозяйства и его

обобществления» 2.

Малая советская энциклопедия

(1932 г.)

Пока мать Вера готовится к возвращению из Кинешемской ссылки в Сумароково, расскажем о том, что происходило здесь после 1921 г.

Совхоз «Сумароково» в двадцатые годы

Как мы помним, после закрытия Свято-Троицкой обители в ней были организованы Инвалидный дом и совхоз «Сумароково» *.

* В документах и газетных публикациях 20-х годов совхоз назывался то «Сумароково», то «Ново-Сумароково».

Совхоз «Сумароково», созданный в бывшем «очаге религиозного дурмана», был первым в Галичском уезде *, и поэтому в прессе ему уделяли большое внимание.

* Второй совхоз в Галичском уезде – совхоз «Поповский» – был образован в 1922 г. на базе пригородного хозяйства закрытого в 1919 г. Никольского Староторжского женского монастыря в Галиче. Совхоз снабжал продуктами Детский городок (детдом), разместившийся в бывшем монастыре 3.

В отчётном материале «Что сделал Галичский уисполком за год (ноябрь 1922 – ноябрь 1923)» в разделе о совхозе «Сумароково» говорилось: «С 1919 г. находился в ведении Собеза *, с 1922 г. перешел в непосредственное ведение УИКа. Цель эксплуатации совхоза – обеспечение инвалидов Сумароковского дома и чисто показательная, в смысле разведения сельского хозяйства и улучшения пород скота» 4. В таком же отчёте за 1924 г. говорилось: «Совхоз ”Сумароково” обслуживает исключительно инвалидный дом Сумароково с 83-мя призреваемыми, дает небольшую пользу. Совхоз переходит на многополье и снабжен сельскохозяйственными машинами, живым инвентарем и постройками» 5.

* Собез – уездный отдел социального обеспечения. Совхоз находился в его ведении с 1920 г.

Совхоз «Сумароково» являлся достопримечательностью уезда. Его показывали приезжим, сюда устраивались экскурсии. В мае 1924 г. в совхозе побывала группа учеников из с. Королятино. Заметка об их экскурсии, помещённая в галичской газете, даёт понятие о том, что представлял совхоз в мае 1924 г.

«Осмотр, – говорилось в заметке, – начали с парника, где капустная рассада почти уже готова к посадке на грядки. Детям подробно объяснено устройство парников и работы в них вплоть до получения капустных семян. Затем осмотрели пчельник, зашли в фруктовый сад, где дети ознакомились с тем, как ухаживают за плодовыми деревьями и ягодными кустами. На молочной кухне узнали о сепараторе и маслобойке. Были на конюшне и скотном дворе. Всюду кидалась в глаза огромная разница между хозяйствами деревни и совхоза.

На яровом поле ученики заметили парные плуги и бороны. На вопрос детей: ”Почему у нас, в деревне, нет таких орудий?” – заведующий (совхозом. – Н.З.) объяснил, что вся земля здесь разделена на 10 полей, широкими полосами и потому на таких полосах удобно работать такими орудиями» 6.

Совхоз «Сумароково» первым в Галичском уезде приобрёл трактор, который 13 мая 1925 г. прибыл в хозяйство своим ходом с железнодорожной станции в Галиче: «Трактор прибыл довольно неожиданно и своим громким гудением собрал около себя работниц совхоза и инвалидов. Все с любопытством осматривали невиданную доселе машину. В скором времени были привезены плуги к трактору и на третий день после приезда трактор был пущен орать * на совхозном поле».

* В 20-е годы старинный термин «орать», то есть пахать, был ещё живым словом.

В работе трактор показал себя 16 мая: «Работал трактор хорошо. Прикрепленные к нему два больших лемеха ведут два широкие пласта и укладывают их очень хорошо. 16 мая трактор взорал * в какие-нибудь 1½-2 часа около одной десятины земли, находящейся рядом с Ново-Теляковской школой и принадлежавшей ККОВУ **, и через несколько дней разборонил её дисковой бороной» 7.

* Взорал – вспахал.

** ККОВ – крестьянский комитет общественной взаимопомощи.

В заметке в галичской газете о тракторе не указана его марка, но нет сомнений, что это был колёсный трактор «Фордзон-Путиловец». Выпуск этих американских тракторов освоил в 1924 г. ленинградский завод «Красный Путиловец», и в 1924–1925 гг. они стали появляться в разных концах страны. Несомненно, появление трактора в совхозе произвело огромное впечатление на жителей округи. Как известно, первым тракторам на селе придавалось не только большое политическое значение, но и какой-то священно-мистический смысл. Первые трактора воспринимались не как механизмы, а как вестники иного будущего мира.

В конце октября 1927 г., в связи с приближением 10-летнего юбилея Октябрьской революции, уездная газета «Плуг и молот» поместила о совхозе большую статью. Статья «Совхоз “Ново-Сумароково” (за 10 лет)» была написана по принципу «так было – так стало», и, согласно ей, получалось, что Свято-Троицкий монастырь имел хозяйство неэффективное, отсталое и убыточное, а когда оно (хозяйство) перешло в ведение совхоза, то всё в нём стало эффективным, передовым и прибыльным.

«10 лет тому назад, – говорилось в статье, – здесь был богатейший женский монастырь. За огромными каменными стенами крылось не менее трех-четырех сот монахинь. Главным центром внимания в их жизни была, конечно, церковь с золотыми главами, откуда текли основные доходы. Сельскому хозяйству уделялось мало внимания. Существовало в то время примитивное зерновое хозяйство с трехпольной системой с общей пахотной площадью в 60 десятин. Орудиями обработки земли были косуля и деревянная борона. Сеялось: рожь, овес, ячмень, лен, картофель и горох. Лугами монастырь был богат, а потому скота в то время было много, но толку мало. Коровы были малоудойные, и от них монастырь не требовал ничего, кроме навоза.

Хозяйствование монастыря заключалось лишь в уменье какими-нибудь способами эксплуатировать рабочую силу. Хозяйство было убыточно, весь валовой фонд с 1 десятины не превышал 66-70 рублей» 8.

За время революции нерачительные владельцы будто бы довели монастырское хозяйство до окончательной разрухи: «В первые годы революции 1917 года усилиями проживающих здесь “христовых поклонниц”, “Сумароково” постепенно разрушается. С момента революции эти “божьи коровки” каким-то образом сумели до 1921 г. удержаться за каменными стенами, организовав здесь официально трудовую сельскохозяйственную женскую коммуну под управлением той же “матушки-игуменьи”.

И только с 1921 г. * там, где жили тунеядцы, теперь рабочие создают образцовое сельское хозяйство. К этому времени “Сумароково” уже представляло собой полуразрушенное хозяйство, которое в таком состоянии только с этого момента стало считаться собственностью революции» 9.

* Совхоз был создан в 1920 г.

Советская власть положила разрухе конец: «(…) с 1921 г. Галичским уисполкомом ликвидируется вышеуказанная женская сельскохозяйственная коммуна (монастырь) и организуется на новых началах с другими задачами и функциями советское хозяйство. На долю совхозских * рабочих и руководителей выпала задача сделать крупное сельскохозяйственное предприятие нашего уезда, образцовое предприятие в крае, показательным для крестьян и доходным для страны» 10.

* Мы привыкли, что от слова «совхоз» образуются производные – совхозный (-ая, -ое). В 20-е годы, как видим, употреблялась форма – совхозский (-ая, -ое).

Далее в статье рассказывается о состоянии совхоза к 1927 г.:

«В совхозе 70 с небольшим десятин пахотной земли, 47 с половиной десятин луга и 11 десятин под усадьбой. (…) Площадь посевов за десять лет увеличилась на 12 десятин. К 1927 г. урожайность значительно превысила среднюю норму, как-то: пшеницы озимой 120-150 пудов, ржи 80-110 пудов, овса – 80 пудов, ячменя – 70 пудов, лен-семя – 25 пудов, лен-волокно – 20 пудов и клевер 1-го укоса от 500 до 600 пудов с десятины» 11.

«Почва пашется на 70 процентов тракторами и на 30 процентов плугами ”Сакка”, и боронится железными боронами. Уборка на 70 процентов жатками самосбросками, на 30 процентов серпами. Молотьба зерна производится исключительно силами трактора на 4-х конной молотилке» 12.

Благодаря применению техники количество рабочих в совхозе невелико: «В 1921 г. в совхозе работало 53 чел. Уже в 1924 г. на 70 десятинах пашни работало 22 чел, в 1925 г. – 18 чел. и в 1926–27 гг. их число не превышает 10-11 чел. на те же 70 десятин пашни» 13.

С крупным рогатым скотом в монастыре обстояло особенно неважно, но теперь всё изменилось: «Плохое наследство получил совхоз от монастыря. Крупное животноводство носило навозный, а не племенной характер. В среднем стадо давало удой 60 пудов в год на корову. С 1925 г. производится тщательный подбор и выбраковка стада. В основу стада положен скот ярославской породы. (…) Продуктивность стада ежегодно заметно повышается. В среднем стадо с годовым удоем за последний год в 80-95 пудов» 14.

Совхоз имел большой фруктовый сад. В статье умалчивалось, что сад, как и всё, достался совхозу от монастыря, и читатель мог подумать, что сад насажен, вырос и стал плодоносить уже в совхозные времена: «Под садом в совхозе занята площадь в 9 слишком десятин. Продукты садоводства частично консервируются и идут на потребление рабочих совхоза и частично инвалидного дома, находящемся при совхозе» 15. Были у совхоза и неизвестно откуда взявшиеся огороды: «Огородничество дает совхозу прибыль. Продукты огородничества, как-то: капуста, морковь, свекла, огурцы, лук и др. идут главным образом на потребность инвалидного дома» 16. Имелась у совхоза и пасека, видимо, также свалившаяся с неба: «Пчеловодство в последние годы дает прибыль хозяйству» 17 (значит, в предыдущие годы, приносило убытки?).

В разделе о кирпичном заводе в виде исключения было сказано, что он возник при монастыре: «Особое значение имеет кирпичный завод, построенный еще бывшим монастырем около 40 лет тому назад. В 1925–26 году данный завод пришел почти в совершенную негодность. К сезону 1927 г. совхозом выстроена новая печь для обжига кирпича с годовым производством от 100 до 200 тысяч кирпича. В нынешнем году совхоз имеет 100 тысяч штук выработанного кирпича» 18. «Имеется еще в хозяйстве ветряная мельница и кузница» 19. Напомним, что ветряная мельница была построена монастырем в конце XIX в.

В статье ни слова не говорилось о том, что большинство рабочих совхоза составляли бывшие монастырские насельницы и что всеми своими достижениями совхоз обязан их труду. Из статьи следовало, что после революции в бывшую цитадель «мракобесия и тунеядства» пришли неизвестно откуда некие сознательные рабочие и создали на её развалинах образцовый совхоз.

Дом инвалидов в двадцатые годы

Как мы помним, часть строений Свято-Троицкого монастыря занял Дом инвалидов (Индом). Один из его пациентов (на официальном языке – обеспечиваемых), Н. Седых, в написанной им в 1967 г. работе по истории Дома инвалидов, созданной на основе воспоминаний старожилов, пишет, что в 1922 г. в бывшей обители проживало 160 инвалидов 20. «Жили вместе с монашками, они ухаживали, готовили пищу, но постепенно с увеличением числа инвалидов монашек всё больше и больше вытесняли» 21.

Инвалиды жили бедно. «Инвалиды и престарелые, – продолжает Н. Седых, – в первые годы ходили в лапотках, носили белье из домотканого полотна, плохо были оборудованы постельные принадлежности. В корпусах было много клопов, блох и других паразитов. Питание тоже было плохое, люди голодали. Овощей своих было очень мало. Часто вспоминают старожилы инвалиды, как они заготовляли в летнюю пору крапиву, грибы; как они на себе носили из лесу дрова и т.д.» 22.

Жизнь бывших монастырских насельниц

в двадцатые годы

Власти особенно раздражало то, что в Сумарокове продолжали жить несколько десятков бывших монастырских насельниц (по одним данным, их было 60, по другим – 70).

Подавляющее большинство насельников монастырей Костромской епархии, как и везде в России, являлись выходцами из крестьян, и в массе своей они не были резко настроены против новых властей. Писатель В.Я. Шишков приводит слова одного из монахов Железноборовского монастыря, о. Саввы, который в 1924 г. жаловался ему: «Ужасно горько нам, монахам обители сей, что мы совершенно бесправны, мы как бы вне государства, нас никто не признает, никто с нами не считается, и труд наш не труд, а якобы мракобесие. Обидно, знаете. Ведь и у нас душа. Тяжко в отечестве своем чувствовать себя последним хламом, отщепенцами. Ведь все мы из мужиков да из мастеровых, – мы из народа» 23. Наверняка примерно такие же чувства испытывали и насельницы Свято-Троицкой обители.

Однако для советского государства и его органов все монахи являлись классовыми врагами. В 20-е годы монастыри было принято выдавать за скопища контрреволюционных заговорщиков, днём и ночью думающих, как бы подорвать устои Советской власти. Причём между насельниками ещё действующих и уже закрытых монастырей фактически не делали разницы.

29 сентября 1928 г. в галичской газете «Плуг и молот» была помещена статья «Осиное гнездо», автор которой, некто Дмитриев, писал: «Кто не слышал про бывший женский монастырь в Сумароково, где когда-то проживала “святая Верушка”. Теперь там совхоз и инвалидный дом. Осиное монашеское гнездо было раздавлено пролетарской революцией. Но черные осы остались в живых и снова начинают вить свое гнездышко. Часть из них работает в совхозе, часть в инвалидном доме, есть призреваемые, а остальные живут без всякой профессии, питаясь “манной небесной”. Всего в Сумарокове проживает около шестидесяти монахинь» 24.

Конечно, «чёрных ос» помаленьку выдавливали из бывшего монастырского городка: «До 1927 г. они жили в помещении совхоза, занимая 2-хэтажный большой дом, но с расширением инвалидного дома их оттуда выкурили. Но монашины не унывают – взяли и построили за оградой монастыря свой домик и живут себе припеваючи» 25.

Единственное, что осталось у сестёр бывшей обители, – небольшая Троицкая церковь. Когда-то с этой церковки монастырь начался, сейчас же она являлась духовным прибежищем для его последних насельниц.

19 августа 1928 г. в «Северной правде» был помещён фельетон «Ожившие трупы…», автор которого подписался звучным псевдонимом Жозеф Кольберт. В фельетоне говорилось:

«Не вредно живется в Яхнобольской волости Галичского уезда ликвидированным революцией монашкам. И нет как будто таких, не должно быть, а вот подите же, по милости волисполкома скоро у них новый монастырь будет. Был раньше в упомянутой волости женский монастырь. Сумароковским назывался. Осталось после него около 70 монашек. Одни из них сумели устроиться на работу в организованном совхозе “Новое-Сумароково”, другие служат в инвалидном доме по соседству, третьи же – сумели перейти на социальное обеспечение и попали в тот же инвалидный дом. Часть монашек попросту осталась жить в закрытом монастыре.

Советские работницы – монашки из совхоза и инвалидного дома, вкупе с остальными, живут по-монашьи, как раньше. Местная власть пошла им навстречу и предоставила у ограды закрытого монастыря часовню (Троицкую церковь. – Н.З.). Наняли себе монашки попа за 70 целковых в месяц, и каждый день закатывают моленья. Тут же под стенами монастыря заботливый волисполком отвел монашкам место для строительства, и черные старухи выстроили для жилья два обширных дома.

Ну, чем не новый монастырь получился? На советской зарплате, на советской земле, и с помощью советских органов власти. И бывшие монашки – совсем теперь уже не бывшие, а самые настоящие, действующие монашки. Сейчас эти ожившие трупы, усиливая свое влияние среди крестьянства, распространяют слух, что скоро им передадут собор в закрытом монастыре, и тогда они развернут по-настоящему новый женский монастырь. И крестьяне не понимают, в чем дело. На собраниях они спрашивают: – Как же так, товарищи? Советская власть борется с религиозным дурманом, закрыла монастыри, где жили наши нахлебники, а тут, здрасьте вам, новый питомничек паразитов разводится… Чудеса!

Мы не знаем, что ответил на это справедливое замечание член губисполкома т. Овсов *, когда ему крестьяне рассказали о новоявленном монастыре, но мы уверены, что Яхнобольскому вику теперь не сдобровать. Ох, и вздрючить же его следует. Да так, чтобы на сто верст кругом слышно было всем волисполкомам!» 26.

* Из текста фельетона не совсем понятно, причём тут член губисполкома т. Овсов. По-видимому, он приехал в совхоз по делам, и здесь, видимо, на собрании кто-то из местных активистов задал ему вопрос насчёт Троицкой церкви и «питомника недобитых паразитов».

Александра Павловна Смирнова (1916 г.р.), уроженка д. Замятино, позднее вспоминала о Троицкой церкви в 20-е годы: «Помню часовенку *, что находилась рядом с приходской церковью. Сейчас она разорена, обезглавлена, входные двери заколочены. Когда-то в ней проходили спевки монастырского хора. Певчие становились на “хоры”, кои были в этой часовне. Имелся в ней иконостас, иконы. Под полом были гробницы, поверх которых лежали чугунные плиты с надписями» 27.

* Напомним, что издавна местные жители из-за небольшого размера и отсутствия алтарной апсиды называли Троицкую церковь часовней.

В 1927-м или 1928 г. в Троицкой церкви стал служить молодой священник, приехавший в Сумароково из Кинешмы, что явно указывает на причастность к этому матери Веры. По-видимому, сумароковские насельницы обратились к ней за советом насчёт священника и она им кого-то порекомендовала. Мы можем предположить, кто был этот священник.

Постановлением Иваново-Вознесенского губисполкома от 13 сентября 1927 г. в Кинешме были закрыты сразу две церкви – Воскресенская и Крестовоздвиженская, стоящие в центре города на площади Революции 28. Скорее всего, в Сумароково – по совету матушки Веры – уехал настоятель одной из этих закрытых церквей. К сожалению, имя его нам неизвестно.

29 сентября 1928 г. в статье «Осиное гнездо» писалось о богослужениях в Троицкой церкви: «Попа из Кинешмы привезли – здоровенного детину, лет 35-ти. Платят ему 100 рублей и квартиру готовую дали. Живет этот лоботряс, катается как сыр в масле. В этом же доме еще живут пять молодых монашенок, чтобы ”святому отцу” не скушно было. В часовне (Троицкой церкви. – Н.З.) проводят ежедневную службу. Даже паломничество наблюдается *. Доход в карман так и ползет. Таким образом, из одного прихода получилось два: монашенский и приходской» 29.

* Под паломничеством автор имеет в виду, что на богослужения в Троицкую церковь ходят и жители местной округи.

Статья «Осиное гнездо» завершалась следующими словами: «С осиным гнездом нужно покончить. Союз Медсантруд * сделал первый шаг – исключил всех монашин, работающих в инвалидном доме, из союза. Остальное должны доделать органы ГПУ и трудящееся крестьянство, которые раз навсегда должно покончить с пауками и осами» 30.

* Союз Медсантруд – профсоюз работников медико-санитарного труда.

20 сентября 1928 г. «Северная правда» вновь вернулась к теме о мнимом покровительстве Яхнобольского волисполкома бывшим монастырским насельницам. В статье «Причт это или волисполком?» тот же «Жозеф Кольберт» писал:

«И совсем это не праздный, диковинный вопрос. Церковный причт и волостной исполком – понятия, как будто несовместимые, но любое правило, как известно, имеет, к сожалению, исключения, например, Яхнобольский вик, что в Галичском уезде. В “Листке РКИ” № 16 (“Северная правда” от 19 августа) мы писали, что в Яхнобольской волости ожили ликвидированные революцией монашки, что милостями волисполкома они премного довольны, и надеются в скором времени открыть закрытый Советской властью монастырь. И трудно было нам понять, в чем же дело? Кто так доброжелательно в исполкоме ворожит монашкам? Полученный редакцией недавно ответ на фельетон “Ожившие трупы” – от уполномоченного РКИ * по Галичскому уезду – тоже ничего не объяснил. Он, правда, сообщил, что приняты меры к ликвидации монашьего духа на территории совхоза “Новое Сумароково”, расторгается договор вика с монашками на право пользования церковью (Троицкой. – Н.З.) закрытого монастыря, уволена часть монашек из совхоза и инвалидного дома. Всё это очень хорошо, этого мы и добивались, но уполномоченный РКИ проглядел, не вник в корень дела. А корень-то, причина возрождения целой оравы монашек, живо развернувших среди крестьянства свою пагубную работу, кроется в самом волисполкоме. Близко к Яхнобольскому волисполкому присмотревшись, обнаружили мы, что это не волисполком, а настоящий церковный причт. Всем аппаратом вика управляет, все дела вершит – поповский народ. Кто ведет делопроизводство волостного военного отдела, кто, так сказать, военкомат в округе? – сын попа. В общем отделе волисполкома, отделе важном, от коего многое зависит и проистекает – делопроизводителем – дочь попа. Делопроизводитель административного отдела и волзагса – дочь дьякона. А в налоговом столе – делопроизводителем – сын дьячка. Ну, чем не церковный причт? Еще бы сюда попа хорошего, голосистого – и можно в волисполкоме церковь открывать. Шпарь обедни и заутрени!» 31.

* РКИ – рабоче-крестьянская инспекция.

Мы не думаем, чтобы аппарат Яхнобольского волисполкома сознательно покровительствовал насельницам бывшего монастыря. Да, они, по-видимому, не преследовали их в диком остервенении, что в свете приближающейся эпохи «великого перелома» становилось уже почти что преступлением.

Совхоз «Сумароково» в эпоху коллективизации

Окончательно от монахинь, ставших рабочими не по своей воле, совхозу удалось избавиться лишь на рубеже 20-х и 30-х годов. В разгар коллективизации 30 января 1930 г. «Северная правда» поместила о совхозе статью под названием «Сумароково». Автор статьи не указан, видимо, её написал кто-то из руководителей совхоза.

Статья начиналась эпически: «Десятки лет ново-сумароковские крестьяне слушали пение монашек. Смотрели как они живут-обитаются и воспринимали их “учение”. Организаторам совхоза с трудом удалось продвинуть в гущу крестьянской массы идею социального переустройства деревни. Еще недавно в самом совхозе в качестве рабочих были те же “божьи дети” – монашки. Они, временами незаметно, исподтишка, играли на руку классовых врагов, разнося разные сплетни о работе совхоза. Они пророчили о преставлении мира и все, что угодно, лишь бы отвлечь крестьян от формы коллективного труда и снова дать возможность кулакам зажать бедняка-крестьянина так, чтобы извлечь из него все выгоды. Много было затрачено сил, прежде чем прогнать из совхоза закоренелых монашек и заменить их лучшей пролетарской частью деревни – батраками» 32.

Далее излагалась история совхоза, в которой правда обильно перемешивалась с ложью: «Трудная, кропотливая работа не прошла даром, и маленький совхоз с клочком земли в 80 гектар достиг больших результатов. Он доказал крестьянам как можно при организованной работе приступом брать “перекоп” хозяйственных трудностей. (…). В первый год работы совхоз построил скотный двор на 50 коров. Привел в порядок кирпичный завод, ранее пустовавший (завод, скорее всего, не работал в период 1917–1920 гг., так как всё строительство в монастыре и округе остановилось. – Н.З.), а теперь вырабатывающий в течение года 65 тысяч штук кирпича для развертывания нового строительства (…). Приобрели нефтяной двигатель мощностью в 18 лошадиных сил и, установив его на мельнице, добились поднятия производства старого оборудования ранее пустовавшей мельницы до 37 пудов в час. Для ремонта сельхозинвентаря окружающего населения совхоз организовал кузницу, и в первом же году она выполнила работу на 800 рублей» 33.

От истории автор статьи переходил к трудовым свершениям 1929 г.: «Совхозовские трактора вспахали 12 с половиной гектаров бедняцких разрозненных полос, а в осеннюю посевную кампанию совхоз отпустил из своего семенного материала для бедняцких хозяйств и около 500 центнеров пропустил через зерноочистительный обоз, удовлетворив, таким образом, потребность бедняцко-середняцких окружающих хозяйств в семенных материалах» 34.

Завершалась статья на пафосной ноте: «Живым показом и активной помощью бедняку, сумароковский совхоз агитирует за коллективизацию сельского хозяйства. Он своим героическим примером борьбы на фронте перестройки разрозненного крестьянского хозяйства завоевывает авторитет и укрепляет свою мощность. Как ни агитируют кулаки, как ни точат зубы, выгнанные из совхоза монашки, на авторитет крепко сколоченного рабочего совхозовского коллектива, все эти попытки ни к чему не приводят. Совхоз, не взирая на предстоящие трудности, делает своё дело и укрепляет позиции в сознании окружающего населения. Он сколачивает вокруг себя батрацкую бедноту, борется с кулаком и его подрывной работой» 35.

С началом коллективизации Троицкая церковь – последний действующий храм бывшего монастыря – была закрыта. По-видимому, это произошло в конце 1929 г. В один из дней в стенах церкви прошло последнее богослужение, на котором присутствовали бывшие насельницы обители. Священник совершил последнюю Божественную литургию и попрощался с паствой. Мерцающие огоньки свечей и лампад в церкви погасли…

В закрытом и «переоборудованном» здании церкви разместился магазин. Александра Павловна Смирнова (1916 г. р.), уроженка д. Замятино, позднее вспоминала: «Помню часовенку, что находилась рядом с приходской церковью. (…) под полом были гробницы, поверх которых лежали чугунные плиты с надписями. Я спускалась под пол тогда, когда часовню переоборудовали под магазин, и видела эти чугунные плиты. Мой отец работал тогда вместе с мужиками, устраивая магазин, а я зашла к нему» 36.

Никольский приходской храм

в двадцатые годы

После того, как власти закрыли Троицкую церковь, в Сумарокове богослужения совершались только в Никольском приходском храме. В 1921 г. после закрытия монастырского собора сюда была перенесена его главная святыня – икона Божией Матери «Скоропослушница», а также ряд других икон.

В 1922 г. во время всероссийской кампании по изъятию церковных ценностей с иконы Божией Матери «Скоропослушницы» сняли сребропозлащенную ризу, устроенную в конце XIX в. трудами игумении Риммы. Тогда же лишился своей сребропозлащенной ризы и престольный образ храма – икона Смоленской Божией Матери (напомним, что эта риза была изготовлена в 1790 г. по заказу старицы Екатерины, будущей монахини Евпраксии).

Настоятелем Никольского храма продолжал служить о. Михаил Иорданский.

1924 год: в Буе закрывают бывшую

монастырскую церковь

Как мы помним, с 1908 г. у Свято-Трицкого монастыря имелась Никольская часовня при железнодорожном вокзале Буя. В 1913 г. игумения Иоанна в честь 300-летнего юбилея Дома Романовых решила перестроить часовню в церковь в честь Феодоровской иконы Божией Матери и святителя Николая. Освящение церкви состоялось в 1915 г.

После закрытия монастыря церковь, которую в Буе обычно звали «железнодорожной», действовала ещё несколько лет в качестве приходской. Богослужения в ней совершал протоиерей Сергий Покровский. При церкви жило несколько монахинь из закрытого Свято-Троицкого монастыря.

Жительница Буя Анна Дмитриевна Зайцева (1916 г. р.) вспоминала: «В Буе жили две монашенки: мать Аграфена и мать Александра. (…) Мать Аграфена служила регентом в храме г. Буя, где теперь хлебозавод *. Потом служила регентом в Воскресенском храме, ныне действующем. Там, где теперь вокзал, была Никольская церковь с устроенными под ней кельями. Эти монашенки там стегали одеяла» 37.

* Имеется в виду Буйский Благовещенский собор.

Смириться с тем, что при важной железнодорожной станции действует церковь, новые власти, конечно, не могли. 17 апреля 1924 г. в Буе состоялось общее собрание рабочих и служащих железнодорожных мастерских, а 24 апреля того же года – общее собрание транспортников. Оба собрания обратились в Буйский уисполком с требованием о закрытии церкви и передаче её под жильё 38.

Церковная община пыталась отстоять свой храм. 18 апреля 1924 г. она отправила в Костромской губисполком заявление, в котором говорилось: «Категорически заявляем от лица всего общества верующих, что 1) храм для нас необходим; 2) находится в центре прихода; 3) городской приходской храм за 2 версты и посещение его в осеннюю и весеннюю распутицу особенно с детьми и крещением детей ужасно затруднительно; 4) при храме верующих совершеннолетних 428 чел., рабочих и служащих и мастеровых при станции Буй с их семействами, а с несовершеннолетними – 825 чел. и в праздничные дни переполнен настолько молящимися, что Богослужение происходит при открытых дверях; 5) содержится в безукоризненной чистоте и порядке; 6) все налоги уплачиваются своевременно и 7) самое закрытие его пред наступлением величайших дней Страстной недели и Светлых Пасхальных праздников (…) – есть ничто иное, как самое тяжкое оскорбление нашего религиозного чувства *. Храм наш небольшой (…) с подвальным сырым помещением, где в настоящее время живут обслуживающие его монахини и семейство священника, месяц тому назад без всякой причины выселенное из квартиры в 3-хдневный срок с больным ребенком при 40 о температуре без указания какого-либо помещения» 39.

* В 1924 г. праздник Входа Господня в Иерусалим (Вербное воскресенье) пришелся на 20 апреля, а Пасха – на 27 апреля.

В конце заявления говорилось: «Мы все переволновались, исстрадались, измучились. Успокойте нашу душу и наше сердце – оставьте нам нашу дорогую Святыню, наш св. храм! Это просьба, это мольба и вопль души народа» 40. Под заявлением стояли 252 подписи.

Буйский уисполком проигнорировал мнение верующих и обратился с ходатайством о закрытии Никольского храма в Костромской губисполком. Решение губисполкома по этому вопросу готовил Н.П. Орлеанский, и поэтому понятно, какое оно было. 2 июля 1924 г. он отправил в Президиум губисполкома записку, называющуюся «Заключение по вопросу закрытия церкви при ж.д. станции Буй», в которой писал: «Находящаяся при ж.д. станции Буй церковь построена бывшим Сумароковским монастырем, Галичского уезда (ныне совершенно ликвидированным), и ему принадлежала. Церковь эта, по имеющимся в губзагсе документам, построена сравнительно в недавнее время, в 1913 году, до какового времени она существовала в виде “часовни”, сама часовня (обращенная потом в церковь) построена бывш. монастырем в 1908 году. (…) указанная часовня-церковь, была все время бесприходной, построена в целях поддержания доходности монастыря и как монастырская, по ликвидации монастыря, также подлежит закрытию и упразднению как молитвенный дом. (…) Необходимость использования занимаемого церковью здания подтверждается приводимым Буйским УИК-ом мотивами, а также остротой жилищного кризиса, в силу которого часть рабочих и служащих вынуждена занять для жительства 61 вагон подвижного состава. А потому, закрытие церкви при ж.д. станции Буй, о чем ходатайствует Буйский УИК, обосновывая свое ходатайство постановлением общего собрания транспортников (23 апреля 1924 г.) и постановлением общего собрания рабочих и служащих мастерских станции Буй (17 апреля с.г.), не может противоречить Инструкции НКЮ и циркуляру ВЦИК от 19 апреля 1923 г., при условии мотивированного постановления Президиума губисполкома, проект редакции какового прилагается» 41.

11 июля 1924 г. Костромской губисполком, заслушав «ходатайство Буйского уисполкома о закрытии церкви при ж-д. станции Буй», постановил: «ходатайство (…) удовлетворить и церковь ликвидировать» 42. 18 июля 1924 г. губернская газета «Красный мир» сообщила: «По постановлению буйских рабочих транспортников закрывается при железнодорожной станции “Буй” церковь. Президиумом губисполкома ходатайство о закрытии ее удовлетворено» 43.

Анна Дмитриевна Зайцева вспоминала о судьбе живших при церкви монахинь: «Разорив церковь, всех оттуда повыгоняли, и матушки (мать Аграфена и мать Александра. – Н.З.) жили по квартирам. Мать Александра умерла рано, похоронена в Буе. Мать Аграфена тоже похоронена в Буе» 44.

После закрытия здание церкви подверглось «переоборудованию»: с него была сбита церковная глава, а внутри – разобран иконостас. В таком виде бывший храм не раз видела мать Вера, бывая на Буйском вокзале.

Глава XXIX
ДЕКАБРЬ 1928 ГОДА:
МАТЬ ВЕРА ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СУМАРОКОВО

«Из Кинешмы я выехала 14 декабря» 1.

Из показаний матери Веры на допросе

в Галиче 27 декабря 1928 г.

Возвращение из Кинешмы в Сумароково

Вероятнее всего, срок ссылки в Кинешму истекал у матери Веры осенью 1928 г., но она, по-видимому, не рискнула ехать в осеннюю распутицу по Галичскому тракту и ждала установления зимнего пути *.

* Четырнадцатью годами раньше, 9 июня 1914 г., художник Б.М. Кустодиев писал знакомому в Петербург о том, как он доехал из Кинешмы до своей дачи «Терем», находящейся в заволжской части Кинешемского уезда. Большая часть его пути пролегала по Галичскому тракту: «Вчера только приехал к себе в деревню, насилу доехав по нашей ужасающей дороге – думал, что и живым не доеду, до того истрясло всего и разбило. Ведь 57 вёрст по нашим российским милым дорогам стоят путешествия через всю Европу» 2. А ведь поездка, о которой пишет Б.М. Кустодиев, случилась жарким летом 1914 г., когда на дорогах не было никакой грязи.

В начале декабря 1928 г., в связи с истечением срока ссылки, Кинешемский отдел ОГПУ предложил матери Вере покинуть Кинешму 3, и она стала собираться в дорогу. Позднее галичские чекисты подробно допросили всех участников этой поездки, и поэтому мы знаем, как мать Вера готовилась к ней.

Возвращаться в Сумароково мать Вера решила на тех же двух лошадях, на которых ездила по Кинешме 4. Кучером, взявшимся довезти матушку до Сумарокова, был В.П. Чистяков, житель д. Васьково Буйского уезда, живший в то время в Кинешме 5. Василий Павлович Чистяков родился в 1882 г. в д. Васьково Головинской волости Буйского уезда. Он был крестьянин, на жизнь зарабатывал плотницким делом. В 1914 г. Василия Павловича призвали в армию, и в том же году он попал в плен к немцам, где пробыл четыре года. С матушкой Верой Василий Павлович познакомился в 1920 г., вскоре после своего возращения из плена. В конце 1928 г. он находился в Кинешме, так как подрядился сделать что-то по плотницкой части в пригородной деревне 6.

С матерью Верой в Сумароково должны были поехать Анастасия Васильевна Генеральская и Прасковья Михайловна Елшина. Остальные её послушницы пока оставались в Кинешме. Видимо, они должны были выехать позже. В числе оставшихся находилась и воспитанница матери Веры, Мотя Балдина 7.

Третьей спутницей матери Веры стала приехавшая к ней в начале декабря из Галича бывшая насельница Никольского Староторжского монастыря Анна Дьяконова, уже посещавшая мать Веру в июне. Анна Васильевна Дьяконова родилась в 1894 г. в Галиче в Рыбной слободе, в семье рыбака. После закрытия монастыря Анна Васильевна жила в Рыбной слободе (адрес: ул. Калинина, д. 42) 8. Она давно знала матушку Веру и почитала её как свою духовную мать.

Утром 14 декабря, в пятницу, мать Вера простилась со своим хозяином – Ефимом Евграфовичем Смирновым. Она и её спутницы сели в повозку, кучер Василий Павлович Чистяков взял в руки вожжи, и лошади тронулись… Пришедшие проводить мать Веру – а таких наверняка было много – кричали ей последние напутствия, махали руками…

Мать Вера со своими спутницами выехали из Кинешмы 14 декабря 1928 г. 9. Переехав Волгу по льду, они поднялись в гору, выехали на Галичский тракт и направились на север. Их путь лежал через Богоявленское, Владычное, Угольское, Ивашево, Семёновское-Лапотное, Игодово, Дубяны... Скорее всего, где-то в пути они остановились на ночлег.

Вероятно, к вечеру 15 декабря мать Вера приехала в Сумароково.

Мать Вера поселяется в деревне Исаково

По-видимому, местные власти не разрешили жить матери Вере в Сумарокове, и она поселилась в находящейся вблизи от села д. Исаково. На допросе в Галиче 27 декабря 1928 г. она показала: «Остановилась в деревне Исаково у бывшего сторожа церкви у Сергея Геннадьевича Смирнова» 10.

Мать Вера в последний раз была в Сумарокове в 1921 г. Отсюда её увезли в Галич, потом были годы тюрем и ссылок, и вот спустя семь лет она вновь вернулась в Сумароково.

Разумеется, когда местные жители узнали, что матушка Вера вернулась из ссылки и поселилась в д. Исаково, к ней со всех концов только что образованного Молвитинского района потянулись люди. Однако мать Вера пробыла в Исакове недолго – менее двух недель.

Арест матери Веры и высылка её

в город Котельнич Вятской губернии

Возвращение матери Веры стало неприятным сюрпризом для властей Молвитинского района. Ведь её не было здесь с 1921 г., и власть имущие, наверное, надеялись, что больше никогда о ней не услышат.

По-видимому, в районе ещё не успели организовать свой райотдел ОГПУ, и молвитинские начальники обратились за помощью в Галич. Вероятно, 26 декабря 1928 г. сотрудники Галичского райотдела ОГПУ арестовали мать Веру и увезли её из Исакова в Галич. Вместе с ней забрали и всех её спутников, приехавших из Кинешмы, включая кучера В.П. Чистякова.

27 декабря 1928 г. уполномоченный Костромского губотдела ОГПУ по Галичскому уезду Степанов допросил мать Веру в качестве подозреваемой. Примечательно, что в протоколе т. Степанов записал о роде её занятий: «До революции была монахиней, в настоящее время занимается религиозной агитацией» 11.

28 декабря допрос продолжился. В этот день матушке Вере на выбор, в качестве места ссылки, предложили два уездных города Вятской губернии – Глазов и Котельнич 12. Она выбрала г. Котельнич. В деле сохранилась её расписка, в которой написано: «1928 года, декабря 28 дня. Я нижеподписавшаяся гражданка Меркулова Вера Антоновна дала следующую подписку уполномоченному Костромского ГО ОГПУ по Галичскому уезду в том, что сего числа изъявила добровольное желание уехать из пределов Костромской губ. Местожительством избираю г. Котельнич Вятской губ., куда выезжаю в понедельник 31 декабря * 1928 г. В. Меркулова» 13 (расписка написана не рукой матушки Веры, она её только подписала).

* 31 декабря 1928 г. был вторник, а понедельник – 30 декабря.

В последний день уходящего 1928 г. мать Вера и её спутницы сели в Галиче на поезд и поехали в Котельнич. Так, едва освободившись из одной ссылки, мать Вера отправилась в другую.

Глава XXX
В ССЫЛКЕ В КОТЕЛЬНИЧЕ (1929–1931 гг.)

«В конце 1928 года в г. Котельнич приехала

(…) монахиня Меркулова Вера Антоновна (…).

Будучи глубоко религиозной фанатичкой

(…) Меркулова в сравнительно короткий срок

стала известна по округу как прозорливая,

могущая исцелять душевные и телесные недуги.

В квартиру Меркуловой, превратившуюся

формально в нелегальный монастырь, начали

стекаться паломники не только из числа

жителей округа, но и других округов. (…)

Появление Меркуловой в Котельниче вызвало

известное отражение в верующих кругах, а

вслед за тем начали циркулировать слухи, что

бывшая настоятельница Сумароковского

монастыря Меркулова или, как её именовали,

матушка Вера – великая мученица,

пострадавшая от большевиков» 1.

Из следственного дела по обвинению

Меркуловой Веры Антоновны (1930 г.)

Город Котельнич Вятской губернии

От Галича поезд, на котором уезжали мать Вера и её спутницы, проехал с запада на восток почти всю Костромскую губернию – через Антропово, Николо-Полому, Нею, Мантурово, Шарью, Поназырево – и пересёк границу Вятской губернии. 1 января 1929 г. мать Вера приехала в Котельнич.

Небольшой уездный город Котельнич стоял на берегу р. Вятки. Одной из его достопримечательностей являлся ажурный железнодорожный мост, перекинувшийся над полноводной рекой. Мост был сооружён в самом начале XX в., во время строительства железной дороги Вологда – Вятка.

Согласно Всесоюзной переписи 1926 г., в Котельниче проживало семь с половиной тысяч жителей 2. К этому времени город ещё не оправился от опустошительного пожара, который произошёл в 1926 г.

26 мая 1926 г. в Котельниче стояла жаркая погода. Когда загорелось на окраине, пожар совпал с ураганным ветром, и в самое короткое время город стал жертвой бушующего огня. Выгорел почти весь центр Котельнича, сгорело 230 зданий, без крова осталось 7 тысяч человек 3. О беде Котельнича тогда писали газеты всей страны.

* * *

До революции Вятская губерния была одним из традиционных мест политической ссылки. В XIX в. в центре губернии, в г. Вятке, в ссылке проживали А.И. Герцен, М.Е. Салтыков-Щедрин, архитектор А.Л. Витберг (автор проекта первого храма Христа Спасителя в Москве). В Вятской губернии несколько лет жил в ссылке В.Г. Короленко. На рубеже XIX и XX вв. здесь пребывали ссыльные революционеры: Ф.Э. Дзержинский, В.В. Воровский, Н.Э. Бауман и др.

Придя к власти, большевики не изменили традиции и после 1917 г. продолжали ссылать в Вятскую губернию противников уже своего режима. Одним из мест новой ссылки стал и Котельнич. В 1926 г. в течение нескольких месяцев здесь проживал ссыльный митрополит Казанский и Свияжский Кирилл (Смирнов; 1863–1937 гг.) 4.

Первые дни в Котельниче.

Деревня Корякины (Корякино)

На новом месте матери Вере и её спутницам надо было где-то обосноваться. Позднее, на допросе 29 декабря 1929 г., мать Вера показала: «Первоначально в г. Котельниче я остановилась против вокзала, но прожив там дней около пяти, я переехала на (…) квартиру в д. Корякины д. 18, с четырьмя своими послушницами» 5. По-видимому, в городе, ещё не оправившемся от пожара, трудно было найти квартиру, и мать Вера со своими спутницами поселилась в пригородной деревне Корякины (Корякино). Эта деревня лежала в двух верстах выше города на берегу р. Вятки. По переписи 1926 г., в ней проживало 232 чел. (137 м. и 95 ж.) . В церковном отношении местные жители являлись прихожанами Троицкого собора Котельнича.

Вначале мать Вера сняла квартиру в доме у некой Татьяны Александровны Корякиной 7, а затем переехала в дом к Прохору Евдокимовичу Мелькову. Семья Прохора Евдокимовича Мелькова (1888 г. р.) была небольшой: его жена Екатерина Дмитриевна Корякина * и 18-летняя дочь Екатерина 8. Прохор Евдокимович был участником двух войн – Первой мировой и Гражданской. После демобилизации в 1922 г. из Красной армии он работал на разных заводах в Котельниче 9. В доме П.Е. Мелькова мать Вера и её послушницы прожили почти год.

* Почему-то супруги носили разные фамилии.

Первые дни мать Вера не выходила из дома, но вскоре у неё появился выездной экипаж с двумя лошадьми – вороной и серой. Это были те самые лошади, на которых она ездила в Кинешме и на которых приехала из Кинешмы в Сумароково. Вскоре после прибытия матери Веры в Котельнич кто-то пригнал ей сюда лошадей с экипажем за 350 вёрст из костромских мест. Это сделал или неизвестный нам хозяин лошадей, или, может быть, опять В.П. Чистяков, довёзший мать Веру из Кинешмы до Сумарокова.

На допросе 20 декабря 1929 г. мать Вера показала: «Обнаруженные у меня пара лошадей принадлежат не мне, а даны мне во временное пользование крестьянами в г. Галиче. Вороную лошадь под кличкой “Мальчик” у меня отбирало ОГПУ, как мне принадлежащую, но я вызвала хозяина лошади, который подтвердил, что эта лошадь его и ему ее возвратили. Хозяин же мне привел ее обратно в Котельнич и для того, чтобы ее вторично у меня не могли задержать, дал расписку, заверив ее у нотариуса, в том, что она принадлежит ему и дана мне во временное пользование. Серая (лошадь. – Н.З.) также не моя и данная мне во временное пользование» 10.

Матушка Вера посещает Троицкий собор

Котельнича

С первых дней своего пребывания в Котельниче матушка Вера стала посещать богослужения в местном Троицком соборе *.

* В начале XX в. в Котельниче имелось семь церквей: Троицкий собор, Никольский храм, Предтеченский храм, две кладбищенские церкви – деревянная Петропавловская и каменная Александро-Невская, две – домовые (в тюрьме и при гимназии) 11. К 1929 г. в городе действовали только два храма: Троицкий собор и Никольская церковь.

* * *

Троицкий собор был построен в начале XVIII в., его освящение состоялось в 1713 г. Собор являлся двухэтажным, в нём имелось пять престолов. В верхнем храме находились престолы: 1) во имя Святой Троицы – средний, 2) в честь Покрова Пресвятой Богородицы – левый, 3) во имя преподобного Алексея Человека Божия – правый; в нижнем храме: 4) в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» – правый, 5) во имя святой великомученицы Параскевы – левый 12.

В Троицкий приход входил ряд прилегающих к городу деревень. В 1912 г. в приходе числилось свыше 9 тысяч прихожан 13. С 1926 г. настоятелем собора был протоиерей Пётр Образцов.

Пётр Александрович Образцов (1888–1937 гг.) родился в селе Катрома Кадниковского уезда Вологодской губернии, в семье священника. В 1911 г. он окончил Вологодскую духовную семинарию и несколько лет работал преподавателем: в 1911–1914 гг. – в Вологодском епархиальном женском училище, в 1914–1918 гг. – в Нолинском духовном училище в Вятской губернии. В 1918–1921 г. П.А. Образцов работал учителем в школе второй ступени. В 1921 г. он принял священный сан и с 1923 г. служил вторым священником Троицкого собора в Котельниче. После того, как в 1926 г. настоятель собора, протоиерей Александр Агафонников, был арестован, о. Пётр занял его место 14.

С 1929 г. судьбы матери Веры и о. Петра многократно переплетались.

* * *

Впервые мать Вера прибыла в Котельничский Троицкий собор незадолго до Рождества Христова. На допросе 7 января 1930 г. второй священник собора о. Николай Хлупин показал: «Меркулова появилась в соборе перед Рождеством 1929 года и с тех пор стала посещать собор, где во время службы сидела на кресле, принимая верующих. Верующим Меркулова раздавала листочки с выдержками из евангелия. Народу к ней подходило значительное количество» 15. В тот же день председатель церковного совета собора Иван Степанович Юдинцев показал: «Председателем церковного совета я избран в конце октября месяца 1929 года. В соборе я бываю часто, но с Меркуловой я лично не знаком, лишь только слыхал, что из Галича монахиня Меркулова в соборе раздавала листочки с надписями всем подходящим к ней. Обычно к ней подходило порядочно народа» 16.

Как мы помним, мать Вера выехала из Галича 31 декабря 1928 г. и, видимо, приехала в Котельнич 1 января 1929 г. Потом она несколько дней жила в разных местах и впервые посетила Троицкий собор перед Рождеством, то есть 5-6 января 1929 г. С этого времени мать Вера приезжала в Троицкий собор каждый день. В роли её кучера обычно выступала А.В. Генеральская. В следственном деле позднее отмечалось: «Обычно каждый день Меркулова в сопровождении своих послушниц выезжала в местный собор и сидя на специально поставленном для неё кресле, благословляла верующих и раздавала листочки, крестики и иконки» 17.

Довольно скоро мать Вера стала широко известной в Котельниче и его округе. 2 ноября 1929 г. котельничская газета «Деревенская жизнь» опубликовала статью «Провидица Верушка», в которой говорилось:

«Много легенд сложилось шамкающими старушками вокруг Котельничской матушки – “провидицы”, нарекаемой Верушкой. И дочь-то она знатного сановника, из-за несчастной любви принявшая венец мученический, и девушка-то она блудница, замаливающая грехи молодости, и любимый-то она ангел божий, и черт знает еще что!.. О Верушкиных ногах, марлей скрученных, тоже много и загадочно толкуют. Один слух другому кукиш кажет – не разберешься в их темной путанице. Свое прошлое Верушка крепко втайне хранит.

В белом длинном саване, со строго поджатыми губами, дрябло сидит на мягкой скамеечке каждую службу Верушка на амвоне соборного зала, с лениво протянутой рукой. Рука Верушки непростая: кто достоин – того благословляет, а подойдет, например, недостойный, рука поспешно – ныр в складки савана, а губы зашипят:

– Изыди от мене чадо оглашенное!

Чадо утрется и отойдет, ибо некогда с Верушкой в пререкания пускаться, – сзади очередь, ждут другие.

– Матушку нашу не проведешь… Нее-ет!... – умиленно шамкают сгорбленные старухи. (…)

Верушке присвоено имя “провидицы”. Сунет она в руки просящего какой-то талончик, с указанием: евангелие такое-то, псалом такой-то, а что там сказано – прочитаешь, так и будет. (…) Матушка орудует и в деревнях. Загадочно нашептывает, благословляет, рассовывает предсказательные талончики, мажет ладаном, прописывает для больных подозрительные жидкости…» 18.

Заметим, что автор статьи, некто Виктор Пинягин, говорит о матери Вере как о человеке, хорошо известном своим читателям.

К матушке Вере идут люди

Когда чекисты высылали мать Веру за пределы Костромского края, то, наверное, полагали, что там, на окраине Вятской губернии, где никто её не знает, она не сможет быть опасной. Однако они просчитались. Как и везде, в этом городке на р. Вятке мать Вера очень скоро стала центром массового притяжения людей.

Позднее в Обвинительном заключении по её делу говорилось: «Будучи глубоко религиозной фанатичкой (…) Меркулова в сравнительно короткий срок стала известна далеко по округу (Котельничскому округу. – Н.З.), как прозорливая, могущая исцелять душевные и телесные недуги. В квартиру Меркуловой, превратившуюся формально в нелегальный монастырь, начали стекаться паломники не только из жителей округа, но и других округов» 19.

Как обычно, вначале к матери Вере приезжали люди из Костромской губернии – из Галича, Буя, Костромы. За приезжими потянулись местные. Квартирная хозяйка матери Веры, Екатерина Дмитриевна Корякина, на допросе 3 января 1930 г. показала: «Меркулову за время проживания у меня на квартире часто посещали неизвестные мне лица: мужчины и женщины. Большинство из них были приезжие из других городов. (…) Несколько раз бывали у Меркуловой монахи и духовные лица» 20.

Дочь квартирной хозяйки, 18-летняя Екатерина Прохоровна Корякина, на допросе 3 января 1930 г. показала: «У Меркуловой бывала часто посторонняя публика; среди них большинство было приезжих: из Москвы, из Ленинграда, из Галича и т.д. (…) В числе приезжающих чаще бывали женщины, но бывали и мужчины. Среди посетителей больше бывали светские, но приезжали и духовные. Все приезжие оставались у Меркуловой ночевать. (…) Из местных жителей Меркулову посещали монашки, живущие в г. Котельниче, жена местного священника Образцова *, жена служащего гороно Иванова» 21.

* Имеется в виду Александра Платоновна Образцова.

Надежда Евгеньевна Шагина на допросе 2 января 1930 г. показала, что в июне 1929 г. у матери Веры гостили четыре женщины – одна из Москвы, две из Кинешмы и одна из Буя 22.

Какое-то время к матери Вере в Котельнич ехали и после того, как её арестовали 29 декабря 1929 г. Её квартирный хозяин на допросе 3 января 1930 г. показал: «После ареста Меркуловой было несколько приезжих: женщины и один мужчина (кто-то из духовных). Приехал он из Москвы, но узнав, что ее нет, ушел обратно» 23.

9 января 1930 г. в Котельниче была задержана Екатерина Ивановна Пименова (1905 г. р.), жительница д. Охотино Галичского района, которая приехала из Галича и остановилась в Доме крестьянина. На допросе 10 января она сказала, что в Котельнич к матери Вере она заехала по дороге в Свердловск, по пути к своей замужней сестре. «С Меркуловой, – показала Екатерина Ивановна, – я знакома с тех пор, как она жила в Сумароковском монастыре. В то время у Меркуловой я была раза четыре, за благословением и за советами» 24. В октябре 1930 г. Екатерина Ивановна вновь приедет к матушке Вере в Котельнич и станет одной из её послушниц.

Ближний круг матушки Веры в Котельниче

Матушка Вера приехала в Котельнич с тремя послушницами – Анастасией Васильевной Генеральской, Ниной Сергеевной Виноградовой * и Прасковьей Михайловной Елшиной 25.

* Нина Сергеевна Виноградова, по-видимому, через какое-то время уехала, так как среди арестованных в конце 1929 г. послушниц она не упоминается.

В октябре 1929 г. из Галича к матушке Вере приехала Анна Скорнякова. Анна Ивановна Скорнякова родилась в 1911 г. в Рыбной слободе г. Галича. Обладая красивым голосом, она с детства пела в хоре Преображенского собора 26. В октябре 1929 г., с благословения отца, Ивана Фёдоровича Скорнякова, она уехала в Котельнич и поступила в послушницы к матери Вере.

Примечательно, что раньше они не были знакомы. На допросе в Котельниче 1 января 1930 г. Анна показала: «Ранее я слыхала в г. Галиче от верующих о Меркуловой и, будучи весьма религиозной, решила послужить Меркуловой» 27. «По своему личному желанию с ведома отца в октябре месяце (1929 г. – Н.З.) я уехала в г. Котельнич с намерением остаться у монахини Меркуловой. Меркулова меня приняла, и я осталась у ней» 28. Конечно, уезжая в Котельнич, 18-летняя Анна Скорнякова не могла не понимать, что все люди, входящие в ближайшее окружение матушки Веры, автоматически становятся кандидатами, как минимум, на ссылку в места не столь отдалённые.

В начале 20-х чисел июня 1929 г. в Котельнич, к матушке, приехала Надежда Евгеньевна Шагина – послушница, жившая с нею в Кинешме. На допросе 2 января 1930 г. она показала: «Приехала я в Котельнич первый раз дня за два до Троицы * (21-22 июня) и уехала дня через 4 после “Троицы” на родину за паспортом. До поездки я жила в селе Н-Келемском Ветлужского района у монашек**» 29.

* Праздник Троицы в 1929 г. пришёлся на 23 июня.

** Скорее всего, имеются в виду бывшие насельницы Ново-Казанского монастыря, в котором Н.Е. Шагина жила до его закрытия.

Надежда Евгеньевна прожила в Котельниче неделю, а затем уехала на родину, в Галичский район, за паспортом. Она вернулась 27 декабря 1929 г., за два дня до ареста матери Веры, и её арестовали вместе со всеми. На допросе 2 января 1930 г. она показала: «Вторично я приехала в Котельнич дня за 2 до ареста Меркуловой» 30.

В июне 1929 г., направляясь из Кинешмы в родные места в Вологодской губернии, в Котельнич к матушке Вере приехала Евфросинья Кирилловна Карепина. Она погостила здесь два дня. За несколько дней до ареста матери Веры и её послушниц, то есть в 20-х числах декабря 1929 г., Евфросинья Кирилловна вновь приехала к матери Вере 31. Как писалось выше, 8 декабря 1929 г. в Кинешме скончался архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести), при котором состояла Евфросинья Кирилловна, и она приехала к матери Вере в Котельнич.

На допросе 12 мая 1930 г. квартирная хозяйка Е.Д. Корякина показала о своих квартирантках: «По поводу выполняемых ролей группой квартиранток-монахинь имею дополнить к своим показаниям следующее. Скорнякова Анна приехала к Меркуловой осенью и занималась рукоделием. Карепина Ефросинья как приехавшая в гости занималась богомольем, а Генеральская все больше находилась при Меркуловой, вместе с ней ездила в церковь и т.д. Елшина Параскева обслуживала всю эту группу приготовлением питания, в частности Меркулову, которая угощалась в отдельной комнате» 32.

Шитьё и вышивка

В свободное от посещений собора и приёма посетителей время мать Вера со своими послушницами занималась рукоделием – шитьём предметов церковного обихода. При обыске 29 декабря 1929 г. у неё был обнаружен целый ряд таких предметов: воздуха, пелены, священническая епитрахиль, два архиерейских омофора, две архиерейских митры, архиерейский саккос, вышитые пояса, два шёлковых подрясника и др. 33. В протоколе отмечено: «Каковые предметы являются новыми только что законченные монашками и подлежащие к отсылке» 34.

На допросе 29 декабря 1929 г. мать Вера показала (следователь пытался уличить её в получении больших доходов от шитья): «Никаких доходов у меня от шитья и вышивок нет. Работа эта очень дорогая, и если отдавать вышивать кому-либо за плату, то потребуется много денег. Я же, будучи обеспечена со своими послушницами, шью и вышиваю бисером для церквей бесплатно. (…) Платы никакой не беру, бисер мне приносят бесплатно верующие, которого у меня большой запас» 35.

29 декабря 1929 года:

мать Веру снова арестовывают

Как административно-ссыльная, мать Вера уже в первые дни после прибытия в Котельнич должна была явиться на регистрацию в местный отдел ОГПУ, сотрудники которого с этого дня наверняка взяли её под свой контроль.

В Котельниче, как и в Кинешме, мать Вера не смогла дожить до конца ссылки на свободе: здесь её также арестовали. Удивляет не арест, а то, что в «год великого перелома» мать Вера смогла продержаться на свободе так долго – почти 12 месяцев. Вероятно, этому «способствовали» административно-территориальные преобразования, которым подверглась Вятская губерния в 1929 г.

14 января 1929 г., то есть вскоре после прибытия матери Веры в Котельнич, Вятская губерния была упразднена и вошла в состав огромной Нижегородской области. 15 июля 1929 г. Нижегородская область была преобразована в ещё больший Нижегородский край (Нижкрай), в котором Котельнич стал центром Котельнического округа. Сопутствующие этому неразбериха и кадровые перестановки, несомненно, отвлекали внимание местных властей от матери Веры. Руки до неё дошли только к концу 1929 г. Причём в аресте матери Веры проявилось соперничество двух ведомств – НКВД и ОГПУ. Представители обеих этих силовых структур наблюдали за матерью Верой, но арестовал её Котельничский угрозыск, то есть НКВД.

К аресту матери Веры была составлена особая справка, которую начальник подотдела Котельничского округрозыска т. Совалков подписал 28 декабря 1929 г. В справке говорилось: «Из имеющихся в С/Ч УР * данных усматривается: в д. Корякины в доме № 18 проживают пять монашек (…). Одна из указанных монашек, высланная из прежнего ее местожительства, бывшая настоятельница монастыря (инвалид – без ног), которую остальные называют “матерью” и последняя у них является как бы старшей, за которой все остальные ухаживают – носят ее на руках и она при помощи остальных монашек и своих мошеннических проделок среди населения слывет за “прозорливую”, т.е. за лицо, выходящее в “святые”.

* С/Ч УР – секретная часть уголовного розыска.

Прозорливая вкрадывается в доверие темной и религиозной массы, пользуясь поддержкой от других монашек и слывя лицом с “благодатью божьей”, которое может предугадывать о человеке и предсказывать ему будущее, как бы ворожит, выдавая обращающимся к ней приготовленные заранее записки на небольших бумажках с изображением креста и выпиской из евангелья, этим самым, вкрадываясь в доверие, выманивает у населения средства в виде денег, продуктов и пр. Распространяет записки с квартиры и в церкви, после чего вознаграждение ей носится на квартиру, а равно туда же к ней ходят за разными советами, благодаря чему вся компания и содержится на средства, собираемые с населения указанным путем мошенничества.

Кроме этого монашки имеют большой доход от своих работ по вышиванию риз и прочей церковной утвари, получают заказы из церквей и монастырей других крупных городов, откуда к ним нередко приезжают разные бывшие и зажиточные люди, привозя подарки и оплачивая за работу.

В результате чего указанная компания, не говоря о их роскошной жизни – имеет двух выездных лошадей с полной сбруей и упряжью, но благодаря мошеннических проделок в виде того, что скрывают доходы, лошадей и финорганами учтены быть не могли в течении проживания в г. Котельниче несколько лет *, а потому обложения их налогом не было, чем государство и терпело имущественный ущерб.

* К концу 1929 г. мать Вера проживала в Котельниче ровно один год.

Лошади у монашек: одна вороной масти, молодая, вторая – сивой масти, старая. Год тому назад бывший уадмотдел * одну лошадь у них отбирал, и монашки, боясь конфискации их лошади, а также обложения их налогом, найдя своего приспешника, крестьянина из какой-то деревни, взяли от него расписку, что эта лошадь принадлежит ему, что им она дана во временное пользование, чем УАО удовлетворился и лошадь возвратил обратно, эта расписка должна храниться у монашек и по настоящее время, при помощи которой мошеннически им и удается укрывать лошадь.

* Уадмотдел (УАО) – уездный административный отдел, один из отделов Котельничского уисполкома.

С наступлением зимнего пути монашки, ожидая, что рано или поздно их преступность будет раскрыта, их доход учтен, скрыли свой тарантас, отправив его в какую-то деревню, который к лету будет также привезен» 36.

Далее т. Совалков предписывал: «Рекомендуется для изобличения монашек произвести в их квартире тщательный обыск с целью обнаружения документов подтверждающих о их преступлении, как-то: запас записок раздаваемых населению, переписок на заказы, переписок с разными лицами, записки от крестьянина о принадлежности ему лошади, с которой монашки в необходимых для них случаях оперируют, и прочих вещей могущих подтвердить о доходах и скрытии их монашками» 37.

Особое внимание начальник подотдела округрозыска рекомендовал обратить на хозяина дома: «Свидетелем же по делу может быть хозяин дома гр-нин Мельков, к которому необходимо подойти с полной осторожностью, женщины живущие в том же доме, и в другой половине – пожилые, с религиозными предрассудками, о преступлении монашек указать не смогут» 38.

Примечательная деталь: в выписанном 29 декабря 1929 г. на имя агента угрозыска Лежнина «Постановлении о производстве обыска», в графе «мотивы» было написано: «Согласно данным (…) в доме (…) имеется разная литература антирелигиозного характера, документы и т.д.» 39. Причём выражение «литература антирелигиозного характера» не являлось случайной опиской. Чуть позже в протоколе обыска говорилось, что сотрудники угрозыска предъявили матери Вере требование «о выдаче антирелигиозной литературы» 40. Вряд ли сотрудники Котельничского угрозыска были настолько политически неграмотны, что не понимали разницы между религиозной и антирелигиозной литературой. Но тем не менее в этот раз мать Вера формально подверглась обыску за хранение антирелигиозной литературы, которой у неё не могло быть по определению.

В 14 часов 29 декабря 1929 г. в дом, где жила мать Вера со своими послушницами, вошли три агента угрозыска (Лежнин, Кулолаев и Шалачинов). В помещении, помимо матери Веры, Анастасии Генеральской, Прасковьи Елшиной, Анны Скорняковой и Евфросиньи Карепиной, находились ещё пять женщин, посетительниц матери Веры. Три из них были из Костромской губернии – Августа Фёдоровна Кузнецова (40 лет), Анна Васильевна Зверина (45 лет) и известная нам Надежда Евгеньевна Шагина, приехавшая в Котельнич только два дня назад. Две женщины были местные – Устинья Фёдоровна Седнева (39 лет) из Котельнича и Ольга Дмитриевна Пристежкина (25 лет) из д. Залесской Котельнического района 41.

В ходе обыска милиционеры изъяли: «разных писем большое количество, тетрадок, записей» 42. Выше писалось, что был изъят целый ряд предметов священнических и архиерейских облачений, а также две лошади, тарантас, кошёвка *, самовар, подушки, одеяла и т.д. 44.

* Кошёвка – «лёгкие выездные санки с высокой спинкой, обитой ковровой таканью» 43.

По завершении обыска мать Вера и её послушницы были арестованы и оказались в «арестном помещении» Котельничского округрозыска.

Следствие по делу матери Веры переходит

к ОГПУ

Арест матери Веры и её послушниц явно готовился угрозыском тайно от местных чекистов. Узнав о том, что милиционеры арестовали мать Веру, окружное управление ОГПУ, по-видимому, устроило скандал и предъявило на неё свои права. Чтобы сохранить лицо, сотрудники угрозыска сделали вид, будто сами поняли, что мать Вера – не их «клиент».

Уже 30 декабря 1929 г. агент угрозыска Лежнин написал постановление по группе арестованных в д. Корякины. В постановлении говорилось, что сотрудники угрозыска полагали, что «административно-ссыльная настоятельница монастыря Меркулова (…) занимается мошенничеством», однако в результате обыска 29 декабря обнаружен «ряд документов, писем и записок, писанных с контр-революционной целью подрыва существующего строя Соввласти». Находя «в содеянных преступлениях Меркуловой и других наличие состава преступлений, предусмотренного 58-10», т. Лежнин постановил: «…весь материал с вещественными по делу доказательствами передать (…) политуправлению города Котельнича с личностями задержанных» 45. Начальник подотдела Совалков утвердил это постановление.

Так к матери Вере впервые был применен пункт 10 печально знаменитой 58-й статьи («Контрреволюционные преступления») Уголовного кодекса РСФСР 1926 г. Потом ей ещё несколько раз «впаяют» и эту статью, и этот пункт. Напомним текст 10-го пункта: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания влекут за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев» 46.

1 января 1930 г. мать Вера и её послушницы были переданы из угрозыска в Котельничский окружной отдел ОГПУ 47. В тот же день они оказались в Котельничском доме заключения (домзаке) 48.

В Котельничском домзаке

Старая Котельничская уездная тюрьма сгорела в грандиозный пожар 1926 г. Несколько лет Котельнич жил совсем без тюрьмы, что, конечно, было ненормально, и по мере восстановления города у властей дошли руки и до устройства нового домзака. Последний было решено открыть в одном из храмов Котельнича.

Выбор пал на кладбищенскую Александро-Невскую церковь, находившуюся на окраине города (совр. адрес: ул. Речная, д. 23а). Храм этот был возведён в конце XIX в., его освящение состоялось в 1888 г. Как кладбищенский, он являлся приписанным к Троицкому собору 49. Александро-Невский храм стоял на крутом берегу Вятки в центре большого кладбища. В 1925 г. его преобразовали в приходскую церковь и передали в руки обновленцев * (это был единственный обновленческий храм в Котельниче). Пожар 1926 г. до него не дошёл.

* Передача в 20-е годы кладбищенских храмов в городах обновленцам являлась одной из форм поддержки обновленческого раскола. В Костроме, например, власти передали обновленцам Богородице-Феодоровскую церковь на Новом (Новом Фёдоровском) кладбище 50.

В связи с тем, что домзак было решено устроить в Александро-Невской церкви, властям пришлось пойти на её закрытие. Закрытие обновленческого храма в то время является редчайшим случаем, так как примерно до начала 30-х годов обновленцы пользовались всемерной поддержкой государства. Конечно, власти Котельнича предпочли бы занять под домзак какой-нибудь из храмов Патриаршей (Тихоновской) Церкви, но все они были в центре города, а бывший кладбищенский храм находился на окраине, на отшибе. По-видимому, в 1929 г. Александро-Невский храм закрыли и переоборудовали под тюрьму. В ходе «переоборудования» у него были разрушены колокольня и купол, а внутри здания возведены две капитальные стены с проходом между ними. В храме устроили второй этаж и всё помещение разбили на камеры (всего их было 20, по 10 камер на этаже) 51.

После того, как в Кинешме мать Вера сидела в домзаке, устроенном в бывшем монастыре, в Котельниче она снова оказалась в тюрьме новой разновидности – переоборудованной из храма.

Уже 1 января 1930 г. мать Веру в первый раз допросил старший уполномоченный секретного отделения окротдела ОГПУ А. Мухачев. На допросе мать Вера показала: «Проживая в г. Котельниче я посещала собор, где ко мне подходили верующие, которых я благословляла. По настоящее время ко мне приезжают верующие из других городов, приезжают и монахини. Цель приезда их – повидать меня и побеседовать. Задержанные со мною вместе 4 монахини мои личные знакомые: три из них мои послушницы, а четвертая Карепина приехала из г. Кинешмы назад тому с неделю. Ранее она приезжала ко мне в октябре месяце» 52.

11 января 1930 г. старший уполномоченный А. Мухачев вынес по группе арестованных постановление, в котором говорилось: «…имея на квартире нелегальный женский монастырь, где часто бывали посетители, означенная группа вела а/с деятельность, занималась религиозной пропагандой, распространяя крестики, иконки и листки с надписями из евангелия, как средство исцеления от разных недугов, всем этим затемняя рассудок верующей массы и на почве своей религиозной пропаганды привлекала а/с элементы, которые в свою очередь поддерживали существование нелегального монастыря» 53. Вследствие этого т. Мухачев продлевал всем задержанным содержание под стражей.

23 января 1930 г. сотрудник окротдела Вереснев, «усматривая (…) некоторые действия Меркуловой как психически ненормальной», решил направить её «в Котельничскую окружную народную больницу в психиатрическое отделение для исследования состояния ее здоровья» 54. Как мы помним, мать Веру уже отправляли на подобную экспертизу в Галиче в 1921 г. и в Кинешме в 1927 г. Таким образом, это была третья попытка властей объявить мать Веру сумасшедшей. На проверке в больнице мать Вера находилась с 25 января по 25 февраля 1930 г. 25 февраля 1930 г. группа медиков Котельничской окружной психбольницы составила по состоянию матери Веры особый акт. Вывод, содержащийся в акте, гласил: «Всесторонние вопросы и наводящие разговоры показали, что отклонений со стороны психики нет, но выражено стойкое отстаивание своих религиозных взглядов» 55.

Когда мать Вера находилась в психиатрическом отделении, то к больнице приходили люди. Дочь протоиерея Петра Образцова, Ангелина Петровна Образцова (1918 г.р.) вспоминала: «В г. Котельнич мать Вера находилась в психиатрической больнице. Она благословляла людей, стоя у окна. Я видела это» 56.

22 января 1930 г. т. Вереснев констатировал «недостаточность улик», собранных против Генеральской, Корепиной, Елшиной и Скорняковой, «для предания их суду», и полагал дело против них прекратить и «применить к ним административные меры воздействия в виде адмвысылки по их месту приписки, т.е. Скорнякову А.И. – в Рыбную слободу Галицкого уезда Костромской губ., Корепину Е.К. – в д. Ильинскую Никольского уезда Вологодской губ., Генеральскую А.В. – в д. Балашино Новоузенского уезда Самарской губ. * и Елшину П.М. в г. Галич Костромской губ. с обязательным прибытием их к упомянутому выше месту назначения не позднее 1 февраля 1930 г. с обязательной явкой в местные органы ОГПУ». Это постановление было утверждено начальником окроотдела ОГПУ Орловым 57. Смысл этого постановления, по-видимому, состоял в том, чтобы лишить беспомощную мать Веру её главных помощниц.

* По-видимому, А. В. Генеральская скрыла от котельничских чекистов своё «место приписки»: она, как писалось выше, происходила из с. Назарьево Ковровского уезда Владимирской губернии.

Всех четырёх послушниц, арестованных вместе с матушкой Верой, выслали из Котельнича. Однако вскоре старшие товарищи поправили котельничских чекистов. 26 апреля 1930 г. в адрес Котельничского окротдела ОГПУ из Нижнего Новгорода пришла телеграмма, в которой говорилось: «При сем возвращается на доследование следственное дело № 716/90 по обвинению Меркуловой Веры Антоновны. По имеющимся у нас сведениям вокруг Меркуловой имелась и имеется группа ее сподвижников, ведущих совместно с нею антисоветскую работу. Предлагаем эту группу срочно разработать и покрыть. Дело вместе с дополнительными материалами шлите срочно. Начальник СО ПП ОГПУ Нижкрая * Григорьев» 58.

* СО ПП ОГПУ Нижкрая – секретный отдел Постоянного представительства ОГПУ Нижегородского края.

Как, наверное, кляли себя котельничские чекисты, что поспешили с высылкой сподвижниц матери Веры, которые совсем недавно были в их руках! В силу последовавшей из Нижнего команды в начале мая 1930 г. были возбуждены дела против двух послушниц матери Веры – А.В. Генеральской и П.М. Елшиной. 6 мая в Кострому и Самару были посланы телеграммы. В первой говорилось: «Кострома ОКРОГПУ. Ускорьте исполнения нашей телеграммы о высылки Елшиной» 59. Во второй, отправленной по адресу «Самара ПП ОГПУ», то же самое говорилось о высылке А.В. Генеральской 60. Обе телеграммы были подписаны начальником Котельничского окружного отдела ОГПУ Ягодкиным.

Из Костромы ответ пришёл в тот же день: «Елшина Прасковия Галича выбыла. Постоянное местожительство Котельнич дер. Корякино восемнадцать» 61. Оказалось, что Прасковья Михайловна Елшина, высланная в Галич, по-тихому вернулась обратно в пригородную деревню под Котельничем, в дом П.Е. Мелькова. Она не хотела оставлять мать Веру и надеялась ей как-то помочь. Конечно, это был подвиг, ведь Прасковья Михайловна не могла не понимать, чем возвращение в Котельнич чревато для неё лично. Примечательно и то, что котельнические чекисты узнали про её возвращение только от своих костромских коллег.

7 мая 1930 г. последовало постановление об аресте П.М. Елшиной и взятии её под стражу 62. В тот же день она была арестована в д. Корякины и заключена в Котельничский домзак 63. На допросе 14 мая Прасковья Михайловна Елшина не признала себя виновной и выразила желание «находиться в домзаке вместе с матушкой Верой» 64.

12 мая постановление о привлечение в качестве обвиняемой последовало и по А.В. Генеральской 65. Однако здесь чекистов ожидала неудача. Высланная в Самарскую губернию А.В. Генеральская исчезла в неизвестном направлении. 12 мая сотрудник Котельничского окротдела ОГПУ Предеин вынес по ней особое постановление. Констатировав, что обвиняемая «с последнего места жительства из д. Корякины, Котельничского р-на и округа выбыла неизвестно куда и на запросы по месту ее жительства о нахождении сведений никаких нет, а потому и во избежание затяжки дела постановил: в отношении Генеральской дело дальнейшим производством приостановить и объявить последнюю по розыску через Котельничский угрозыск» 66. Обведя, таким образом, своих гонителей вокруг пальца, А.В. Генеральская позднее смогла вернуться к матери Вере. О её дальнейшей судьбе будет сказано ниже.

Дело же матери Веры шло своим чередом. 10 апреля 1930 г. уполномоченный секретного отдела Постоянного представительства ОГПУ по Нижегородскому краю т. Славин вынес по В.А. Меркуловой заключение, которым предписывалось направить её дело на внесудебное рассмотрение Особой Тройки при Постоянном представительстве ОГПУ 67.

К середине мая было подготовлено Обвинительное заключение по В.А. Меркуловой и П.М. Елшиной, утверждённое начальником Котельничского окротдела ОГПУ Ягодкиным 15 мая 1930 г. В Обвинительном заключении говорилось: «В конце 1928 года в г. Котельнич приехала, обязанная подпиской о невыезде, из Галицкого уезда, бывшей Костромской губ., монахиня Меркулова Вера Антоновна в сопровождении трех послушниц и обосновалась на постоянное жительство в д. Корякины, дом № 18.

Будучи глубоко религиозной фанатичкой, как и все прибывшие с ней послушницы, Меркулова в сравнительно короткий срок стала известна по округу (Котельничскому. – Н.З.) как прозорливая, могущая исцелять душевные и телесные недуги. В квартиру Меркуловой, превратившуюся формально в нелегальный монастырь, начали стекаться паломники не только из числа жителей округа, но и других округов. Тут же находили себе приют и бродящие монашествующие элементы, и всевозможное духовенство.

Имея при себе штат монахинь до 4 человек, двух выездных лошадей, Меркулова вела довольно не бедный образ жизни, существуя на подачки, получаемые в обмен на крестики, иконки и просто клочки курительной бумаги, на которых она ставила штамп с изображение креста и учиняла собственноручную подпись из Евангельских глав. Обычно каждый день Меркулова в сопровождении своих послушниц выезжала в местный собор и сидя на специальном поставленном для нее кресле, благословляла верующих и раздавала листочки, крестики и иконки, а более щедрым и фотокарточки.

Появление Меркуловой в Котельниче вызвало известное отражение в верующих кругах, а вслед за тем начали циркулировать слухи, что бывшая настоятельница Сумароковского монастыря Меркулова или, как её именовали, матушка Вера – великая мученица, пострадавшая от большевиков, чего не отрицала сама Меркулова, объясняя посетителям, что отрафировавшиеся у нее ноги искалечили большевики при ликвидации Сумароковского монастыря.

Попутно с этим Меркулова вела обширную переписку с иногородними адресатами, получая от них и деньги и просьбы в советах. Обычные беседы Меркуловой с населением сводились исключительно к а/с агитации, прикрытой перетасовками из евангельских и библейских изречений и легендарными рассказами об ужасах творимых Сов. властью и чудесных ее избавлениях от расстрела. Таким образом, квартира Меркуловой мало по малу превратилась в а/с очаг, куда стекались всевозможные личности и откуда исходили всевозможные а/с слухи.

Всему этому способствовали находящиеся при ней монахини: Генеральская Анастасия Васильевна, Елшина Параскева Михайловна и другие.

Из монахинь как фигуры, способствующие а/советской деятельности Меркуловой, особо выделялись указанные Генеральская и Елшина. Проживая при Меркуловой по нескольку лет и имея зрелый возраст, они активно разделяли проводимую а/с работу с последней, из которых Генеральская с места организованного нелегального монастыря выбыла и неизвестно, где проживает, а потому в отношении ее дело подлежит приостановлению впредь до розыска.

Привлеченная в качестве обвиняемой в ведении а/с деятельности, т.е. в преступлении предусмотренном ст. 58-10 УК, Меркулова виновной себя не признала, однако не отрицая того, что она является прозорливой и что ее деятельность является полезной для людей. Отправленная на испытание в Котельничскую окрпсихолечебницу заключением врачей Меркулова была признана психически нормальной.

Считая, что следственным производством достаточно установлено а/с деятельность Меркуловой и ее монахинь Елшиной и Генеральской, выразившаяся в распространении и внедрении в сознание верующих а/с слухов и небылиц, т.е. наличие преступления, предусмотренного ст. 58-10 УК, полагал бы, учитывая особую социальную вредность обвиняемых дело: на 1) Меркулову Веру Антоновну (…) бывшую настоятельницу женского Сумароковского монастыря, ранее судимую за а/с деятельность и осужденную к полуторам годам заключения с последующей трехгодичной высылкой. 2) Елшину Параскеву Михайловну, 1899 г. рождения, быв. мещанку г. Галича, Костромской губ. (…) не судимую (…) передать на внесудебное рассмотрение Тройки при П.П. ОГПУ по Нижкраю» 68.

К заключению прилагалась справка, в которой говорилось: 1) Обвиняемая Меркулова с 1/I-30 г. содержится под стражей при Котельничском домзаке, а Елшина с 7 мая 1930 г. там же. 2) Обвиняемая Генеральская объявлена по розыску, дело в отношении ее приостановлено» 69.

19 мая 1930 г. Тройка при Постоянном представительстве ОГПУ по Нижегородскому краю приговорила мать Веру и Прасковью Михайловну Елшину к ссылке в Северный край сроком на 3 года, считая у обеих срок с 1 января 1930 г. 70. В отношении П.М. Елшиной приговор был приведён в исполнение. Однако в отношении матушки Веры вскоре последовала команда «отставить!». Ссылать женщину-инвалида на Север, по-видимому, не решились. 8 сентября 1930 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Меркулову Веру Антоновну досрочно-условно от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР» 71.

Мать Вера выходит на свободу

Согласно постановлению Особого совещания при Коллегии ОГПУ, примерно в середине сентября 1930 г. мать Вера вышла на свободу. Лишив мать Веру всех послушниц, чекисты явно надеялись «нейтрализовать» её, однако они просчитались. Мать Вера не осталась одна, а на место «павших» встали новые «бойцы».

Выйдя из тюрьмы, мать Вера поселилась в доме Клавдии Никифоровны Шатовой (ул. Луначарского, д. 41) *, где и прожила около шести месяцев 72.

* Улица Луначарского до революции называлась Воробьёвской. Нельзя не отметить, что уже второй раз мать Вера жила в доме на ул. Луначарского.

Клавдия Никифоровна Шатова родилась в 1899 г. в с. Гостяево Котельнического уезда. В 20-е годы она вышла замуж за Ивана Павловича Шатова 73. Иван Павлович Шатов родился в 1889 г. в д. Тюричи Котельнического уезда. В 1901 г. его отдали в услужение к котельничесокму купцу Шильникову, у которого он служил до 1914 г. С началом войны И.П. Шатов был мобилизован в армию. Свою службу он закончил на Румынском фронте. Вернувшись в 1918 г. домой, Иван Павлович некоторое время жил у братьев, а в июне 1919 г. был вновь мобилизован в Красную армию и участвовал в Гражданской войне. И.П. Шатов демобилизовался в 1921 г. и вернулся в Тюричи. В 1922 г. он поступил продавцом в Котельничское горпо, где проработал до октября 1929 г., когда его уволили, обвинив в сбыте товара частнику.

У Ивана Павловича и Клавдии Никифоровны было четверо детей: дочь Елена и сыновья Леонид, Виталий и Иннокентий. На ул. Луначарского Шатовы проживали в собственном двухэтажном деревянном доме. 11 ноября 1930 г., вскоре после того, как в его доме поселилась мать Вера, Иван Павлович был арестован и оказался в Котельничском домзаке 74.

В его следственном деле подшита вырезка из какой-то газеты с фельетоном «Божия семейка», в котором издевательски рассказывалось об Иване Павловиче и его семье. Автор фельетона писал: «…хочу познакомить вас с одной божьей семейкой, которая существует в нашем небольшом городе». «Этот человек не так еще давно служил в нашей кооперации и чуть ли не главным продавцом мануфактурного магазина, служил честно, благородно, почти с самого начала существования кооперации. Все его знают в окрестности как парня развитого, сознательного да вдобавок верующего. Кончит, бывало, торговлю, а сам скорей в церковь спешит. Смотрим, со своей семейкой степенно шагает в божий храм, уж очень-то он любитель помолиться, всегда это первым в церковь придет, ни одного праздника не пропустит (…) одним словом, молодец парень, что и сказать, хороший, да под чистку соваппарата попал, ни за что вымели со службы. (…) Да, в общем, Иван Павлович и не нуждался в своей службе, домик у него свой в городе и коровку держит свою, низ (дома. – Н.З.) занимают квартиранты, или, вернее сказать, монашки помещаются, день и ночь как у них, а также у самого Ивана Павловича лампадки гореть не перестают, да и гости частенько посещают. Но более всего толпятся у него лица почетные для него – это церковнослужители, попы никогда Ивана Павловича не обойдут, даже молебны в доме служат (…)» 75.

Далее автор фельетона переходил к матери Вере: «Но все же Иван Павлович недоволен был судьбою. Дескать, у меня семейство небольшое, а в дому места много, не пустить ли думает еще кого-нибудь к себе, ведь теперь чуть ли не кризис из-за квартир и многие нуждаются (…). Да Иван Павлович жалостливый, чуть ли себя не стеснил квартирой, а все же подыскал квартиранта и устроил в верхнем этаже. Этот квартирант, сказать вам, калека, обоих ног нет, ну и пожалел его добрый человек, да только знаете ли, квартирант-то, игуменья, она давно в городе живет, всегда ездила к обедне в церковь на извозчике со своей няней, которая выносила игуменью, а теперь жена Ивана Павловича ухаживает за ней, к каждой церковной службе рядышком с игуменьей сидит, в церковь вынесет и в квартиру принесет» 76. Из последних строк следует, что после освобождения из тюрьмы мать Вера продолжала посещать Троицкий собор, до которого добиралась с помощью Клавдии Никофоровны.

25 апреля 1931 г. из-за недоказанности вины И.П. Шатов был освобождён, однако 25 февраля 1932 г. его вновь арестовали, и он опять оказался в Котельничском домзаке. В этот раз система сбоя не дала: 14 августа 1932 г. И.П. Шатов был приговорён к трём годам ссылки, которую отбывал в Архангельске 77.

Клавдия Никифоровна Шатова познакомилась с матерью Верой в 1929 г. и стала её почитательницей. 12 июня 1934 г. на допросе она показала: «С Меркуловой В.А. я знакома 4 года, с того момента когда она была выслана в Котельнич. Когда Меркулова была посажена, то попросила меня приносить передачи, я (…) согласилась и с того времени стала носить передачи в течение 7 месяцев. (…) После освобождения из ИТУ * Меркулова поместилась на жительство в наш дом и проводила там прием посетителей» 78.

* ИТУ – исправительно-трудовое учреждение.

Когда мать Вера уехала из Котельнича в Сумароково, Клавдия Никифоровна со своими детьми поехала с ней. На том же допросе она показала: «Из Котельнича Меркулова поехала в Коростелевский сельсовет Молвитинского района. Я также поехала вместе с Меркуловой» 79.

В октябре 1930 г. к матери Вере из Галичского района приехала новая послушница – Екатерина Пименова. Екатерина Юрьевна Пименова родилась в 1904 г. в д. Охотино Галичского уезда. Несмотря на молодость, она была старой знакомой матушки Веры. 17 июля 1931 г. на допросе Екатерина Юрьевна показала: «Я до октября месяца 1930 г. жила в работницах у частных лиц, а с этого времени (с октября 1930 г. – Н.З.) перешла к Меркуловой В.А. и в настоящее время являюсь её главной прислужницей. С матушкой Верой я знакома давно, т.к. и раньше ходила к ней в монастырь» 80.

Ни в галичских, ни в котельничских документах ОГПУ не указывается, на какой срок мать Вера была сослана в Котельнич. Она отправилась в ссылку 31 декабря 1928 г., а уехала из Котельнича в марте 1931 г., то есть всего мать Вера пробыла в городе на р. Вятке два года и три месяца. Не сочли ли ей день заключения в тюрьме за два или три дня ссылки? Тогда, вероятно, её сослали в Котельнич, как и в Кинешму, на три года.

В марте 1931 г. мать Вера вернулась из Котельнича в Сумароково. Одним из последствий этой ссылки стало то, что в последующие годы к ней в Сумароково приезжало большое количество жителей Котельничского района. В 1934 г. в очередном Обвинительном заключении отмечалось, что влияние матери Веры «распространяется не только в Молвитинском районе, но и в близлежащие и отдаленные районы: Галичский, Судиславский, Буйский, Палкинский, Костромской, Котельнический и ряд других районов» 81.

Глава XXXI
МОЛВИТИНСКИЙ РАЙОН:
1928–1931 гг.

«С приходом Октябрьской революции

лицо купеческого Молвитина значительно

изменилось» 1.

Костромская губернская газета «Борона»

(25 ноября 1928 г.)

Пока мать Вера со своими спутницами едет по железной дороге из Котельнича до Буя, расскажем немного о тех изменениях, которые произошли в Сумарокове и окрестностях за время её отсутствия.

Село Молвитино – центр Молвитинского

района

8 октября 1928 г. ВЦИК принял постановление «О районировании Костромской губернии», которым упразднялось деление губернии на уезды и волости и вводилось деление на районы. Одним из них был Молвитинский район, с центром в с. Молвитино. В состав района вошли: из Буйского уезда – Молвитинская волость и части Письменской и Головинской волостей, из Костромского уезда – части Андреевской и Белореченской волостей, из Галичского уезда – часть Яхнобольской волости, включая и с. Сумароково 2. Согласно Всесоюзной переписи населения, в 1926 г. в Молвитине проживало 1028 чел. 3 *.

* В 1897 г. в Молвитине проживало 1447 чел., в 1907 г. – 1089 чел. 4.

Сохранилось интересное описание Молвитина, сделанное историком В.И. Смирновым, который в июне 1928 г. находился в Буйском уезде в этнографической экспедиции: «Село Молвитино, – пишет В.И. Смирнов, – куда я попал летом 1928 года, почти город с населением более тысячи человек. Село расположено в несколько улиц на высоком холме, господствующем над долиной рек Волочницы * и Шачи.

* Другие варианты названия реки – Воложница, Вологница.

Очень много каменных и полукаменных больших зданий и двухэтажных деревянных под железными крышами. На всех этих сооружениях лежит печать недавно разбогатевших их владельцев – крестьян, побывавших на заработках в Москве. При домах пошиба окраин больших городов сохранились хлевы, клетушки, амбарушки, так как население не расстается с земледелием и скотоводством. Прочно, хозяйственно построенные дома уродливой архитектуры выкрашены краской. На крышах дачного типа балкончики, сплошь покрытые пиленой кружевной резьбой. За село вынесены амбары и верховые с печами овины.

Бросается в глаза – в Молвитине и в ближайших деревнях много заколоченных домов. Это значит, что владельцы вместе с семьями в отходе – делают шапки в Москве, в Ленинграде или другом месте. Рядом видишь большие двухэтажные дома, которые зияют пробитыми стеклами, выломанными рамами – то беспризорные дома бывших буржуев. За селом я видел новое каменное здание бывшей богадельни, пустующее, с начисто выбитыми стеклами. Можно заключить, что в Молвитине нет квартирного кризиса» 5.

Особое внимание в своём очерке В.И. Смирнов уделил бывшему памятнику царю-освободителю Александру II: «Среди села – остатки памятника Александру II в виде гранитного пьедестала, который был поставлен “благодарными жителями Молвитина”, как и теперь еще свидетельствует на нем надпись. Самый бюст смела могучая рука революции. Здесь служили первый благодарственный молебен по случаю революции *, здесь теперь устраивают первомайские и другие митинги, и тогда на пьедестал ставится на время гипсовый бюст Ильича. Сюда сходится молодежь грызть подсолнухи» 6.

* Благодарственный молебен состоялся, разумеется, в честь Февральской революции.

Памятник Александру II в Молвитине был установлен в 1911 г., в связи с 50-летием отмены крепостного права. Открытие памятника, созданного на пожертвования местных жителей, состоялось 27 мая 1912 г. 7. Надпись на его гранитном постаменте гласила: «Царю освободителю Александру II – благодарные крестьяне Молвитинской волости и села Молвитина». Бюст царя-освободителя в Молвитине был низвергнут с постамента в соответствии с Декретом Совнаркома «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг», опубликованном 14 апреля 1918 г. Скорее всего, это произошло весной или летом 1918 г.

По-видимому, когда Молвитино стало центром района, его центральную улицу – Долгую – переименовали в улицу Карла Маркса. Славное имя основоположника научного коммунизма она носит и по сию пору.

Однако одним Карлом Марксом не ограничились. Вскоре после создания района, в конце ноября 1928 г., Молвитинская волостная организация ВКП(б) предложила переименовать сам районный центр. Губернская газета «Борона» 25 ноября 1928 г. в заметке «Было Молвитино – стало Дзержинское» сообщала: «Село Молвитино в прежние годы, в годы царствования плетки и кошелька, было селом торговым. (…) С приходом Октябрьской революции лицо купеческого Молвитина значительно изменилось. Место торгашей заняла кооперация, которую крестьяне-отходники сорганизовали на свои заработанные гроши.

А для того, чтобы окончательно лицо села изменилось, молвитинские крестьяне по предложению волостной партийной организации постановили свое село переименовать в село Дзержинское, увековечив, таким образом, память одного из передовых борцов за Октябрьскую революцию, тов. Дзержинского» 8.

Не совсем понятно, почему молвитинские большевики выбрали именно Дзержинского. В 1928 г. у того не отмечалось никакой круглой даты. Просто, видимо, чесались руки переименовать родное село. К счастью, эта инициатива осталась лишь на бумаге. То ли решили, что торгово-ремесленное Молвитино недостойно носить имя «рыцаря революции», то ли, что более вероятно, «помешало» грянувшее в начале 1929 г. упразднение Костромской губернии и её вхождение в состав гигантской Ивановской промышленной области (ИПО). На какое-то время стало не до переименований, потом началась коллективизация и про блажь молвитинских коммунистов забыли.

Как известно, в 1939 г. село Молвитино распоряжением свыше будет переименовано в село Сусанино. Впрочем, до этого было ещё очень далеко: в конце 20-х годов народный герой Иван Сусанин вместе со свергнутой монархией находился на свалке истории.

В Молвитине имелось четыре церкви. Все они в начале 30-х годов ещё действовали. Первая – Воскресенская церковь, построенная в конце XVII в. (освящена в 1690 г.). Этот храм известен каждому русскому человеку, так как именно он изображён на знаменитой картине А.К. Саврасова «Грачи прилетели» (1871 г.) 9. Примечательно, что с южной стороны в ограде Воскресенского храме находился целый ряд торговых лавок (всего лавок было 15) 10 *, которые служили центральным местом торговли во время проведения в Молвитине двухнедельной Тихоновской ярмарки.

* Торговый ряд в ограде храма сломали уже после Великой Отечественной войны 11.

Вторым был единоверческий храм. Молвитино издавна являлось главным центром раскола в Буйском уезде. В середине XIX в. часть местных раскольников перешла в единоверие, и в 1849 г. здесь состоялось освящение деревянного единоверческого храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы 12. В начале 70-х годов XIX в. взамен деревянного был выстроен каменный Вознесенско-Покровский единоверческий храм (освящён в 1876 г.) 13. Местные единоверцы вплоть до начала XX в. сохраняли свою враждебность к официальной Церкви. Поразительный пример приводит протоиерей Иоанн Сырцов, сопровождавший Феодоровскую икону Божией Матери в поездке в Галич в 1904 г. В своих путевых очерках он пишет, что в Молвитине «Феодоровская св. икона (…) не была принята ни в храм единоверческий, ни в домы единоверцев. Нельзя не пожалеть об этом, т.к. это свидетельствует далеко не о братолюбивом отношении единоверцев к православным братиям во Христе» 14.

На окраине села, на кладбище, высился третий храм – возведённая из красного кирпича церковь Святой Троицы (освящена в 1904 г.) 15.

Четвёртым был старообрядческий храм в честь Рождества Христова – деревянный, пятиглавый, с небольшой колокольней. Его закладка состоялась в 1911 г. Освящение храма, которое совершил старообрядческий епископ Нижегородский и Костромской Иннокентий (Усов), прошло 10 февраля 1913 г. 16.

Атмосфера в молодом райцентре была особенно нигилистическая по отношению к прошлому Молвитина. Новым властям не нравилось почти всё в его прошлом: торговое значение села с его двухнедельной Тихоновской ярмаркой *, связь Молвитинской округи с царём Михаилом Фёдоровичем и подвигом Ивана Сусанина, память об уроженце Молвитина Осипе Комиссарове, считавшемся спасителем царя Александра II и т.д.

* Тихоновская ярмарка в Молвитине ежегодно проходила с 16 по 29 июля. Последний раз она состоялась в 1929 г.

По мере сил власти старались искоренить в районе всё, напоминающее о «проклятом прошлом», в частности, всё, связанное с памятью об Иване Сусанине. Если бы тогда кто-то сказал, что в 1939 г. Молвитино переименуют в Сусанино, а Молвитинский район – в Сусанинский, то его приняли бы за сумасшедшего или контрреволюционера.

Село Сумароково – центр Коростелевского

сельсовета

В селе Сумарокове в 20-е годы также старались, насколько это было возможно, искоренить память о бывшем здесь Свято-Троицком монастыре.

В начале 20-х годов Сумароково стало центром сельсовета, который, однако, назывался не Сумароковским, а Коростелевским (по д. Коростели). Скорее всего, сельсовет назвали так, чтобы лишний раз не упоминать название села, где ещё совсем недавно находился монастырь, который жители Галичского и Буйского уездов обычно именовали Сумароков или Сумароковский. В состав Коростелевского сельсовета помимо самого Сумарокова входили деревни: Антонково, Анциборово, Берниково, Вырокино, Замятино, Исаково, Коростели, Кочерги, Мотаево, Попово, Соломинино, Чебыкино и Шелки 17. В Сумарокове имелись сельсовет, совхоз, инвалидный дом, школа, действовали партийная и комсомольская организации.

С монастырём было покончено в 1920–1921 гг. С началом коллективизации закрытию подверглась и Троицкая церковь. В селе, правда, оставался ещё один «очаг религиозного дурмана» – Никольская приходская церковь, но со временем доберутся и до неё.

«Великий перелом»:

усиление гонений на Церковь

В 1929 г., в «год великого перелома», антирелигиозная пропаганда в стране превратилась в настоящую антирелигиозную истерию. В 1930 г. на территории Ивановской промышленной области * был закрыт последний монастырь. Казалось бы, на этом участке идеологического фронта боевые действия можно было прекратить и перебросить силы на другие участки. Однако властям и органам пропаганды не давал покоя сам факт, что в области осталось примерно тысяча человек – бывших насельников и насельниц закрытых обителей.

* В 1929 г. четыре губернии – Владимирская, Иваново-Вознесенская, Ярославская и Костромская – были упразднены и объединены в одну область с центром в г. Иваново-Вознесенске (с 1932 г. – г. Иваново), получившую название Ивановская промышленная область.

В подавляющем большинстве это были люди преклонного возраста. По понятным причинам они не очень хорошо относились к Советской власти, закрывшей их обители, но ни о какой практической борьбе с государством и не помышляли. В социальном отношении большинство их происходило из крестьян. Однако для Советской власти все монашествующие являлись злейшими классовыми врагами. Пропаганда уверяла, что монахи участвуют во всех контрреволюционных заговорах, борются против коллективизации, тлетворно влияют на женщин и детей и т.д. и т.п.

В вышедшем в 1930 г. издании Союза воинствующих безбожников «Рясники и сектанты Ивановской области» говорилось:

«Хотя монастыри и закрыты, но осколки армии тунеядцев – монахи и монашки сохранились по области еще в значительном количестве. (…) Все они примостились в церквах прислужниками, просвирнями, певчими и агентами по выполнению контрреволюционных заданий» 18.

С 1929 г. началось резкое ухудшение положения сельского духовенства. Настоятель Никольской приходской церкви в Сумарокове о. Михаил Иорданский в год «великого перелома» подвергся частичному раскулачиванию. Его внучка Т.А. Дружкова пишет: «…однажды пришла какая-то комиссия в дом, где жили Иорданские, и просто так забрали швейную машинку и посудный шкаф, а потом шкаф этот продали в деревне же, а машинку просто изломали и выкинули. (…) Лошадь и корову, конечно, отняли: несколько штук золотых монеток, что были в семье, сами со страху снесли в сельсовет» 19.

В 1929 г. досталось и сыну о. Михаила – Анатолию Иорданскому (1907–1974 гг.). Из-за «неправильного» социального происхождения будущего ученого-языковеда исключили из Ярославского педагогического института.

Начальное образование Анатолий получил в Ново-Теляковской земской школе. В 1917 г. он поступил в Галичскую гимназию, но из-за революции проучился в ней только год. В 1923 г. Анатолий окончил Молвитинскую школу второй ступени, а в 1926 г. поступил в Ярославский педагогический институт. В 1929 г. его, как сына попа, исключили из института. Анатолий уехал в Кострому, где год работал каменщиком на строительстве железнодорожного моста через Волгу. «В эти ужасные времена, – пишет его дочь Т.А. Дружкова, – однажды, пройдя в лаптях 80 километров, наш папа не посмел днём войти в дом своих родителей, дабы не навлечь на них гнев местных властей, прятался, дожидаясь темноты» 20.

Однако в целом судьба оказалась достаточно милостива к сыну настоятеля церкви в Сумарокове. В апреле 1931 г. Анатолий Михайлович смог устроиться учителем русского языка и литературы в Мисковской школе Костромского района и позднее работал в разных школах Ивановской области. Ему удалось восстановиться в Ярославском педагогическом институте, который он окончил заочно в 1936 г. В 1937 г. он поступил в аспирантуру Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ)…

Анатолий Михайлович Иорданский стал видным языковедом, доктором филологических наук, профессором Владимирского педагогического института, кавалером ордена Ленина 21*.

* Орденом Ленина А.М. Иорданский был награждён в 1971 г.

Глава XXXII
1931 ГОД: ТРИ МЕСЯЦА В СУМАРОКОВЕ

«В апреле месяце 1931 г. в Коростелевский

сельсовет прибыла бывшая монахиня

Ново-Сумароковского монастыря,

находящегося на территории указанного

сельсовета, Меркулова Вера Антоновна,

считающаяся (…) за “святую” и

пользующаяся большой популярностью

среди населения под именем ”матушки

Веры”» 1.

Из обвинительного заключения против

матери Веры от 19 июля 1931 г.

Матушка Вера возвращается в Сумароково

Весной 1931 г. мать Вера с двумя послушницами вернулась из Котельничской ссылки в Молвитинский район. Сев на поезд в Котельниче, они доехали до станции «Буй», а оттуда добрались до Сумарокова.

Существуют две версии о времени приезда матушки Веры в Сумароково. По свидетельству председателя Коростелевского сельсовета А.М. Лисицына, она приехала в Сумароково 10 апреля 2. Другой местный начальник – председатель колхоза «Победа» А.И. Бакланов позднее на допросе показал: «Верушка прибыла на территорию Коростелевского сельсовета в марте месяце» 3. Агроном С.П. Белокрылин та