«Богатый был барин»

Во второй половине 50-х годов Некрасов становится богатым человеком. Его состояние сложилось из нескольких источников. Росла подписка на «Современник». Большой доход приносили отдельные издания некрасовских произведений. 2-е издание «Стихотворений», выпущенное в 1861 г., принесло автору около 150 тысяч рублей чистой прибыли97 (всего при жизни Некрасова «Стихотворения» выдержали 12 изданий98). Третьей статьей дохода в бюджете поэта являлись его крупные карточные выигрыши.

Богатство изменило образ жизни поэта. Во второй половине 50-х годов «…произошло почти сказочное превращение в наружной обстановке и жизни Некрасова. (…) у подъезда его квартиры по вечерам стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи-гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал из Англии ружья и охотничьих собак (…)»99. В 1854 году Некрасов стал членом петербургского Английского клуба, являющегося средоточием столичной знати100.

Некрасов уделял картам большое внимание с первых лет жизни в Петербурге. К концу 50-х годов масштаб его игры вырос неизмеримо. В числе карточных партнёров поэта оказался целый ряд виднейших сановников, в том числе А. В. Адлерберг*, А. А. Абаза** и др.

Вспоминая перед смертью о своих самых крупных карточных проигрышах, Некрасов указал: «Самый большой мой проигрыш в один раз был 83 тысячи»102. Максимальный выигрыш поэта был гораздо больше. «Одно время я был в выигрыше до 600 тысяч»103 – вспоминал он. Сами суммы говорят об уровне партнеров, с которыми встречался Некрасов за карточным столом.

Говоря о причинах карточных успехов Некрасова, А. М. Скабичевский отмечал: «…в самый разгар карточных турниров никогда не покидал его рассудок, который взвешивал с хладнокровием математического расчета все шансы выигрышей и проигрышей. Обыкновенно у нас считается аксиомой, что страсти омрачают рассудок; карточную же игру полагают такой гибельной страстью, которая более, чем какая-либо другая, отнимает у человека и волю, и разум. Некрасов служит вопиющим опровержением этой аксиомы. Та могучая сила воли, которой одарен был Некрасов от природы и которую он еще более развил борьбой с внешними обстоятельствами жизни, ни на минуту не покидала его (…). При таком непреклонном самообладании Некрасов никогда не позволял себе в игре то, что называется зарываться»104.

С конца 50-х годов особый размах приобрела и другая страсть Некрасова – к охоте. Поэт обзаводится целым арсеналом ружей – английских, бельгийских, французских, покупает в Петербурге и выписывает из-за границы дорогих охотничьих собак. С конца 50-х годов охоты Некрасова, проходившие обычно в Новгородской губернии, приобретают почти что царский размах. Среди его товарищей, с которыми он ездил на охоту, было немало высокопоставленных лиц, в их числе: упоминавшийся выше А. А. Абаза (будущий министр финансов) (X, 458), адмирал Н. К. Краббе (в 1862-1876 гг. морской министр)105, егермейстер Двора С. Д. Шереметьев (зять М. Н. Муравьёва, в то время министра государственных имуществ)106 и др. По-видимому, в начале 60-х годов в жизнь Некрасова входит и охота на медведей, которой он также занимался в Новгородской губернии.

Дом на Литейном проспекте, в котором жил Некрасов

В августе 1857 года Некрасов переехал на квартиру И. И. Панаева в доме на Литейном проспекте*, который с 1858 г. принадлежал А. А. Краевскому107.

В этой квартире поэт прожил последние двадцать лет своей жизни. Отсюда он уезжал на Волгу, в Грешнево и Карабиху, и сюда возвращался обратно. В 1857-1877 гг. в квартире размещались редакции некрасовских журналов «Современник» и «Отечественные записки». Как отмечал С. А. Рейсер, здесь «почти четверть века находился штаб русской революционно-демократической мысли»108.

Квартира Некрасова несла на себе яркий отпечаток личности своего хозяина. А. М. Скабичевский вспоминал: «Кто вошел бы к нему в квартиру, не зная, кто в ней живет, ни за что не догадался бы, что это квартира литератора, и к тому же певца народного горя. Скорее можно было подумать, что здесь обитает какой-то спортсмен, который весь ушел в охотничий промысел; во всех комнатах стояли огромные шкапы, в которых вместо книг красовались штуцера и винтовки; на шкапах вы видели чучела птиц и зверей. В приемной же комнате на видном месте между окнами стояла на задних лапах, опираясь о дубину, громадная медведица с двумя медвежатами, и хозяин с гордостью указывал на нее, как на трофей одного из самых рискованных охотничьих подвигов»109.

«К середине пятидесятых годов, – пишет К. И. Чуковский, – к тридцатипятилетнему возрасту, он (Некрасов – Н. З.) стал влиятельной персоной в Петербурге, – член аристократического Английского клуба, издатель демократического, лучшего в России, журнала, любимый радикальной молодежью поэт, друг высоких сановных особ. У него повара, егеря и лакеи, он устраивает себе “грандиозные охотничьи предприятия”, он ведет крупную игру, выигрывает и проигрывает тысячи»110.

Но эта «влиятельная персона» писала революционные стихи. Противоречие между обличительно-революционным характером поэзии Некрасова и буржуазно-барским образом его жизни поражало и современников. «Личность Некрасова, – писал А. М. Скабичевский, – является (…) камнем преткновения для всех, имеющих обыкновение судить шаблонными представлениями. Помилуйте, поэт музы гнева и печали, певец народного горя, глашатай мук и стонов всех обездоленных, – и вдруг большую часть жизни был окружен полным комфортом и почти роскошью, сладко ел и пил, играл в карты (…). Все эти качества, составляющие существенные элементы характера Некрасова, конечно, не имеют ничего общего с тем шаблонным представлением певца народного горя, к которому мы привыкли. Певец горя народного, конечно, должен быть, во-первых, Козьмою бессребреником, во-вторых, обладать кротким и нежным сердцем, не пить, не курить, сидеть на чердаке и бряцать на лире впроголодь или же ходить по деревенским хатам и, прислушиваясь к стонам народного горя, заливаться слезами. И вдруг этот самый певец народного горя является перед вами во образе не то игрока, не то браконьера. Это может хоть кого сбить с толку»111.

Противоречие между революционной проповедью и барским образом жизни являлось постоянной причиной душевных терзаний поэта. «Революционер, выросший в Некрасове (…), жестоко осуждал в нём буржуазные черты его натуры, а выросший (…) буржуа со всеми его порочными наклоностями крепко сопротивлялся, не желал уступать (…). Не надо думать, что этот конфликт был поверхностен; напротив, он был чрезвычайно мучителен для Некрасова. Собственный образ жизни казался ему преступным, позорным, но разорвать его золоченые цепи, им самим созданные, он не мог»112.

Разумеется, барский образ жизни и размах карточной игры не могли не подрывать престиж Некрасова в кругах радикальной молодежи. Многие молодые люди, будучи ярыми поклонниками некрасовских стихов, к самому поэту относились неприязненно. Их нравственному чувству и юношескому максимализму претил Некрасов – член Английского клуба и карточный партнёр вельмож.

Вторая половина 50-х годов: в родных местах

После 1845 года Некрасов ненадолго заезжал в Грешнево летом 1853 и 1858 гг. по дороге в переданную ему в 1853 году отцом усадьбу Алешунино во Владимирской губернии. В 1859 году Некрасов вновь посетил Грешнево: он приехал сюда в конце июня и в начале августа уже вернулся в Петербург.

Николо-Бабаевский монастырь Фото С.М. Прокудин-Горский 1910 г.

В 1860 году поэт приехал в Грешнево во второй половине июля и пробыл здесь до начала сентября. Этим летом в Грешневе он написал стихотворение «На Волге», в котором упомянул Николо-Бабаевский монастырь, находящийся на правом берегу Волги немного ниже Грешнева. Вот эти известные строки:

Каждый, кто бывал в Николо-Бабаевском монастыре, знает, что он стоит на берегу Волги, а не на острове. Откуда же взялся в стихотворении остров? До подъёма уровня Волги в середине 50-х гг. XX века посередине реки напротив монастыря тянулся узкий и длинный остров, именуемый Бабаевским, отчего с левого берега обитель могла казаться стоящей на этом острове. Возможно и другое объяснение. Весной и в начале лета, во время разлива Волги и Солоницы, окрестности обители заливало половодье. В это время монастырь со своими стенами, храмами и высокой колокольней действительно превращался в остров, окруженный со всех сторон водой. В издании, современном написанию некрасовского стихотворения, о монастыре сказано: «Местоположение его весьма красивое; он стоит на правом, возвышенном берегу реки Волги, при самом впадении в нее р. Солоницы. Особенно красивый вид придает монастырю находящаяся на южной стороне его роща, состоящая из дубовых, березовых, ореховых и осиновых дерев. Лучший вид на монастырь с юго-западной стороны, от р. Волги; с левого берега ее виден монастырь с дальнего расстояния, особенно в весенний разлив Волги, когда вода почти доходит до самых стен монастырской ограды, все здания его представляются как будто стоящими в воде или на острове»113.

По приезде из Петербурга, Некрасов сразу начинал охотиться в окрестностях Грешнева. Вначале его сопровождал крестьянин Ефим орловский (из соседней деревни Орлово), а с 1853 г. – сын последнего Кузьма, Кузьма Ефимович Солнышков*, на долгие годы ставший постоянным спутником Некрасова в его охотничьих поездках (именно благодаря ему Некрасов познакомился в Костроме с Г. Я. Захаровым).

«Кузьма-охотник, коломенский он был, здоровенный такой»115, – вспоминал о нём сын Г. Я. Захарова, И. Г. Захаров. Кузьма был опытным и бывалым охотником, по воспоминаниям А. А. Буткевич, он еще в детстве на охоте отстрелил себе палец.

По мере того как Некрасов богател, его охота в окрестностях Грешнева приобретала всё больший размах. А. А. Буткевич вспоминала: «По мере того как средства его росли и он делался самостоятельным, он придал охоте своей характер по своему вкусу и своим планам. Охота была для него не одною забавой, но и средством знакомиться с народом. Каждое лето периодически повторялась. Поработав несколько дней, брат начинал собираться. Это значило: подавали к крыльцу простую телегу, которую брали для еды, людей, ружья и собак. Затем вечером или рано утром на другой день брат отправлялся сам в легком экипаже с любимой собакой, редко с товарищем – товарища в охоте брать не любил. Он пропадал по несколько дней, иногда неделю и более. По рассказам, происходило вот что: в разных пунктах охоты у него были уже знакомцы – мужики-охотники; он до каждого доезжал и охотился в его местности. Поезд, сперва из двух троек, доходил до пяти, брались почтовые лошади, ибо брат набирал своих провожатых и уже не отпускал их до известного пункта»116. Заметим, что в советское время об этих тройках не любили упоминать: действительно, поэт-демократ, а на охоту ездит на нескольких тройках, вот барство-то дикое.

Постепенно у Некрасова сложилась особая манера общения с крестьянами на охоте. Внук его камердинера Н. А. Бутылина в 1928 году со слов своего деда свидетельствовал: «А когда, говорит дюдя Никанор (Н. А. Бутылин – Н. З.), соберемся на охоту, Некрасов во все карманы жилета и пиджака накладет денег: где полтинник, где рубль, где три рубля, где пять рублей, и дорогой, кто попадётся плохо одетый, (…) остановит встречного, дорогу спросит, которую отлично сам знает, а то спросит, не проезжал ли здесь такой-то охотник, и с последующим ответом дает на чаёк»117.

«За все услуги, – вспоминал Кузьма Солнышков, – Николай Алексеевич щедро платил крестьянам. – Баба воды в ковшике принесла, – полтинник, молока или яиц спросил, – рубль»118118. «На охоте, – продолжал он, – Николай Алексеевич часто устраивал привалы и всегда около дороги, и всех проезжих и прохожих останавливал, кормил, поил вином и долго и подробно расспрашивал о жизни их, о господах, о податях, и если встречал бедняков, то давал денег. Проезжая деревней, иногда останавливался на отдых или собак кормить, сам уходил к кому-нибудь в избу, просил приготовить чай, усаживал всех за стол и сам с ними разговаривал, расспрашивал, как живут, шутил, играл с детьми, и если через несколько лет случайно попадал в тот же дом, то со всеми здоровался, как со старыми знакомыми – называл всех по имени»119.

Раскол в «Современнике»

Примерно до конца 50-х годов круг авторов «Современника», объединяемый общими антикрепостническими устремлениями, сохранял своё единство. Однако в конце 50-х годов, когда стало ясно, что процесс подготовки освобождения помещичьих крестьян принял необратимый характер, в «Современнике» произошёл раскол. Линия раскола прошла между теми, кто хотел мирной реформы, и теми, кто стремился к кровавой революции и социалистической утопии.

Напряжение в «Современнике» стало нарастать с появлением в нём Н. Г. Чернышевского (1828 – 1889 гг.) и Н. А. Добролюбова (1836 – 1861 гг.). Первый стал печататься в «Современнике» с 1853 года, а второй – с 1856 г. Как известно, оба эти волжанина (Чернышевский – уроженец Саратова, Добролюбов – Нижнего Новгорода) были сыновьями священников. Оба они очень рано стали убежденными воинствующими атеистами, врагами самодержавного строя и фанатичными сторонниками революции. Во время Крымской войны Чернышевский и Добролюбов стояли за поражение России, надеясь, что оно приведет к народному восстанию.

С 1857 году Чернышевский и Добролюбов определяли курс и дух «Современника», насаждая в нем атмосферу своеобразной революционной секты. Как известно, Ф. М. Достоевский ввёл по отношению к революционерам выражение «бесы». Чернышевский и Добролюбов, безусловно, относятся к числу главных «бесов» русской революции. Пользуясь неизменной подержкой Некрасова, Чернышевский и Добролюбов, по сути, захватили «Современник» в свои руки. Неизбежным следствием этого стал уход из него старых авторов, людей умеренных взглядов. Первым в 1856 году журнал покинул А. В. Дружинин. Вслед за ним в конце 50-х годов ушли почти все, кто обеспечил успех «Современника» в предыдущий период – литераторы, как стали писать позже, «либерально-дворянской ориентации», в их числе были: И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, И. А. Гончаров, А. К. Толстой, А. А. Фет, А. Н. Майков, Д. В. Григорович, В. П. Боткин, П. В. Анненков и др.

Широко известна групповая фотография, на которой фотограф 15 февраля 1856 года запечатлел ведущих авторов «Современника». На ней шесть писателей: И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, А. В. Дружинин, А. Н. Островский, Л. Н. Толстой и Д. В. Григорович. С этого же года фигуры на данной фотографии одна за другой стали, как бы, исчезать, и к 1861 г. на ней «остался» только А. Н. Островский.

Из крупных писателей из «Современника» не ушел только А. Н. Островский. Нельзя не спросить: почему? Драматург, несомненно, испытывал определённую идейную близость к руководителям «Современника». К тому же, Островского нельзя отнести к кругу старых авторов. Как писалось выше, он пришел в журнал в 1856 году, одновременно с Добролюбовым. Вероятно, известную роль сыграли и материальные соображения. Имея большую семью, Островский постоянно нуждался в деньгах, а Некрасов неплохо платил.

На рубеже 50 и 60-х годов избавившийся от либерального «балласта» «Современник» стал легальным центром создаваемой Чернышевским и Добролюбовым подпольной организации: «…к 1859 году внутри редакции “Современника” создается то ядро, которое во главе с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым легло в основу создающейся революционной организации»120.

В 1859-1861 гг. в России сложилась революционная ситуация, когда страна реально балансировала на грани непоправимого. В связи с этим встает вопрос: как Некрасов относился к подпольной деятельности Чернышевского и Добролюбова, знал ли о ней и принимал ли участие? В. В. Жданов писал: «Близко и каждодневно общаясь с Чернышевским и Добролюбовым, с Михайловым, которого он высоко ценил, Некрасов не мог не замечать создавшейся вокруг журнала атмосферы конспиративных разговоров, тревожных ожиданий, напряженной деятельности. По сути дела, он сам был участником этой деятельности»121. А. Ф. Тарасов считал, что «Некрасов не принимал прямого участия в нелегальной деятельности. Вероятно, его берегли, как берегли в своё время Пушкина декабристы. Но, общаясь постоянно с Чернышевским, поэт не мог не знать хотя бы о некоторых его нелегальных действиях»122. Ф. Я. Прийма отмечал: «…мы вправе (…) утверждать, что с Чернышевским и Добролюбовым у Некрасова были не просто тесные дружеские, но и конспиративно-политические связи»123.

И вот час пробил. 19 февраля 1861 года Александр II подписал Манифест и другие документы, отменявшие в России крепостное право. 5 марта 1861 года во всех храмах Петербурга был зачитан исторический Манифест, извещавший жителей России об отмене крепостного права.