БОШНЯКИ

НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ БОШНЯК И ЕГО РОД

Известный сподвижник исследователя Дальнего Востока Геннадия Ивановича Невельского, капитан 2 ранга Николай Константинович Бошняк, родился 3 сентября 1830 года в селе Ушакове Костромского уезда в семье состоятельного костромского дворянина Константина Карловича Бошняка.

Происхождение фамилии «Бошняк» таково: в 1711 году, когда Петр I предпринял свой неудачный, так называемый «Прутский» поход, на русскую службу к царю Петру перешло большое количество христиан из турецких областей — сербов, греков и т. д. В их числе был известный князь Константин Кантемир, с которым прибыло в Россию около двух тысяч его приверженцев. Среди них был и некто Константин Данилович Кондосколиди, судя по фамилии, — грек.

Этот Константин Кондосколиди поселился в городе Нежине, где обосновалось большинство выехавших с князем Кантемиром греков. Там он женился на русской женщине, о которой мы знаем, что ее звали Дарья Степановна. От этого брака родился в 1717 году их сын, Иван Константинович, крестным отцом которого был некто по фамилии Бошняк, подрядчик, поставлявший сукна для русской армии и получивший от царя Петра за свою успешную деятельность чин и грамоту на дворянство.

В 1728 году К. Кондосколиди умер, и заботу о его детях принял на себя упомянутый выше Бошняк, фамилию которого впоследствии и приняли оба сына Кондосколиди — Иван и Николай.

Сама фамилия «Бошняк» как бы говорит о происхождении своем из Боснии, и до сего времени уроженцев Боснии зовут «бошняками». Известный краевед, историк нерехтского края, М.Я. Диев так писал о происхождении Бошняков-Кондосколиди: «Родоначальник этой фамилии, Константин Бошняк, уроженец Турецкой области Македонии, родом грек, поселился со своими крепостными в Новой Сербии, около Елизаветграда»[1]. Появление первых Бошняков в России следует отнести к 1711 году. Недоумение вызывает вот что: как известно, уроженцы Македонии, а также частично Боснии, по вероисповеданию относились к православной церкви, кроме некоторой, но все же значительной части и македонцев, и боснийцев, исповедовавших ислам. Но уже у потомка Константина Кондосколиди один из сыновей носил имя «Карл», то есть такое имя, которое при крещении не давали ни одному ребенку православных родителей. Этот факт наводит на мысль, что, быть может, в те годы Бошняки исповедовали не православную, а католическую религию, или, что еще страннее, протестантскую, у приверженцев которой имя Карл является широко распространенным. Последующие поколения Бошняков все были православными.

Имели ли Бошняки, выехавшие в Россию, дворянское звание у себя на родине? Если судить по тому, что при рассмотрении документов о происхождении и дворянстве рода Бошняков в Костромском дворянском депутатском собрании было принято решение о внесении рода Бошняков в IV часть родословной книги, куда записывались т. н. «выезжие роды», имевшие уже дворянское звание, то Бошняки были и на своей родине в числе знатных людей. Однако впоследствии Департамент герольдии распорядился о переносе рода Бошняков из IV части в VI, то есть в число древних российских дворян.

Из числа потомков первого русского Бошняка, выехавшего вместе с князем Кантемиром, известен его сын, Иван Константинович, уже упоминавшийся выше.

Иван Константинович Бошняк служил в молодости в гусарском полку, женился он на лифляндской дворянке Анне Даниловне фон Шредер, жившей в г. Миттава (ныне — г. Елгава в Латвии). Этот Иван Константинович был комендантом города и крепости Саратов с 1771 по 1778 годы, и его участие в защите Саратова во время событий 1775 года описано А.С. Пушкиным в «Истории Пугачева». Вот как описывает А.С. Пушкин события в Саратове в период с 1 по 11 августа 1775 года: «В конце июля прибыл он (Державин. — А.Г.) в Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий характер доставили ему важное влияние на общее мнение. 1 августа Державин, обще с главным судьей конторы Опекунства колонистов, Лодыжинским, потребовал саратовского коменданта Бошняка для совещания о мерах, кои должно было предпринять в настоящих обстоятельствах. Державин утверждал, что около конторских магазинов внутри города должно сделать укрепление, перевезти туда казну, лодки на Волге сжечь, по берегу расставить батареи и идти навстречу Пугачеву. Бошняк не соглашался оставить свою крепость и хотел держаться за городом. Спорили, горячились, и Державин, вышед из себя, предлагал арестовать коменданта. Бошняк остался неколебим, повторяя, что он вверенной ему крепости и божиих церквей покинуть на расхищение не хочет. Державин, оставя его, приехал в магистрат: предложил, чтобы все обыватели поголовно явились на земляную работу к месту, назначенному Лодыжинским. Бошняк жаловался, но никто его не слушал. Памятником сих споров осталось язвительное письмо Державина к упрямому коменданту.

4 августа узнали в Саратове, что Пугачев выступил из Пензы и приближается к Петровску. Державин потребовал отряд донских казаков и пустился с ними в Петровск, дабы вывезти оттуда казну, порох и пушки. Но, подъезжая к городу, услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы мятежников, вступающих в город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с образами и хлебом. Он поехал вперед с есаулом и двумя казаками и, видя, что более делать было нечего, пустился с ними обратно к Саратову. Отряд его остался на дороге, ожидая Пугачева. Самозванец к ним подъехал в сопровождении своих сообщников. Они приняли его, стоя на коленях. Услышав от них о гвардейском офицере, Пугачев тут же переменил лошадь и, взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню. Один из казаков, сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым. Державин успел добраться до Саратова, откуда на другой день выехал вместе с Лодыжинским, оставив защиту города на попечение осмеянного им Бошняка.

5 августа Пугачев подошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот яицких казаков и ста пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать.

6-го Пугачев пришел к Саратову и остановился в трех верстах от города.

Бошняк отрядил саратовских казаков для поимки языка, но они передались Пугачеву. Между тем обыватели тайно подослали к самозванцу купца Кобякова с изменническими предложениями. Бунтовщики подъехали к самой крепости, разговаривая с солдатами. Бошняк велел стрелять. Тогда жители, предводительствуемые городским головою Протопоповым, явно возмутились и приступили к Бошняку, требуя, чтоб он не начинал сражения и ожидал возвращения Кобякова. Бошняк спросил: как осмелились они без его ведома вступить в переговоры с самозванцем? Они продолжали шуметь. Между тем Кобяков возвратился с возмутительным письмом. Бошняк, выхватив его из рук изменника, разорвал и растоптал, а Кобякова велел взять под караул. Купцы пристали к нему с просьбами и угрозами, и Бошняк принужден был им уступить и освободить Кобякова. Он, однако, приготовился к обороне. В это время Пугачев занял Соколову гору, господствующую над Саратовом, поставил батарею и начал по городу стрелять. По первому выстрелу крепостные казаки и обыватели разбежались. Бошняк велел выпалить из мортиры; но бомба упала в пятидесяти саженях. Он обошел свое войско и всюду увидел уныние: однако не терял своей бодрости. Мятежники напали на крепость. Он открыл огонь и уже успел их отразить, как вдруг триста артиллеристов, выхватив из-под пушек клинья и фитили, выбежали из крепости и передались. В это время сам Пугачев кинулся с горы на крепость. Тогда Бошняк с одним саратовским батальоном решил продраться сквозь толпы мятежников. Он приказал майору Салманову выступить с первой половиною баталиона; но, заметя в нем робость или готовность изменить, отрешил его от начальства. Майор Бутырин заступился за него, и Бошняк вторично оказал слабость: он оставил Салманова при его месте и, обратясь ко второй половине баталиона, приказал распускать знамена и выходить из укреплений. В сию минуту Салманов передался, и Бошняк остался с шестьюдесятью человеками офицеров и солдат. Храбрый Бошняк с этой горстию людей выступил из крепости и целые шесть часов сряду шел, пробиваясь сквозь бесчисленные толпы разбойников. Ночь прекратила сражение. Бошняк достиг берегов Волги. Казну и канцелярские дела отправил рекою в Астрахань, а сам 11 августа благополучно прибыл в Царицын»[2].

13 августа Пугачев подошел к Царицыну. «В сем городе, хорошо укрепленном, начальствовал полковник Цыплетев. С ним находился и храбрый Бошняк. 21 августа Пугачев подступил с обыкновенной дерзостью. Отбитый с уроном, он удалился за восемь верст от крепости. Против него выслали полторы тысячи донских казаков; но только четыреста возвратились: остальные передались.

На другой день Пугачев подступил к городу со стороны Волги и был опять отбит Бошняком»[3].

Из сыновей Ивана Константиновича известен Карл Иванович Бошняк (он был назван Карлом, потому что мать его, Анна Даниловна, была лютеранка), имевший чин премьер-майора. Он был близок к царствующему дому, и именно ему поручила императрица Екатерина II поехать в Холмогоры, где находилась в ссылке семья низложенного в 1741 году «императора-младенца» Ивана Антоновича, убитого в 1763 году Мировичем, и провести переговоры с отцом убитого о выезде всей их семьи из России. К.И. Бошняк также и сопровождал выехавшую в Данию семью Ивана Антоновича.

Какой пост занимал Карл Иванович, установить не удалось, но, поскольку его сыновья были в числе пажей при особах императорского семейства, надо полагать, что у него был какой-то высокий пост — об этом говорит и его женитьба на Надежде Александровне Аже, так как фамилия Аже принадлежала к высшему кругу петербургской знати. Карл Иванович, получив за женою в приданое костромские имения, в том числе и полсела Ушаково в Нерехтском уезде, первым из Бошняков сделался костромским помещиком. Краевед М.Я. Диев так отзывается о фамилии Бошняков в своей книге по истории нерехтского края: «Фамилия Бошняков бескорыстностью и честностью ныне составляет красоту дворянства Нерехтского уезда... Село Есипово в 9 верстах от Нерехты долго украшалось богатой усадьбой Карла Ивановича Бошняка, переселившегося из-под Елизаветграда в Нерехтский уезд по случаю его супружества около 1780 года с Надеждою Александровною Аже»[4].

Сыновья Карла Ивановича — их было трое — все были пажами императора Павла Петровича, и средний из них, Константин Карлович, был дежурным пажом при императоре Павле в Михайловском дворце в роковую ночь на 1 марта 1801 года, когда Павел был убит заговорщиками.

Старший сын Карла Ивановича, Александр Карлович, родился 15 августа 1786 года. Первоначальное образование он получил в доме бабушки по матери, урожденной Арцыбашевой, затем обучался в Московском благородном пансионе, где сдружился с будущим поэтом В.А. Жуковским. По словам М.Я. Диева, последний «по своей бедности получал вспоможение от бабушки Бошняков, Марии Семеновны Аже, которую по признательности всю жизнь называл матерью. Когда же Василий Андреевич узнал о кончине Александра Карловича, то при свидании с Константином Карловичем (братом покойного. — А.Г.) сказал: «Ты будешь отныне на его место моим братом»[5].

В 1793 году, после выхода из пансиона, Бошняк поступил вахмистром в лейб-гвардии конный полк, в котором в 1799 году числился в звании юнкера. В том же году Александр Бошняк был переведен в коллегию иностранных дел, а с 19 августа того же года — в московский архив коллегии иностранных дел. При переезде в Москву он был одновременно зачислен слушателем Московского университета. В 1804 году произведен в коллежские асессоры, а в 1807 году, при мобилизации, зачислен в Вятский пехотный полк с чином майора.

С 1808 года, по заключении мира с Францией, Бошняк оставил военную службу и служил в Департаменте внутренних дел и в Главном управлении мануфактур. С началом Отечественной войны 1812 года Бошняк вступил в костромское ополчение, в конный полк, но сломал при падении с лошади руку, почему и остался дома.

В 1815 году по делам получения наследства Александр Карлович совершил поездку в Прибалтику, Белоруссию и Украину, описанную им в книге «Дневные записки путешествия в различные области западной и полуденной России» (ч. 1 и 2, М., 1820—1821 гг.). Вернувшись на родину, Бошняк с 1816 по 1820 годы состоял нерехтским уездным предводителем дворянства (имения Бошняков находились по большей части в этом уезде). В это время он активно занимался ботаникой, а в 1817 году, проживая в усадьбе Савино, Бошняк написал роман «Торжество воспитания, или Исправный муж. Нравственный роман», уступленный П.П. Свиньину и опубликованный им без имени автора в журнале «Отечественные записки» за 1821—1822 гг., а позднее переизданный под именем П.П. Свиньина с измененным названием «Ягуп Скупалов, или Исправленный муж. Нравственно-сатирический роман» (4 части, М., 1830).

В 1820 году Бошняк был избран действительным членом общества испытателей природы, а осенью того же года он переселился в Елизаветградский уезд Херсонской губернии, где находились его деревни Водово и Екатериновка.

Ботаником Бошняк был талантливым — В.А. Жуковский звал его «русским Бюффоном». Рукопись Бошняка «Ботанические наблюдения» поступила в свое время в общество испытателей природы, туда же была передана и его богатая библиотека, а в бюллетене общества было опубликовано жизнеописание А.К. Бошняка.

Затем А.К. Бошняк служил в управлении военных поселений на юге России, и в это время ему довелось сыграть неблаговидную роль в судьбе движения декабристов. Начальник военных поселений юга России, граф Де-Витта, зная о существовании «Южного общества», поручил Бошняку «проникнуть в мрак, скрывающий злодеев». Центром «Южного общества» была усадьба Каменка в Киевской губернии, принадлежавшая декабристу Давыдову. Бошняк, сойдясь с одним из членов тайного общества, В.Н. Лихаревым, вошел к нему в доверие и все узнанное сообщил своему начальнику, а тот, в свою очередь, — главному начальнику всех военных поселений, графу А.А. Аракчееву. За свою «осведомительскую деятельность» А.К. Бошняк получил награду в 5 тысяч рублей. В поле зрения Бошняка находился также и А.С. Пушкин, бывший в то время в ссылке в Бессарабии, в Кишиневе, где имел в то время местонахождение по своей должности вице-президента Молдавско-Валахского дивана и сам Бошняк.

В конце 1825 года, после разгрома декабристов, Бошняк был вытребован в Петербург, насчет него имелись подозрения, но Бошняк сумел оправдаться. В июле 1826 года, состоя на службе в коллегии иностранных дел, Александр Карлович был командирован в Псковскую губернию для «тайного и обстоятельного исследования поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к вольности крестьян, и в арестовании его», но в результате своей «командировки» дал о Пушкине благоприятный отзыв.

Позднее А.К. Бошняк жил в Елизаветграде. Служа в 1831 году во время польского восстания, как сказано в одном из официальных документов, «с пользою для отечества», он находился в Белоруссии и однажды «неожиданно с кучером и камердинером, при переезде с места на место, злодейски застрелен за открытие в 1825 году заговора». То есть, как мы видим, донос Бошняка на декабристов не остался без возмездия.

Второй сын Карла Ивановича, Константин Карлович Бошняк, родился в 1788 году. После окончания Пажеского корпуса он был выпущен в 1806 году корнетом в Польско-Украинский уланский полк. Командовал эскадроном во время войны с французами, причем в его эскадроне служила под именем «корнета Александра» знаменитая «кавалерист-девица» Надежда Александровна Дурова. Уволен в отставку в чине ротмистра в мае 1816 года. Выйдя в отставку, Константин Карлович поселился в с. Ушакове. В течение пяти трехлетий он избирался нерехтским уездным предводителем дворянства, а с 1849 по 1851 годы «правил должность» губернского предводителя. Женат К.К. Бошняк был на Екатерине Дмитриевне Черневой и имел от нее пять сыновей и три дочери.

Третий, самый младший сын Карла Ивановича, Иван Карлович, родился в 1789 году. Так же, как и его брат Константин, он воспитывался в Пажеском корпусе и в 1807 году был выпущен подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Он участвовал в Отечественной войне и погиб смертью храбрых 10 мая 1813 года, уже после изгнания французов из пределов России, на немецкой земле. Сведений о том, был ли женат Иван Карлович и осталось ли после него потомство, найти не удалось.

Старший сын Константина Карловича, Александр Константинович Бошняк, родился в 1829 году. Начал свою службу в инженерных войсках и вышел в отставку уже в чине инженер-поручика. Выйдя в отставку, он навсегда связал свою жизнь с костромским краем. Владея имением в Нерехтском уезде, он неоднократно избирался на должность нерехтского уездного предводителя дворянства, а также и губернского предводителя. Женат он был на дочери М.Н. Бошняка (белорусская ветвь рода Бошняков), Зинаиде Михайловне. А.К. Бошняк был известным общественным деятелем, во времена крестьянской реформы он служил мировым посредником. В самой Костроме он имел собственный дом на Ивановской улице. У него было четверо сыновей и четверо дочерей. Из них только о последнем, Александре Александровиче, мы имеем кое-какие сведения[6].

Село Ушаково было приобретено прадедом Н.К. Бошняка, Александром Матвеевичем Аже, в 1775 году у князя П.В. Волконского. Получив в 1811 году это село в наследство, отец будущего моряка, Константин Карлович, избрал его местом своего постоянного жительства. Недалеко от села была разбита усадьба и выстроен деревянный дом со всеми службами. Сохранилось довольно подробное описание ушаковской усадьбы. Она находилась на большом Арменском тракте, идущем из Костромы в Иваново, в 27 верстах от Костромы и в 9 верстах от пристани Лунево на Волге. Усадебный дом был деревянный, на каменном фундаменте, размером 15 на 10 саженей, в доме было 20 комнат с мезонином, крыша тесовая. Также имелся стоящий на краю усадьбы, близ тракта, флигель размером 8 на 5 саженей, из служб имелись скотный двор, конюшня, каретные сараи и другие хозяйственные постройки. Имелось два фруктовых сада, огород, каменная оранжерея с персиковыми деревьями, и был разбит парк. Имение состояло из пашенной земли, богатых пойменных сенокосных угодий и леса, преимущественно березового, с некоторой примесью ели и осины (ныне от построек усадьбы не сохранилось ничего).

3-го (15-го) сентября 1830 года в этой усадьбе и родился Николай Константинович Бошняк. Здесь он воспитывался со своими многочисленными братьями и сестрами. Отец Николая Константиновича, человек высокой культуры, влиятельный и достаточно богатый, имел возможность дать своим детям соответствующее образование.

В 1842 году, по ходатайству отца, Николай Бошняк был принят кандидатом в Морской кадетский корпус, и в 1845 году будущий моряк отправился из Ушакова на учебу в Петербург. В августе 1847 года Бошняк был произведен в гардемарины, а еще через два года, в июне 1849-го, окончил корпус с получением первого офицерского чина – мичмана. Как раз в это время капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской готовился к своему плаванию на Дальний Восток на транспорте «Байкал». Молодой Бошняк еще тогда хотел принять участие в этом плавании, впоследствии завершившемся присоединением к России Амурского края и Сахалина, но не мог попасть в число офицеров «Байкала», потому что он еще не закончил гардемаринских классов.

Служба на Балтике после окончания корпуса, да еще на таком судне, как люгер «Стрельна», не имевшем боевого значения и использовавшемся как брандвахтенное судно, нисколько не удовлетворяла молодого офицера, и, как только Г.И. Невельской прибыл в Петербург для сообщения о своих открытиях, Николай Константинович стал проситься на Дальний Восток. В 1851 году, когда Бошняк уже был лейтенантом, его просьба была удовлетворена и вышел приказ о переводе Николая Константиновича в Охотск, с зачислением в Охотский флотский экипаж. Бошняк отправился из Петербурга в Охотск сухим путем и по прибытии на место был тотчас же назначен на транспорт «Байкал», который продолжал исследование устья Амура и берегов Татарского пролива.

С прибытием в низовья Амура, Н.К. Бошняк назначается командиром Николаевского поста — форпоста России на тихоокеанских рубежах (будущий город Николаевск-на-Амуре). Николай Константинович со свойственной ему кипучей энергией и преданностью делу приступил к возведению первого жилья на необжитом амурском берегу. Поначалу для этого строили не дома и казармы, а якутские юрты, в которых неплохо разбирался один из подчиненных Бошняка, А. Березин.

Зима 1851—1852 гг. для участников Амурской экспедиции прошла в беспрерывных разъездах и командировках. Они их совершали вдоль рек и озер на собаках, оленях, лыжах, а где это не позволяло — пешком.

В феврале 1852 года Николай Бошняк с двумя казаками совершает трудную и весьма важную поездку на Сахалин. Это было его первое самостоятельное путешествие. Имея задание собрать сведения о состоянии острова, посещении его европейцами, о пребывании там русских людей, а также об отношении местного населения (айнов) к Китаю и Японии, Н.К. Бошняк проявил незаурядный талант пытливого исследователя-географа. Он не только впервые в истории пересек остров по направлению реки Тымь, но и открыл на западном его побережье значительные залежи каменного угля. Его подробное географическое описание увиденного, подробный рассказ о природном богатстве края, тонкая наблюдательность и умение ладить с коренными жителями представляют интерес и в наши дни, вызывая самое высокое чувство уважения к личности первоисследователя Сахалина. Бошняк первым предпринимает попытку переписи островитян во встреченных им селениях, собирает материал о их жизни, нравах и обычаях.

Кроме подробного описания местонахождения каменного угля, обнаруженного им в больших количествах между устьем реки Виахту и заливом Уанди, Бошняк тщательно наносит на карту удобные места возможных стоянок судов для его погрузки. Достигнув устья реки Тымь, изнуренный до крайности от усталости и голода, с ранами на ногах, путешественник возвращается в селение Мгач, где его поджидали оставленные им казаки Позвейн и Парфентьев. Во время этого труднейшего пути у Бошняка кончились продукты. Питаться пришлось только юколой (вяленой рыбой, предназначавшейся для корма собак), брусникой и полугнилым тюленьим мясом.

22 марта, совершенно больной, Бошняк возвращается с Сахалина, а в мае неутомимый исследователь вновь отправляется в поход, на этот раз по Амуру и к устью реки Амгуни. Все это вместе взятое на основе огромных по достигнутым результатам исследований, произведенных всеми без исключения офицерами экспедиции в течение 1851—1852 гг., позволило Невельскому ставить вопрос о необходимости обосноваться на берегах Сахалина и залива Де-Кастри. Представляющий ближайшую местность к уже существующему Николаевскому посту на берегу Татарского пролива пост в Де-Кастри, несомненно, давал прекрасную возможность наблюдать в любое время за действиями иностранных судов. Дальнейшие события, связанные с военными действиями объединенного англо-французского флота, подтвердили правильность и своевременность такого выбора.

Все приготовления для основания военного поста в заливе Де-Кастри должен был осуществить Н.К. Бошняк, который, как всегда, с честью справился с возложенной на него миссией. 12 февраля 1853 года Бошняк выехал из Николаевского поста в сопровождении казаков Семена Парфентьева, Кира Белохвостова и якута Ивана Моисеева. 5 марта путешественники были у цели — в заливе Де-Кастри. Не теряя времени, Бошняк приступил к постройке жилья. Работал он наравне со своими казаками, лишь на непродолжительное время отлучившись, чтобы приобрести у гиляков (нивхов) большую лодку местной постройки. Основав Александровский пост, Бошняк приступил к выполнению второй части своего ответственного задания.

Едва залив освободился ото льда, 28 апреля Бошняк со своими верными помощниками отплыл от уже обжитого берега. Гиляцкую лодку он усовершенствовал, соорудив мачту и изготовив из двух простыней парус. В пути следования, несмотря на капризы весенней погоды, Бошняк делал ежедневные дневниковые записи, отмечал встречающиеся удобные бухты и лиманы. Благодаря этому, Николай Константинович оставил нам прекрасное описание Татарского пролива, не утратившее интереса и по нынешний день.

23 мая Бошняк достиг небольшого песчаного перешейка, за которым можно было временно укрыться. Взгляду путешественников открылась удивительно спокойная гладь воды. Перетащив лодку через низменную полоску земли, они очутились в совершенно закрытой бухте. Она была укрыта от всех ветров, которые, вероятно, ее не достигали. Берега, обильно поросшие кедром, лиственницей, елью, давали основание полагать о возможности устройства здесь прекрасной и удобной гавани. Так была открыта Императорская гавань, переименованная впоследствии в Советскую Гавань.

Примерно неделя потребовалась Бошняку на то, чтобы тщательно положить на карту все бухточки, заливы и протоки этой гавани. Перед тем, как покинуть бухту, первооткрыватель собрал всех (около 50 человек) местных жителей. В их присутствии Бошняк водрузил на берегу деревянный крест. Вырезанная на нем надпись гласила: «Гавань Императора Николая, открыта и глазомерно описана лейтенантом Бошняком со спутниками казаками Семеном Парфентьевым, Киром Белохвостовым, амгинским крестьянином Иваном Моисеевым»[7]. Передав старшему из жителей объявление, написанное на русском, английском и французском языках, подписанное Невельским, он просил предъявлять его всем капитанам иностранных судов, которые могут зайти в гавань. Объявление это подтверждало принадлежность данной территории России.

Два с лишним месяца спустя, здесь, в бухте Постовой, был заложен Константиновский пост. Первым его начальником также стал Н.К. Бошняк. С тех пор однажды широко распахнутые ворота в океан никогда больше не закрывались. Уже через год здесь стал на свою последнюю стоянку флагман русского парусного флота фрегат «Паллада», на борту которого совершил свое путешествие известный писатель И.А. Гончаров. Орудия, снятые с «Паллады» перед затоплением ее в Императорской гавани, были установлены на батареях в Николаевске и на мысах Лазарева и Чныррах.

Необходимость во всем этом возникла в связи с нападением летом 1854 года объединенной англо-французской эскадры на Петропавловск-Камчатский. Получив достойный отпор от защитников города, интервенты просчитались и в своей попытке захватить и уничтожить русский флот. (Вот где сказалось предвидение Невельского в необходимости укрепления дальневосточного побережья!) Суда из Петропавловского порта своевременно и без потерь были переведены в Николаевск, а также через залив Де-Кастри в Мариинский пост (противник тогда ещё не подозревал, что Амур судоходен). Русская эскадра в лимане Амура и в Николаевске нашла для себя безопасное убежище. Из-за большой осадки не удалось только ввести туда фрегат «Паллада», который и был затоплен. Об этом событии сегодня напоминает памятник, установленный в бухте Постовой, недалеко от памятника-часовни первым зимовщикам, жившим здесь во главе с лейтенантом Н.К. Бошняком в тяжелую зиму 1853—54 гг. Здесь же, в Советской Гавани, в 1973 году воздвигнут памятник ее первооткрывателю — Н.К. Бошняку.

В 1855 году Н.К. Бошняк получает назначение быть адъютантом генерал-губернатора Восточной Сибири, графа Н.Н. Муравьева. В 1856 году, по расформировании Амурской экспедиции, служба Бошняка на Дальнем Востоке заканчивается. Он отправился в Россию на корвете «Оливуца», под командованием капитан-лейтенанта Воина Андреевича Римского-Корсакова, через Индийский океан и вокруг Африки. По прибытии в столицу Николай Константинович, по представлению графа Н.Н. Муравьева, за свои труды по исследованию Дальнего Востока и Сахалина был награжден орденом св. Станислава 2-й степени и пожизненной пенсией в размере 350 рублей в год.

В 1858 году Н.К. Бошняк получает назначение на фрегат «Илья Муромец» и в 1859 году на этом корабле уходит в плавание по Средиземному морю. В 1860 году на фрегате «Олаф» он возвращается на Балтику и в том же году, с 7 ноября, увольняется в долгосрочный отпуск для лечения.

На время отпуска Н.К. Бошняк поселился в своем имении Ушаково и сначала принимал активное участие в общественной жизни Костромского уезда, будучи избран членом уездной земской управы и гласным губернского земства. Однако тяжелое заболевание типа нервного расстройства, впоследствии перешедшего в психическую болезнь, сопровождавшуюся выраженной манией преследования, прекратило земскую деятельность Николая Константиновича и вскоре привела к тяжелому конфликту как с крестьянами села Ушакова, так и с губернскими властями в лице губернатора В.И. Дорогобужинова. Все это закончилось сперва арестом Бошняка на костромской гауптвахте, возбуждением против него уголовного дела по обвинению в клевете на местные власти и оскорблении начальника губернии, а затем к высылке его в административном порядке в Астрахань и в дальнейшем, после разрешения на выезд для лечения за границу, помещением его в Италии в заведение для умалишенных, где он и скончался после 29-летнего пребывания в нем.

Вот как представляется эта печальная эпопея по документам, хранящимся в Костромском архиве.

Первые признаки заболевания Н.К. Бошняка обнаруживаются в 1860 году, когда он, плавая на фрегате «Илья Муромец», был помещен в немецкий госпиталь в г.Киле, куда его корабль зашел во время плавания. В этом госпитале он находился с 6 февраля по 10 июня. По возвращении в Россию Николаю Константиновичу был сперва представлен отпуск для лечения на 28 дней, а затем, 7 ноября 1860 года, он был уволен в отпуск для лечения на 11 месяцев, на основании заключения врачебной комиссии.

Получив отпуск, Н.К. Бошняк приехал на свою родину, в Ушаково, где, окруженный своими родными и близкими, несколько окреп и его состояние улучшилось. Это была пора, когда все русское общество готовилось к предстоящей крестьянской реформе, положившей конец вековому крепостному рабству. Будучи настроенным весьма прогрессивно, Николай Константинович сразу же по возвращении на родину принимает активное участие в общественных делах. Вскоре он утверждается в должности мирового посредника, в обязанность которого входила трудная работа по примирению интересов двух совершенно противоположных групп населения — небольшого количества помещиков, в своем большинстве мало сочувствующих предстоящей реформе, а зачастую и прямо враждебных по отношению к ней, и массы крепостных крестьян, веками лелеявших надежду сделаться хозяевами земли, на которой они живут и которую обрабатывают своим тяжелым трудом.

В связи с этим назначением Н.К. Бошняк зачисляется в резерв флота с 27 мая 1861 года. После состоявшегося 19 февраля 1861 года «освобождения крестьян» Бошняк, отклоняя решение Костромской врачебной управы о его выезде для лечения за границу — минеральными водами и морским купаньем, уезжает в имение своих родственников, слободу Катериновку в Херсонской губернии, где, отвлекшись от работы мировым посредником, постепенно восстанавливает свое расстроенное здоровье.

В 1863 году истекал срок пребывания Николая Константиновича на должности мирового посредника, и поэтому морское начальство предложило зачисленному в резерв Бошняку вернуться к флотской службе. 15 мая 1863 года вышел приказ, по которому он был зачислен в состав 3-го флотского экипажа, и начальство предложило ему прибыть к месту службы. К этому времени состояние Бошняка снова ухудшилось, и сам он не считал себя уже пригодным к морской службе, однако, исполняя приказание начальства, просил его причислить к какому-либо черноморскому флотскому экипажу, ибо слобода Катериновка находилась вблизи Николаева. Но начальство Балтийского флота не прислушалось к голосу заслуженного моряка, так много сделавшего для России, и предложило ему немедленно прибыть к месту службы. Тогда Николай Константинович обратился к врачам и получил свидетельство о том, что «болезненные явления, постепенно усиливаясь, угрожают опасностью жизни и в данное время делают его, Бошняка, совершенно неспособным к отправлению служебных обязанностей». Н.К. Бошняк подает заявление об отставке по состоянию здоровья, и 15 марта 1865 года он, после длительной волокиты, увольняется навсегда из флота.

В 1863 году умер отец Н.К. Бошняка, и, по разделу его большого имения между братьями и сестрами, Николай Константинович делается единственным владельцем усадьбы Ушаково.

Тяжелая, неизлечимая болезнь, развивавшаяся вследствие неимоверных лишений и тягот, перенесенных в 1852—1856 гг. в Амурской экспедиции, обида на высшее начальство, обошедшее его и чинами и наградами, стали окончательно подрывать психическое здоровье заслуженного моряка. Но, несмотря на свое болезненное состояние, он продолжает принимать активное участие в земской работе в качестве члена управы Костромского уездного земства и гласного губернского земства. Однако очень скоро Н.К. Бошняк убеждается в иллюзорности своих мечтаний о плодотворной работе на общее благо в земстве. 27 июня 1867 года он подает в земскую управу обширную докладную записку, в которой высказывает свoe разочарование в работе земства при нынешних условиях и заявляет о сложении с себя звания члена земской управы. Вот что он, между прочим, пишет в этом своем докладе и прошении об увольнении от звания члена управы: «...Принявши на себя это звание, я рассчитывал на борьбу за известные идеи, но вовсе не на борьбу в угоду личным интересам кого бы то ни было». Николай Константинович сумел разглядеть в действиях своего председателя А.Н. Прохорова и члена управы Солодовникова их стремление в первую очередь удовлетворить свои корыстные интересы.

Как известно, в руках земств имелись значительные денежные средства, и очень часто руководители земств, по большей части местные помещики, стремились поправить свои пошатнувшиеся дела после отмены дарового труда крепостных за счет общественных земских денег, выискивая для этого разные способы. Земства проводили большие работы по приведению в хорошее состояние дорог, началось строительство школ, больниц, и крупные суммы проходили через руки председателя и членов управы. Способ проведения этих работ подрядным путем давал возможность входить в сделки с подрядчиками и делить с ними барыши от этих сделок.

Еще большее возмущение у Бошняка вызвало установленное правительством ограничение в деятельности земской работы и прав земств после известного «каракозовского выстрела» — покушения на жизнь Александра II революционера Каракозова в 1866 году. Вот что писал об этом в своем докладе Бошняк: «...Репрессивные меры, введенные в быт земских собраний, очевидно понудят многих из нас говорить не так, как думается, а так, как желают высшие административные власти... Правительство будет лишь обманывать самого себя мнениями, высказываемыми в угоду властям, не зная настоящего мнения общества...».

Резкие высказывания Н.К. Бошняка в адрес губернских высших властей по поводу продажности местной администрации и ее взяточничества привели в конце концов Бошняка к острому конфликту как с губернатором, так и с крестьянами села Ушакова, его бывшими крепостными, а теперь — «временнообязанными».

Истоки этих конфликтов были разные, но в процессе возникшего дела они так переплетались друг с другом, что можно обобщить все в одном рассказе. Началось с того, что к усадьбе Бошняка в Ушакове прилегало поле площадью около 20 десятин. Раньше вся земля обрабатывалась крепостными Бошняка, а после реформы это поле было оставлено за владельцами усадьбы, что было совершенно согласно с законами, а наделы крестьян были нарезаны несколько дальше, от полутора до двух с половиной верст от села. Крестьяне Ушакова остались недовольны таким наделом, претендуя на поле, мотивируя свои претензии тем, что они исстари его обрабатывали.

Все инстанции отказывали в удовлетворении требования ушаковских крестьян на основании всех существующих законов и правил. Однако среди крестьян появились лица, подстрекавшие их к дальнейшим притязаниям на это поле. В 1867 году при проезде наследника престола, будущего императора Александра III, крестьяне сумели передать ему свое прошение, выставляя в нем Бошняка как притеснявшего их и ущемляющего их права. И хотя это прошение тоже не возымело никакого действия — на него пришел ответ с отказом в просьбе, — борьба за это поле между Бошняком и ушаковскими крестьянами не утихала.

Известно, что среди крестьян мало было грамотных, а таких, которые могли бы написать толковое прошение или заявление, и вовсе не было; прошения писали обычно те же чиновники, как служащие, так и отставные, и получали за это плату — деньгами и натурой. Так было и тут. В Ушаково постоянно наведывались такие «частные ходатаи по делам», писали прошения и поощряли писать в дальнейшем, дабы побольше для себя вытянуть доходов из крестьян. Н.К. Бошняк видел все это и, наконец, в июне 1868 года написал губернатору В.И. Дорогобужинову письмо, в котором в резких выражениях доводил до его сведения, что губернские чиновники вымогают у крестьян их последние гроши, а дело крестьян явно неправое, выиграть эту тяжбу они никак не смогут, ибо законы на его, Бошняка, стороне. В этом же письме Николай Константинович указал, что нынче год голодный, стоит засуха, и хлеба у крестьян своего нет и не будет, и им приходится жить на покупном хлебе, а губернские чиновники, приезжая в Ушаково, обирают его временнообязанных и лишают их жен и детей последней крошки хлеба, а его, Бошняка, через это лишают дохода, ибо крестьяне, и так страдающие от неурожая, из-за чиновничьих поборов не могут выплатить выкупные платежи за землю и за ними накапливается недоимка. В этом письме в качестве примера Н.К. Бошняк указал на чиновников Нарбекова и Степанова, якобы, приезжавших в Ушаково для писания прошений и получавших с крестьян деньги и продукты: яйца, масло и проч.

Ввиду резкости допущенных выражений и упреков в вымогательстве губернским чиновникам, губернатор счел письмо оскорбительным как для себя лично, так и для подведомственных ему чиновников. Когда же при проверке оказалось, что упомянутый Бошняком в письме Нарбеков никогда в Ушакове не бывал, а Степанов уже не состоит на государственной службе и по закону может заниматься писанием прошений за плату по соглашению, то губернатор решил возбудить против Бошняка дело по обвинению его в клевете на чиновников и в оскорблении его лично, как главы всей администрации. Пока шло следствие по делу об оскорблении губернатора и чиновников, в Ушакове произошли события, придавшие всему трагический оборот.

20 июля 1868 года, в праздник «Ильина дня», после обедни, ушаковские крестьяне, по обычаю, расселись на завалинках своих изб и вели крестьянские беседы на темы об урожае, о полевых работах и т. д. К крестьянам подошел Н.К. Бошняк, шедший с кладбища, куда он ходил поклониться могилам отца, матери и других предков, похороненных в Ушакове. Подойдя к крестьянам, Бошняк завел с ними беседу о сельскохозяйственных работах. И тут снова речь зашла о спорном поле. Один из крестьян сказал, что с завтрашнего дня они начнут возить навоз на это поле и будут сеять на нем свой хлеб. Бошняк возразил, что он этого не допустит, начался спор, и Бошняк, будучи давно в состоянии повышенной нервозности, разгорячившись, сказал, что будет стрелять во всякого, кто попытается силой захватить его поле. Спор становился все жарче, и Бошняк пошел в свой дом и вышел оттуда с двумя пистолетами в руках. По словам ушаковских крестьян, он угрожал их убить. Крестьяне бросились на своего бывшего владельца, обезоружили его и связали ему руки и ноги. Бошняк оказал сильное сопротивление, в происшедшей свалке были нанесены побои как самому Бошняку, так и некоторым из крестьян. Попало также и 75-летней нянюшке Н.К. Бошняка, бросившейся на защиту своего питомца, и одному из слуг Бошняка. Связав Бошняка, крестьяне решили тотчас же отвезти его в Кострому и там сдать в «присутствие», как потом объясняли они. Связанного по рукам и ногам Бошняка крестьяне положили в телегу и повезли в губернский город. Отъехав от Ушакова пять верст, они повстречали следовавшего в свое имение Бараново, находившееся неподалеку от Ушакова, губернского предводителя дворянства Н.П. Карцева со своей супругой. Увидав везомого ему навстречу связанного Бошняка, Н.П. Карцев, сосед Бошняка по имению, хорошо его знавший и уважавший как замечательного человека, прославившегося своими исследованиями и открытиями на Дальнем Востоке, спросил крестьян: «Что это значит?» Выслушав их объяснение, Карцев приказал тотчас же развязать Бошняка и взял его в свою карету. Состояние Бошняка внушило Карцеву сильное опасение за его рассудок, и он отвез соседа к себе в усадьбу Бараново и тотчас же послал за врачом в Нерехту и за братом Н.К. Бошняка, Александром Константиновичем, жившем неподалеку в усадьбе Есипово.

В тот же день костромскому губернатору Дорогобужинову были посланы два заявления: одно от крестьян села Ушакова о том, что их помещик Н.К. Бошняк покушался на убийство некоторых из них, придя в сильное возбуждение после споров о владении землей. В этом заявлении крестьяне указывали, что присутствие Бошняка, все время находящегося в почти невменяемом состоянии, угрожает их жизни и спокойствию. Другое заявление поступило губернатору от предводителя дворянства Карцева, который сообщал о том, что ушаковские крестьяне совершили насилие над личностью своего помещика, и, описав все, чему был сам свидетелем, требовал производства следствия и строжайшего наказания крестьян.

Губернатор, зная Бошняка как «беспокойный элемент» в связи с его выступлениями в уездном земстве и оскорбленный получением упомянутого выше письма Бошняка с обвинениями всей губернской администрации в лихоимстве и других неблаговидных действиях, стал не на сторону Бошняка и Карцева, взявшего Бошняка под свою защиту и настаивавшего на примерном наказании крестьян, посягнувших на своего барина, а, напротив, во всем происшедшем считал виновником Бошняка. Он послал обо всем донесение министру внутренних дел Тимашеву и шефу жандармов — начальнику 3-го отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии графу Шувалову, требуя принять к Бошняку строгие меры. В то же время дело об угрозах убить крестьян пошло обычным порядком, и так начались следствия по обоим делам. Н.К. Бошняк в это время находился в усадьбе своего брата, Александра Константиновича.

Дом Н.Я. Купреяновой на Никольской улице в Костроме (ул. Свердлова, 51), в котором останавливался Н.К. Бошняк. Фото Г. Белякова. 1993 г.

Вскоре это дело пополнилось еще одним инцидентом, оказавшим большое влияние на развертывание дальнейших событий и судьбу Н.К. Бошняка.

Костромское дворянское общество всегда уважало семью Бошняков, и Николай Константинович, получивший уже широкую известность как участник Амурской экспедиции адмирала Невельского, был в среде дворянства весьма уважаемым человеком. 17 октября 1868 года Костромское дворянское общество устраивало в Дворянском собрании «клубный обед по подписке» в честь наиболее уважаемых личностей дворянского общества. Устроители этого обеда, гг. Корнилов и Львов, пригласили Бошняка быть почетным гостем на этом обеде. Н.К. Бошняк дал свое согласие лишь при условии, что на этом обеде не будет губернатора, с которым он не желал встречаться. Львов и Корнилов уверили Бошняка, что Дорогобужинов на этом обеде не будет. Однако, вопреки их уверениям, Дорогобужинов прибыл в дом Дворянского собрания к обеду, и там состоялась встреча между ним и Н.К. Бошняком.

Произошла грубая сцена — Н.К. Бошняк пытался ударить губернатора по лицу. Благодаря вмешательству губернского предводителя Карцева, Бошняк был остановлен. Н.П. Карцев посоветовал Бошняку покинуть зал собрания. Бошняк внял его совету и ушел в свой номер в гостинице «Лондон», в которой он остановился по приезде в Кострому. Там он написал Дорогобужинову письмо, полное резких выражений в адрес губернатора.

Получив это письмо, глава губернской администрации снова донес в Петербург о том, что Н.К. Бошняк представляет угрозу не только ему как губернатору, но и вообще всему государственному строю.

31 октября 1868 года начальник 3-го отделения граф Шувалов распорядился об аресте Н.К. Бошняка, и 2 ноября генерал-адъютант Трепов сообщил об этом телеграммой на имя губернатора Дорогобужинова.

Между тем, после происшедшего 17 октября события, Н.К. Бошняк уехал из Костромы в Ушаково, а оттуда вскоре выехал в Петербург. Посланный в Ушаково для ареста Бошняка костромской полицмейстер не застал его там, и губернатор сообщил об этом в Петербург. 5 ноября 1868 года Н.К. Бошняк был арестован в Петербурге и отправлен в Кострому под конвоем двух жандармов. 9 ноября он был привезен в Кострому и помещен на гауптвахту, в комнату для арестованных офицеров; у дверей этой комнаты был поставлен часовой. 12 ноября Бошняка освидетельствовала врачебная комиссия в составе старшего врача губернской больницы Молчанова и ординаторов Дримпельмана и Персиянцева, а 18 ноября он предстал перед другой комиссией — врачебным инспектором Альбицким и врачами-ординаторами Павловским и Резвяковым. На основании актов комиссии состояние Бошняка было признано тяжелым, а пребывание его на гауптвахте невозможным; его перевели в губернскую земскую больницу.

Следствие по делу арестованного Бошняка тянулось долго. Все это время он находился в отдельной палате земской больницы, причем у дверей палаты был поставлен часовой. К содержавшемуся под стражей Бошняку общественное мнение Костромы было сочувственным. Из одного документа мы видим, что 5 марта 1869 года губернский воинский начальник просил губернатора разрешить Бошняку прогулки по городу в его, Бошняка, экипаже, в сопровождении охраны, но получил на это отказ губернатора. 16 апреля 1869 года начальник конторы заведений общественного призрения просил губернатора разрешить прогулки по больничному саду, на что Дорогобужинов также не дал согласия, заявив начальнику конторы, что Бошняк и так пользуется всякого рода поблажками со стороны администрации больницы и со стороны офицеров конвойных войск, чего допускать не должно.

28 апреля 1869 года состоялся суд над Н.К. Бошняком, причем, дело разбиралось без участия обвиняемого, которому врачи не дали разрешения присутствовать на судебном заседании.

Вот какой приговор вынесла палата Костромского уголовного суда: «Отставной капитан 2-го ранга Бошняк Николай Константинович, 37 лет, приговаривается:

А. За угрозы на словах причинить насильственные действия своим временнообязанным крестьянам села Ушакова и за такие же словесные угрозы лишить жизни господина губернатора.

Б. За составление и распространение ругательного письма, оскорбительного для г. Костромского губернатора, причем оскорбление касалось действий Его Превосходительства, как губернатора.

По совокупности преступлений ...ЗАКЛЮЧИТЬ на два месяца в смирительный дом, а потом освободить, каковую подсудность занести в графу 1-ю его послужного списка. Но, не приводя сего в исполнение, вместе с делом... представить о смягчении участи подсудимого на рассмотрение Правительствующего Сената, причем объяснить Сенату, что палата, со своей стороны, полагала бы вменить в наказание подсудимому его длительное содержание под стражей. Его же, Бошняка, якобы, виновного в составлении ложного письма, в котором он оклеветал, якобы, перед начальством зав. делами губернского по крестьянским делам присутствия, титулярного советника Нарбекова и отставного писца Ивана Алексеевича Степанова... от суда освободить, а отобранные у него, Бошняка, пистолеты, ему возвратить.

Относительно ареста г. Бошняка, палата находит, что так как арест его был произведен не по распоряжению судебных властей, а вследствие отношения г-на шефа жандармов, для предупреждения делать в дальнейшем г. Бошняку предосудительные поступки впредь до окончания дела о нем, Бошняке, в судебном порядке, то уведомить г-на губернатора, для распоряжения о пропуске губернским прокурором журнала, что дело о Бошняке закончено и он не приговорен к такому наказанию, которое сопровождалось лишением или ограничением прав и преимуществ».

8 мая 1869 года губернский прокурор просмотрел это дело и пропустил его без протеста. Однако губернатор 12 мая написал министру внутренних дел и шефу жандармов письмо о том, что хотя дело о Бошняке и решено уже палатой уголовного суда, но он, губернатор, сомневается в возможности дальнейшего пребывания Бошняка в пределах Костромской губернии, ввиду его чрезмерно возбужденного состояния.

18 мая 1869 года генерал Мезенцев известил губернатора о том, что брат Н.К. Бошняка изъявил желание взять его на поруки и что шеф жандармов согласился на это. Н.К. Бошняк был взят из больницы и из-под стражи своим братом Александром Константиновичем и поселился у него в усадьбе.

20 мая Н.К. Бошняк обратился с просьбой о разрешении выехать для лечения за границу, однако министр внутренних дел Тимашев своим письмом от 19 июня 1869 года отказал ему в этом. Между тем, губернатор приказал костромскому исправнику иметь неуклонное наблюдение за Н.К. Бошняком, т. е. установить за ним негласный надзор.

Рассмотрение дела Бошняка в Сенате произошло лишь в октябре 1869 года. Н.К. Бошняк обратился с просьбой о разрешении ему присутствовать в Сенате при рассмотрении его дела, но министр внутренних дел Тимашев 22 октября сообщил, что если нет ходатайства самого Сената о желательности присутствия на рассмотрении дела обвиняемого Бошняка, то он не считает удобным дать Бошняку разрешение на приезд в Петербург. Николай Константинович в то время все еще находился под наблюдением полиции и дал подписку о невыезде с постоянного места жительства. Однако по просьбе брата, Александра Константиновича, Сенат признал желательным присутствие самого Н.К. Бошняка на заседании Сената, и 31 октября Бошняк прибыл в Петербург.

Решение Сената оказалось несогласным с ходатайством Костромской палаты уголовного суда, которая просила Сенат, помимо смягчения самого наказания, также и о зачете (в счет вынесенного приговором срока заключения) времени, пробытого под арестом до суда. И по возвращении в Кострому Николай Константинович снова был подвергнут аресту на костромской гауптвахте.

24 января 1870 года, по прибытии Бошняка на гауптвахту, по его требованию было произведено обследование помещения гауптвахты на предмет пригодности его для содержания там арестованного Бошняка, имевшего чин капитана 2-го ранга и кавалера нескольких орденов. В комиссию входили городовой врач Спасокукоцкий (отец известного потом академика, хирурга Сергея Ивановича Спасокукоцкого), врач Дримпельман, врач Логовской, пристав Соколов и подпоручик Павловский. Комиссия нашла помещение гауптвахты непригодным для содержания в нем арестованного Бошняка, и последний снова был помещен в земскую больницу.

По новому освидетельствованию Бошняка городовым врачом Спасокукоцким было признано в дальнейшем невозможным содержать его под арестом, как подверженного болезненным припадкам на почве нервного заболевания, и Николай Константинович снова уехал в имение своего брата Александра. Между тем губернатор Дорогобужинов настоятельно указывал министру внутренних дел на невозможность, с его точки зрения, дальнейшего проживания Бошняка в пределах Костромской губернии. 21 апреля 1870 года состоялось решение министра внутренних дел о высылке Бошняка в административном порядке в город Астрахань. Причем, в этом распоряжении указывалось, что он должен следовать туда по грунтовым дорогам, на лошадях, в сопровождении двух жандармов.

По получении предписания губернатора о выезде Н.К. Бошняк обратился с просьбой о разрешении ему следовать в Астрахань на пароходе, так как уже открылась навигация. Это прошение было поддержано предводителем дворянства Карцевым, неизменно старавшемся облегчить участь Николая Константиновича, которого он глубоко уважал и ценил. По ходатайству Карцева губернатор дал согласие на отправку Бошняка на пароходе, и 25 апреля он выехал из Костромы в сопровождении двух унтер-офицеров.

Вскоре родные Бошняка, а через них и бывшие начальники отважного моряка — адмирал Г.И. Невельской, граф Н.Н. Муравьев и др. — стали ходатайствовать о разрешении Бошняку выехать за границу для лечения в одной из лучших нервных клиник Европы. Дело дошло до великого князя Константина Николаевича, генерал-адмирала и главы флота, лично знавшего Н.К. Бошняка. 23 июня 1870 года министр внутренних дел известил астраханского губернатора (и в копии — костромского), что, ввиду ходатайства великого князя Константина Николаевича, брата царствовавшего императора Александра II, он согласен дать разрешение на выезд Бошняка за границу для лечения, но с условием, что тот поедет в Европу прямо из Астрахани и в пределах Костромской губернии не появится.

Вскоре Н.К. Бошняк в сопровождении своих родных — жены, брата — уезжает в Италию и помещается в одну из лучших лечебниц для душевнобольных в городе Монце, к северу от Милана. Как свидетельствуют документы, родные Бошняка вскоре оставили больного Николая Константиновича, ибо 16 февраля 1871 года министр внутренних дел Тимашев довел до сведения костромского губернатора, что, по сообщению нашего посла в Италии, помещенный в больницу г. Монца отставной капитан II ранга Н.К. Бошняк находится там без всяких средств, даже не вносится плата за его содержание. Тимашев просил воздействовать на родных Бошняка, чтобы они приняли меры к улучшению материального положения больного. Между тем, в Государственном казначействе накапливалась, как сказано выше, установленная Бошняку пожизненная пенсия в 350 рублей в год.

Больше Николаю Константиновичу не пришлось увидеть свою родину, на служение которой он отдал свои силы и здоровье. Недуг его продолжал прогрессировать, лечение лучшими психиатрами Италии не давало результатов, мания преследования у больного все усиливалась. Бошняку всюду мерещились агенты Дорогобужинова и жандармы, преследующие его и пытающиеся его убить и т. д.

Почти тридцать лет пробыл Н.К. Бошняк в этой психиатрической больнице в Монце, на берегу озера Комо, и скончался там 15 декабря 1899 года в возрасте 69 лет. Впоследствии на его могиле родными был поставлен скромный памятник.

Так печально закончилась жизнь талантливого географа и мореплавателя, исследователя Сахалина и первооткрывателя Императорской (Советской) гавани, сподвижника адмирала Г.И. Невельского — Николая Константиновича Бошняка.

Из семьи Бошняков вышло еще несколько человек, посвятивших себя морской службе. Одним из них был племянник Н.К. Бошняка, сын его старшего брата Александра Константиновича — Александр Александрович Бошняк.

Александр Александрович Бошняк родился 28 февраля 1882 года. По окончании Морского корпуса, в 1902 году, он назначается штурманом на броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», затем на такой же броненосец «Адмирал Ушаков» и с этого корабля переводится на канонерскую лодку «Бурун» вахтенным начальником. В 1903 году он совершает плавание на Дальний Восток на минном заградителе «Енисей», а по прибытии в Порт-Артур переводится на крейсер «Джигит».

9 февраля 1904 года он назначается артиллерийским офицером на броненосный крейсер «Баян» и на этом корабле участвует во всех его боевых действиях против японцев, вплоть до подрыва крейсера на вражеской мине в июле 1904 года. Так как «Баян» из-за своего повреждения на долгое время вышел из строя, то А.А. Бошняк в составе роты моряков перебрасывается на сухопутный участок обороны Порт-Артура и с 15 июля состоит командиром «Курганной» батареи на внешнем обводе крепостных оборонительных сооружений. За свои боевые заслуги и выказанную храбрость АА. Бошняк был награжден несколькими орденами, в том числе и высшей воинской наградой — орденом св. Георгия Победоносца IV степени.

Незадолго до падения Порт-Артура Бошняк был тяжело ранен и поэтому избежал плена в Японии. По выздоровлении Александр Александрович возвращается во флот и в 1908 и 1909 году командует яхтой «Нева» (предназначенной для плаваний морского министра), потом — пароходом «Ильмень», откуда переводится на заградитель «Амур» и с него на канонерскую лодку «Хивинец», на которой совершает плавание в Средиземное море и Персидский залив. В 1913 году он служит на броненосном крейсере «Россия», а с 1 января 1915 года по 12 октября 1916 года Александру Александровичу довелось служить на легендарном крейсере «Аврора». За службу на этом крейсере в войну 1914—1917 гг. Бошняк был награжден орденом св. Анны II степени с мечами 16 декабря 1916 года.

Летом 1917 года А.А. Бошняк служил на морской радиостанции на Аландских островах, о дальнейшей его судьбе сведений не найдено. Из одного документа, относящегося к августу 1917 года, видно, что, будучи выдвинутым матросами и солдатами своей части на выборную должность в Совет, он получил отвод от «Центробалта» за свои, якобы, «реакционные» воззрения.

Другой племянник Николая Константиновича, Леонид Иванович Бошняк, сын его брата Ивана, родился 20 ноября 1882 года в усадьбе Катериновка Елизаветградского уезда Херсонской губернии. Окончив Морской корпус вместе со своим двоюродным братом Александром, он получает назначение на только что построенный в Германии новейший крейсер «Богатырь» и совершает плавание на Дальний Восток. В русско-японскую войну, в апреле 1904 года, будучи в составе владивостокского отряда крейсеров, Леонид Иванович участвует в потоплении японского транспорта «Киншиу-Мару», перевозившего из Японии в Корею полк японской гвардейской пехоты. Всех находившихся на транспорте солдат, а также его команду «Богатырь» взял в плен (при этом большая часть офицеров отказалась покинуть судно и перед его потоплением покончила с собой характерным японским способом самоубийства — «харакири»). Захваченные пленные были доставлены во Владивосток, а затем помещены в лагерь для военнопленных в селе Медведь в Новгородской губернии, где они и находились до подписания мирного договора в 1905 году.

После русско-японской войны Л.И. Бошняк служил на Дальнем Востоке на крейсере «Аскольд», а с 19 января 1915 года был переведен на Черноморский флот. О дальнейшей его судьбе сведений не найдено.

Дома Купреяновой на ул. Свердлова, 51 c пластиковыми окнами от АЛЮПЛАСТ. Фото 2015 г.