Мизенец [а]

Об одном из костромских знакомств Н. А. Некрасова («друг-приятель», Гаврило Яковлевич)

В самом конце текущего года, столь богатого печальными литературными воспоминаниями, исполнилось 25 лет со дня смерти Н. А. Некрасова. Без сомнения вся, не только мыслящая, но и просто грамотная Россия почтит признательным воспоминанием одного из самых любимых своих поэтов. Радуюсь, по этому случаю сказать несколько слов об одном из знакомств поэта, хотя и охотничьем только, но, думаю, не лишенном известного интереса, по крайней мере, для нас, костромичей. Достаточно припомнить, какое значение придавал сам поэт своим летним поездкам на охоту.

Может быть, некоторыми из этих отрадных минут поэт был обязан и Гавриле Яковлевичу Захарову, крестьянину д. Шода, Костромского уезда, охотнику, который удостоился получить посвящение одного из лучших произведений Некрасова, как «друг и приятель». Здесь я передам рассказ о том, как Николай Алексеевич Некрасов познакомился с Гаврилой. Это сделать мне тем легче, что Шода находится в родной мне Мисковской волости. Наши крестьяне, будучи знакомы с народными произведениями Некрасова, всегда с уважением и гордостью упоминают о посещении Некрасовым их мест, и поэтому мне еще в детстве приходилось слышать, что «сам Некрасов приезжал охотиться в Миское». Нужно отметить, что Мисковская волость издавна славилась своими охотничьими угодиями. Охотники отдаленных местностей часто говаривали, как передают: «Эх, закатиться бы в Мизское, там мы настреляли бы дичи». Многие и наезжали. Действительно, волость эта, расположенная в низменной части бассейна реки Костромы[б], покрыта вся болотами и озерами, с привольными местами для болотной дичи всякого рода. Поэт оставил описание Мисковской волости в стихотворении «Дедушка Мазай и зайцы». Вёжи, из которых происходил старый Мазай, принадлежат к этой же волости.

Реки весною выступают из берегов и разливаются на большие пространства, так что все селения волости становятся островками. Но на
столбах стоят только бани, в улицах же воды никогда не бывает. Зато жители крайних домов пользуются удобством доставать воду прямо со двора.
Что касается хмеля, то почти вся волость занимается хмелеводством, не имея хлебопашества.

Во времена же Некрасова дичи было еще больше. Николай Алексеевич, страстный и искусный охотник, ездил, как сообщает и сестра его[в], во все концы от своего летнего местопребывания, с. Грешнева, Ярославской губернии. В одну из таких поездок он встретился и с Гаврилой.

Нынешним летом ввиду приближающейся памяти поэта я решил на месте собрать сведения касательно пребывания его в Шоде, для чего и совершил туда прогулку. В Шоде еще и теперь живут родственники Гаврилы Яковлевича – его сын Иван и брат Семен. Позволю себе подробнее рассказать об этой экскурсии и её результатах.

Выбрав один из воскресных дней, чтобы застать Захаровых дома, я отправился в Шоду. Часа через два пути показалась приличная, как и все селения волости, Шода, деревня домов в 20[г]. По указаниям я подошел к дому Семена и попросил сидевшего под окном парня вызвать хозяина. Ко мне вышел на улицу совершенно седой, но бодрый еще мужик. Я сейчас же приступил к расспросам. Заспанный старик, при имени Некрасова, оживился, но дать подробные сведения отказался, отговариваясь незнанием, и посоветовал мне идти к сыну Ивану. Сам старик, однако, уже успел сильно разочаровать меня в ожиданиях, когда я спросил, сколько времени жил Некрасов у них в Шоде. Думая, в простоте сердечной, получить богатый материал для биографии поэта, я услышал только, что Некрасов «ночи 2 ночевал». «Да я тебе не сумею рассказать», – продолжал старик, – «иди к Ивану, он всё знает». Нечего делать, пошли вместе с ним к Ивану, который, к счастью, тоже оказался дома. Сын Гаврилы, охотника постоянного, кочевого в буквальном смысле слова, также знает местность на большие расстояния и считается лучшим в краю охотником. Он принял нас приветливо: «Сейчас расскажу, садитесь; вот самовар поставлю». Рассказ Ивана оказался не длинен и отрывочен. По его словам, Некрасов приехал как-то летом в Кострому, остановился в одной из гостиниц на Сусанинской площади и послал лакеев разыскать какого-нибудь охотника для указания мест в Костромской губернии. Один из лакеев увидел на рынке Гаврилу, который нес дупелей по губернаторскому заказу. Лакей сказал Гавриле о Некрасове и передал ему желание «барина» найти охотника. Гаврила пришел к поэту, познакомился с ним и обещал показать свои охотничьи места. Сейчас же собрались и поехали на тройках в Шоду. Некрасов, по словам Захаровых, ездил на двух-трех тройках, со всякими запасами и припасами. Дорогой останавливались и охотились, по указаниям Гаврилы, около Миского и Жарков. «В один день, – рассказывает

Иван, – глядим, летят тройки; слышим, барин едет. Что за барин, думаем, их много тут приезжает – особенного внимания не обращали на них. И узнали, что будет Николай Алексеевич Некрасов, барин знаменитый!» Немного спустя, приехал и сам «барин». Не успев еще хорошенько отдохнуть, он собрался на охоту, которая оказалась очень удачной: по словам Ивана, в 3 часа убили 120 дупелей. «Ну, – говорит Николай Алексеевич, – у вас можно охотиться»[д]. Начавшееся таким образом знакомство поэта с Гаврилой с тех пор не прерывалось. Гаврила часто ходил в Грешнево и иногда жил там подолгу. (О Гавриле было где-то напечатано, кажется, в «Свете», что он нажил большое состояние охотой. Но это неверно. Гаврила не был зажиточным и почти не жил дома, а ходил по разным усадьбам и проводил время у господ, охотясь вместе с ними. Он умер в день Пасхи около 1883 года). Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов убил бекаса, а Гаврила, в тот же момент – другого, так что Некрасов не слыхал выстрела. Собака, к его удивлению, принесла ему обоих бекасов. «Как, – спрашивает он Гаврилу, – стрелял я в одного, а убил двух?» По этому поводу Гаврила рассказал ему о двух других бекасах, которые попали одному охотнику под заряд (см. конец «Коробейников»). Этот случай дал повод для рассказа об убийстве коробейников, которое произошло в Мисковской волости. Другие подробности, например, о «Катеринушке», которой приходилось парня ждать до Покрова, основаны на рассказах Матрены, жены Гаврилы, теперь тоже умершей, которая так же сидела в одиночестве, как и Катеринушка.

Когда случился первый приезд Некрасова в Шоду, неизвестно. Во всяком случае, до 1861 года, когда написаны «Коробейники». Потом поэт еще раза два посетил Шоду. Гавриле Яковлевичу он подарил на память книгу своих стихотворений с собственноручною надписью; но книга эта «зачитана» каким-то чтецом, а вероятно, даже сгорела, о чем Иван очень сожалеет. Дарил Некрасов Гаврилу и деньгами, его жену и деток тоже не оставлял без подарков. Из других знаков памяти о Некрасове у Ивана находятся на стене два портрета поэта: один фотографический, другой Микешинский, рисованный с умершего Некрасова (из «Пчелы», 1878 г., No 2) с четверостишием Я. П. Полонского.

«Да, – говорил Иван, – хороший был человек, действительно любил только нищету...»

Имя Гаврилы, кроме посвящения «Коробейников», встречается в «Крестьянских детях», дети:

Что было со мною – всему подивились И мой приговор изрекли: