Раздел V
«…Теперь уже почти не встречаешь людей, которых и сам понимаешь и чувствуешь, что тебя тоже понимают с первого слова»

Письма к М.П. Римской-Корсаковой
(1971–1985)

Милица Петровна Римская-Корсакова (1901–1986) – представительница старин­ного дворянского рода Римских-Корса­ковых, внучка известных российских моря­ков: адмирала Г.И. Бутакова и контр-адми­рала В.А. Римского-Корсакова.
Родилась 25 декабря 1901 г. (по ново­му стилю 7 января 1902 г.) в Кронштадте.
Её отец, Пётр Воинович Римский-Кор­саков (1861–1927), контр-адмирал (1913 г.). Мать – Мария Григорьевна, урождённая Бутакова (1866–1941?). Милица была пя­той в семье, где было шесть детей: «пер­вая серия» (так на морской манер называ­ли старших) – Воин, Марина, Григорий, и «вторая серия» – Андрей, Милица, Олег.
Перед 1-й Мировой войной Пётр Вои­нович был назначен командиром Влади­востокского порта и уехал туда с женой и двумя младшими детьми. Милица Петров­на училась во Владивостокской женской гимназии.
После Февральской революции семья вернулась в Петербург, где в 1918 г. Ми­лица Петровна окончила женскую гимна­зию Э.П. Шаффе на Васильевском остро­ве. В 1929 г. она окончила Ленинградский инсти­тут гражданских инженеров. Работа­ла по специальности; в частности, в Ле­нинградском отделе охраны памятников. Пережи­ла блокаду, потеряла мать и двух братьев.
В 1942 г. уехала в Москву, где находи­лась удочерённая ею племянница Мария (дочь погибшего в блокаду брата Андрея). В Москве работала в Моссовете.
После войны Милица Петровна верну­лась с дочерью в Ленинград. Работала в должности старшего архитектора в институт­е «Гипро­никель» до выхода на пен­сию в 1958 г.
Умерла Милица Петровна 6 февраля 1986 г., похоронена на Южном кладбище в С.-Петербурге*.

Знакомство с А.А. Григоровым связано с его интересом к истории семьи Бута­ковых. Переписка началась в 1971 г. и за­кончилась в 1985 г. Милица Петровна да­вала Александру Александровичу сведе­ния о родословной Бутаковых.
Подлинники 159 писем А.А. Григорова к М.П. Римской-Корсаковой хранятся в РГАВМФ в семейном фонде Бутаковых (фонд 4, оп. 3, д. 25). Копии публикуемых писем были нам любезно предоставлены директором архива – академиком РАЕН, доктором исторических наук Владимиром Семёновичем Соболевым.
_____
* Сведения сообщены Марией Ан­дреевной Алексеевой, урожд. Римской­-Корсаковой.

14 ноября 1971 года
г. Кострома

Многоуважаемая Милица Петровна!
Сердечно Вас благодарю за Ваше письмо от 2/ХI с/г. И Вы совершенно напрасно извиняетесь, что задержа­лись с ответом на моё письмо. Ведь я вполне понимаю Ваше положение, что Вам далеко не всегда есть и время и позволяют годы сесть за письменный стол, да ещё писать по таким, совершенно не злободневным делам, как мои ра­боты.
Я и так Вам премного благодарен за всё, что Вы мне сообщили, и за то, что Вы так сердечно откликнулись на мои письма, и мне очень дорого Ваше внимание и Ваша любезность, и поэтому я искренне желаю, чтобы эта наша переписка не оборвалась.
Ваше положение я вполне понимаю. У нас с женой выросли и были нами воспитаны внучка и внук; первая с полуторалетнего возраста, а второй от самого рождения, и мы им отдавали оба всё своё время, свой досуг, здоровье и, вообще, всё. Теперь у нас всё это в прошлом. Внучка вы­шла замуж и живёт теперь в доме своего мужа, а внук слу­жит в армии, находится в Германии. Так что мы теперь от всех этих дедовых и бабушкиных забот свободны, разве что появятся правнуки и их нам тоже сдадут на попечение. Те­перь ведь это так принято, как мне кажется, не так ли?
Но, пожалуй, уже нам не под силу будет на ноги ставить правнуков, оба мы уже и достаточно стары, и здо­ровьем не можем похвалиться, да и не мудрено. В таких переплётах пришлось побывать, что ещё удивляешься, что вообще до сего времени живы и здоровы более или менее. Ну, об этом хватит.
Я осмелюсь ещё Вас затруднить ответами на интере­сующие меня вопросы. Прежде всего, благодарю за сооб­щённые сведения о С.С. Бутакове. У меня есть его по­служной список, но он закончен записями 1911 года, а даль­нейшего там нет. Я же искал и пересмотрел все события на Чёрном море в 1916 году и в 1917 году и нашёл только о гибели парохода Красного Креста «Портюгаль» от немецкой подводной лодки около Трапезунда и ещё о столкновении парохода «Святогор» с миноносцем «Быстрый», тоже около Трапезунда. А о гибели парохода «Александр II» – ничего нигде не находил. Но, как я понимаю, С.С. Бутаков на этом пароходе был в качестве пассажира? Ведь Вы пишете, что он был командиром порта Ризе, стало быть, только был на этом пароходе – пассажиром, что ли1?
И ещё: меня очень интересует, где и при каких об­стоятельствах погиб А.И. Бутаков. Из письма его вдовы, Айны Оттовны, имеющегося в нашем архиве, видно, что он погиб в бою с немцами в декабре 1914 года. Но, как мне из­вестно, в декабре 1914 года у нас во флоте были только по­гибшие на миноносцах «Исполнительный» и «Летучий», и то не в бою, а оба этих корабля погибли 12/XII 1914 года во время штормовой погоды со всеми экипажами от неиз­вестных причин.
Где же мог погибнуть Александр Иванович? Быть может, на суше? Тогда – где же он служил? Его послуж­ного списка я у нас здесь не нашёл, только знаю, что он до войны 1914 года был морским агентом в Токио2.
И, конечно, ещё буду очень рад, если Вы мне найдёте указание, на каком корабле в Цусиме погиб Ф.М. Бутаков3.
Теперь ещё я хочу Вас спросить об одном деле. А дело это такое: несколько лет назад в наш Костромской ар­хив обратился некто Владимир Алексеевич Казачков, живу­щий в Москве, по Савельевскому переулку, дом 10, кв. 2. Он писал, что готовит не то статью, не то книгу о семье русских моряков Бутаковых, и просил сообщить ему всё, чем располагает Костромской архив по истории Бутаковых. В этом своём письме он писал, что интерес к Бутаковым возник у него после прочтения какой-то статьи о Бутаковых в газете «Советская Россия». Так вот, известно ли Вам что-либо об этом исследователе и о его труде? Я до сего времени не встретил нигде такой работы этого Казачкова. В прошлом году, к 150-летию со дня рождения Вашего деда4, в «Огоньке» было помещено нечто вроде статьи и фотография Г.А. Бутакова; не помню сейчас фамилии автора, но его сведения о Бутаковых и приведённая им численность адмиралов (19!) и вообще моряков (129!) мне кажется просто фантастической5! Все моряки, потомки Н.Д. Бутакова, мне известны, и, кроме того, в «Общем морском списке» есть ещё несколько Бутаковых, очевидно происходивших из других ветвей – не Костромских, а, может быть, и совсем отдельных родов, но и тогда эти цифры, приведённые в «Огоньке», вызывают недоумение, откуда почерпнул автор такие данные.
Если Вам встречался где-либо труд В.А. Казачкова или Вы что-нибудь о нём слышали, то будьте любезны по­делиться со мною этими сведениями.
Мои же изыскания должны окончиться и воплотить­ся на бумаге, как только я уточню теперь оставшиеся для меня не разъяснёнными два случая: Цусима и гибель Ф.М. Бутакова и судьба А.И. Бутакова.
Засим – пожелаю Вам отличного здоровья и всяких успехов в Ваших делах как домашних, так и других, в частности, в хлопотах о могиле Воина Андреевича6.
Искренне Вас уважающий А. Григоров.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 12, 12 об.).

~ • ~
11 апреля 1972 года
г. Кострома

Воистину Воскресе!
Многоуважаемая и дорогая Милица Петровна!
Как мне было приятно получить Ваше письмо с на­шим старинным приветствием, и пришло оно точно в пер­вый день Пасхи.
И стало как-то грустно, вспомнились дни далёкой юности и то, как прежде все мы встречали этот день. Какое-то было особенное, такое радостное и торжественное чув­ство у всех, и так подходили к этому чувству Пасхальные песнопения, которые и теперь, несмотря на то, что уже, на­верное, больше 50-ти лет я не слышал Пасхальной заутре­ни, всё не исчезли из памяти. Теперь же нет уже в этот ве­ликий день никакого чувства, день, как и все остальные, и у нас разница только в том, что из какого-то неистребимого ничем желания хоть частичку следовать тысячелетним тра­дициям, мы, как все многочисленные поколения наших далёких и близких предков, украшаем свой стол куличами, Пасхой и крашеными яичками.
А наши дети, внуки, хоть и едят все эти вкусные вещи с завидным аппетитом, но нисколько не понимают на­ших чувств.
Очень сожалею, что Вас и Вашу семью не миновал грипп и ещё другие, очевидно, связанные с гриппом заболе­вания. И рад был прочитать, что Вы справились с болез­нью; хоть и много уже лет живём мы на этом свете, но не хочется переселяться в иной мир, пока ещё не угас интерес к жизни и пока ещё можно двигаться на своих на двоих.
Теперь немножко о «Бутаковиаде». Я стал уже са­мым настоящим «Бутаковистом». Не знаю уж, увидит ли мой труд когда-нибудь свет, но получается у меня не пло­хая «историо­графия» всех Бутаковых. Вы не трудитесь в ЦГАВМФ ис­кать сведения о Фёдоре Михайловиче, Вашем крёстном. Я всё нашёл, вот продолжение его службы с 1899 г.
После «Секстана» он был старшим офицером «Апраксина» до 1902 г., потом ходил в заграничное плава­ние на Дальний Восток на «Мономахе» а с 6/XII 1902 г. был командиром «Спиридова». 1/VIII 1905 г. произведён в капитаны 1 ранга и ушёл в отставку и вскоре умер. На «Апраксине» он был старшим офицером; когда «Апраксин» выскочил на камни у острова Гогланд, он принимал дея­тельное участие в снятии корабля с камней. Именно тогда у нас впервые был применён радиотелеграф Попова. За сня­тие броненосца с камней Фёдор Михайлович получил награ­ду 800 рублей.
Теперь о его брате, Петре Михайловиче, про которо­го Вы писали, что он был «беспутный» и его имя не вспо­миналось в Вашей семье. Да, действительно он был и «бес­путный», и прямо-таки буян. Но к нему, как носящему фа­милию Бутакова, Государь был милостив, что, может быть, и пошло на вред Петру Михайловичу в дальнейшем.
Ещё будучи гардемарином, в апреле 1873 г. он был за весьма серьёзный проступок отдан под суд, но «Высо­чайше было повелено следствие прекратить, под суд не отдавать, а выдержать в крепости 4 месяца и год обходить наградами». Это – резолюция Александра II.
За своё буйное поведение Пётр Михайлович был переведён в Сибирскую флотилию и плавал в Тихом океане до 1879 г. и только в 1878 г. был произведён в мичманы.
Возвращённый в Россию, он служил на Чёрном море, пока вновь, в 1882 году, не совершил тяжёлого пре­ступления, но снова был наказан очень легко: «не удостаи­вать его к производству в чины впредь до одобрительных отзывов начальства о нём». Но этих одобрительных отзывов он так и не дождался, ибо в 1884 году скончался всего лишь 31-го года.
Мне теперь остаётся проследить служебный путь Ва­ших дядей – Александра, бывшего командира «Паллады» в 1913 г., и Алексея Григорьевича1; а также убитого в 1914 году Александра Ивановича. Между прочим, у меня полу­чается год рождения Александра Ивановича 1881, то есть когда его отцу, Ивану Ивановичу, было уже 59 лет! И че­рез год после рождения Александра Ивановича его отец уже умер!
Я разыскал самые древние документы Бутаковых; их было когда-то много, но в 1770 году в живых оставались из всех линий только Ваш пра-прадед Николай Дмитриевич, все остальные к этому времени вымерли, не оставив потомства; так что все другие Бутаковы, то есть не являю­щиеся потомками Николая Дмитриевича, происходят совсем из других Бутаковых, не имеющих отношения к Вашему роду.
В 1770 году, кроме Николая Дмитриевича, была ещё в живых его сестра, Анна Дмитриевна, бывшая замужем за поручиком Митрофаном Корольковым.
А сам Николай Дмитриевич, родившийся в 1735 году (отец его служил придворным стряпчим при дворе импера­трицы Анны Иоанновны), в 16 лет уже был солдатом Ка­занского кирасирского полка, и в продолжение 20-ти летней службы дослужился до вахмистра, и только при выходе в отставку был удостоен чина корнета. Часть его службы прошла в далёкой Сибири, в Селенгинском крае, за Байка­лом. Поэтому ему не пришлось участвовать ни в Семилет­ней войне, ни в войне с турками 1768–1774 гг.
По выходе в отставку в 1771 году он поселился в своём родовом имении «Пчёлкино», где у него было всего 20 душ, и вскоре женился на сестре известного впослед­ствии адмирала А.Н. Саблина2. Этот адмирал Саблин, буду­чи дядей Вашего прадеда Ивана Николаевича и его братьев, очевидно, и был тем, кто предопределил всю дальнейшую карьеру Бутаковых. Именно по его настоянию все три пле­мянника – Григорий, Иван и Александр3 –были отданы в Морской корпус, и младший, Александр, очевидно его лю­бимый племянник, был тесно связан и по своей службе с А.Н. Саблиным4.
Будет у меня всё готово – пошлю Вам для ознаком­ления. А пока посылаю три документа:
патент Н.Д. Бутакова на чин корнета,
указ об отставке Н.Д. Бутакова,
справку о имущественном и семейном положении Н.Д. Бутакова.
Попозже пришлю Вам сенатское решение по делу об отыскании наследства после умерших фрейлины Строгоно­вой и ротмистра Петра Бутакова корнетом Н.Д. Бутаковым.
Но это – после.
А пока – пожелаю Вам хорошего здоровья, бодро­сти и сил на многие ещё годы.
Может быть, если я не достану нигде сведений о службе Александра и Алексея Григорьевичей и Александра Ивановича, то придётся всё-таки собраться самому в Ленин­град в ЦГАВМФ, но это для меня трудновато.
Я нынче февраль и март пробыл в Москве, собирая нужные мне материалы по ряду «морских фамилий» и др., но в Москве мне легче, так как там у меня есть «и стол, и кров».
А с Ленинградцами, хотя у меня и там не мало род­ни, как-то за последние годы связь ослабела, да и у всех тесновато, а в гостинице не устроишься.
А хотелось бы Вас повидать; судя по всему, у нас с Вами не мало общего нашлось бы, и среди общих знакомых тоже нашлись бы таковые.
Поэтому, прошу Вас, не хворайте больше. Надо ещё нам побегать по этой грешной земле.
Пишите мне, я всегда так рад бываю получить ве­сточку от такого для меня дорогого человека.
Привет всей Вашей семье.
Искренне Ваш А. Григоров.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 17, 17 об., 18).

~ • ~
20 июня 1972 года

Извините, дорогая Милица Петровна, что я не сразу ответил на Ваше письмо от 9 июня, написанное Вами уже с Вашей летней резиденции.
Но как-то закрутился со своими делами и очень уставал, так что вечером, когда обычно пишу всю свою кор­респонденцию, просто не доставало сил.
Дело в том, что я, по своей глупости, никак не могу отказаться от общественной нагрузки, а всякие поездки, об­следования и комиссии меня так изматывают, что к концу дня я окончательно выдыхаюсь1. Видимо, надо уже прекра­щать всякую такого рода деятельность и ограничиться толь­ко «раскопками в архивах».
И ещё одно обстоятельство теперь лишило меня обычных вечерних часов занятий.
Дело в том, что мы с женой теперь стали прабабуш­кой и прадедушкой, а маленького нашего правнучка, Са­шеньку, вечером каждый день привозят папа с мамой к нам для купанья, ибо у нас для этого условия много лучше – горячая вода и тёплая кухня, где зажжём газовую духовку и через пять минут, при закрытых дверях, делается очень тепло. А у них пока этого всего ещё нет, делают, но по на­шим, Костромским, темпам – «улита едет, когда-то будет».
Так как я со своим склерозом постоянно забываю, что я Вам писал и чего не писал, то опять в недоумении: описал ли я Вам свой «поход» на Вашу «прародину», в Пчёлкино, или же нет? И поэтому боюсь повторяться. Мо­жет быть, это было написано в письме, которое Вас могло и не застать в Ленинграде2.
У нас погода стоит очень тёплая, ежедневно где-то гремят грозы и проливаются дожди, но нашу Кострому всё это как-то обходит стороной. Уже появились первые грибоч­ки и земляника. Мы недавно делали «вылазку» в свои лю­бимые места, и там я нашёл пять маслят, и мы видели весьма бога­тый, обнадёживающий, цвет земляники. Теперь уже угроза заморозков, по всей вероятности, миновала, так что предвку­шаем большой урожай земляники. Сегодня дочь мне прине­сла уже первых ягод клубники со своего сада. А вчера я ви­дел уже людей с земляникой лесной, правда, ещё большею частью зеленцы, чуть красненькие, с белыми бока­ми.
Я рад за Вас, что Вы хорошо устроились и природа вокруг Вас «радует сердце и глаз».
Про трёхсотлетие со дня рождения Петра я нигде ни видел даже ни строчки. Удивительная неблагодарность по­томков! Ну как было не почтить эту дату, ведь Пётр – основатель нашего могущества, которым мы теперь так усердно хвастаемся. Впрочем, это уже не первый случай полного забвения знаменательных дат. В 1961 году, можно сказать, украли у нашего народа дату столетия со дня паде­ния крепостного права, забыв совсем, какое великое значе­ние для развития нашей родины имел этот акт!
Ваше описание деревенской жизни меня прямо-таки расстроило. Лошади, коровы, овечки, стадо, возвращающее­ся с пастбища вечером, пыль, смешанный запах навоза и парного молока – всё это заставляет мыслями уходить в далёкое прошлое; тут у нас с Вами могут быть и иные переживания. Вы – горожанка и, наверное, не так всё это деревенское «перечувствуете», как я, родившийся в деревен­ских условиях и выросший среди лесов, полей и речек; и как я всегда рвался в свое родное Александровское: когда подходила пора экзаменов и скорого отъезда из Москвы на каникулы, то я прямо ног под собою не чуял, как бы поско­рее добраться до дому!
Я уже закончил сбор всех доступных мне материа­лов о родичах первых Бутаковых, то есть о замужних сёстрах – Ваших «пра-прабабушках» – Елене и Любови Ни­колаевнах, и теперь надо кончать первую главу.
Я Вам уже писал, что тут к истории Бутаковых при­лепляется интересная история Скрипицыных, Елена Никола­евна была по мужу Скрипицына.
А про другую – Любовь Николаевну, бывшую заму­жем за Куломзиным, – тут, правда, тоже есть интересные родственники, но очень далёкие, а её муж (первый) ничем не был знаменит3. Из других же Куломзиных один был вместе с Александром Николаевичем Бутаковым во­лонтёром в английском флоте и был в эскадре адмирала Нельсона на его «Виктории» в бою при Трафальгаре4.
В общем, что дальше копаешься, то больше нахо­дишь всяких интереснейших вещей. Жаль только, что те­перь невозможно ничего опубликовывать. Мои заметки на все такие темы до нынешнего года охотно помещали в на­шей областной газете, а теперь – категорически запретили публиковать всё, касающееся прошлого: писать только про современность, и то в известном направлении5. И лежат мои статьи в редакциях мёртвым грузом.
Даже таким известным лицам, как известный Вам А.И. Алексеев, как профессор Ревякин не удаётся без за­труднений что-либо напечатать, и некоторые их вещи так и не опубликовываются, а что же говорить о нас, безымян­ных?
Грустно всё это, и жаль наших соотечественников, всё это, может быть, увидит свет лишь через многие десяти­летия или столетия.
Но я всё же неутомимо собираю всякие интересные материалы о наших земляках – как известных, так и тех, которые могут стать известными, но пока что ещё забыты.
Желаю Вам и всем Вашим хорошего отдыха.
Привет Вам и всем Вашим близким.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 26, 26 об.).

~ • ~
17 августа 1972 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Я очень задержался с ответом на Ваше последнее пись­мо от 3 августа, за что прошу меня великодушно изви­нить.
Причин было много, но оправдываться не стоит, факт остаётся фактом – не ответил вовремя, стало быть, и виноват.
Это письмо, вероятно, будет уже последним на Ваш летний адрес, надо полагать, что в конце августа Вы пере­берётесь уже «на зимние квартиры».
У нас дела такие: с дочерью дело обстоит не так хо­рошо, как это сперва уверяли врачи. Она всё ещё в больни­це и, по-видимому, пробудет там ещё долго. Заживление ран на голове идёт медленно и не так, как бы этого желали доктора. Поговаривают, что придётся её везти в Москву или в Горький, ибо здесь нет каких-то необходимых (не знаю, чего), и поэтому надо везти её куда-то.
Всё это крайне печально. Вчера вечером уехали наши гости1; пробыли у нас больше месяца, но нынче лето такое неудачное во всех отношениях, что на сей раз пребы­вание у нас не принесло приезжим обычных удовольствий. Начать с того, что всё время стояла небывалая жара и та­кая сушь, что всё высохло, ни о каких грибах или ягодах и речи не могло быть. Всё же мы 2 раза делали «вылазки» в лес, но ничего, кроме изнеможения от жары, не получили. Всё везде высохло. Урожая нынче не будет. Уже сейчас не­возможно купить ни картошки, ни капусты, то же самое, как передают, даже и в Москве. В довершение всех бед на­чались везде пожары, горят леса, торфяные болота, стоит мгла, сквозь которую светит совсем тусклое солнышко. Также много случаев пожаров и в селениях, целыми де­ревнями, по 20 дворов, сгорают. У нас не видно другого бе­рега Волги; правда, несколько дней назад температура чуть снизилась (это дневная), вместо 33–35 – 26–27 градусов, а ночная упала до +6 градусов, и был день, когда мглу разогнал ветер, но сегодня с утра опять всё в дыму.
У нас только и есть, что много было (и ещё есть) огурцов и особенно помидоров, эти культуры любят жар­кую погоду, а поливом их можно было обеспечить, так как в саду есть водопровод.
А на загородном участке, где мы сажаем картошку, нынче полное фиаско. Вместо обычных 12–15 мешков от­личной, крупной картошки мы собрали нынче 3 мешка ме­лочи, вроде грецкого ореха, да к тому же ещё совсем не­вкусной. Пришлось выкопать досрочно, ибо ботва вся уже посохла, а в земле такая жаркая температура, что картошка начала портиться. К тому же, из-за такого неурожая, нача­лось воровство с полей.
Так что, по-видимому, предстоит трудная зима. В ма­газинах стало очень плохо с продуктами. Всё раскупают; население, не слушая никаких увещеваний и разъяснений, набрасывается на всё съедобное; крупа, макароны и так да­лее раскупаются мгновенно. С молоком тоже стало плохо. Коровы сильно сбавили удои из-за жары, привоз от частни­ков сильно сократился, а в магазинах надо брать с бою или часами ждать в очереди.
Я этим летом почти ничего не прибавил к своим трудам. Хотел закончить 1-ю главу о Бутаковых и даже обещал Вам прислать для ознакомления, но так и не довёл пока до конца. Вот теперь гости уехали, будет похолоднее, и начну снова «трудиться».
А сейчас же ещё пока «в норму» не вошёл, как-то не могу должным образом сосредоточиться для дела.
Очень досадно, что мы нынче остались и без варенья из дикорастущих ягод, и без единого грибка, а на эту зиму особенно было бы важно заготовить грибов сухих и других, в предвидении недостатков с продуктами.
Теперь, если и пойдут дожди (на что я мало наде­юсь), то, по моим наблюдениям, в такой год ожидать гри­бов уже не придётся. Вряд ли будут белые, разве только какие-нибудь волнушки да сыроежки могут быть.
Но что ж, хоть и трудная ожидается зимовка, но ведь это не впервые, ведь на нашем веку столько пришлось нам пережить трудных лет, были и 1918, и 1921, и 1932 годы, и долгие военные годы, и всё перенесли, авось, и предстоящий трудный год ещё не доканает нас.
Я буду ждать от Вас письма с сообщением о Вашем возвращении в Ленинград и думаю, что следующее письмо буду Вам посылать уже на Васильевский.
Благодарю Вас за фотографию. Правда, Ваше лицо вышло очень маленьким и черты его не различишь хорошо, но всё-таки это будет мне приятная память о Вас. Не теряю ещё надежды повидать Вас лично, в эту зиму. Уж как-ни­будь выкрою средства, ведь дорога не очень дорога, а уж мои потребности столь невелики, что просуществовать мне не так уж трудно. Главное – это не «стол», а «кров» над головой, а уж тут я надеюсь на Вас целиком. Правда, я если буду, то разыщу в Ленинграде своих родичей, их там у меня не мало, но как-то постепенно связи с ними ослабли, все старые состарились, обзавелись сыновьями, и дочерями, и зятьями, и такое «ископаемое», как я, вряд ли для этой молодёжи представляет интерес.
Мы Вам немножко позавидовали, что Вы могли еже­дневно кушать землянику, да ещё вернётесь в город с неко­торыми «трофеями» – не то что мы, нынче совсем оставшие­ся без ничего. И даже не поели ягод – черники и малины – ни ягодки, а земляники – сухой, мелкой — на­брали 4 стакана и сварили всё-таки чуть-чуть варенья.
Мария Григорьевна благодарит Вас за привет и про­сит Вам передать также свой сердечный привет и пожела­ния всего хорошего.
Будьте здоровы. Привет и от меня Вам и всей Вашей семье.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 35, 35 об.).

~ • ~
25 сентября 1972 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Я, зная, что Вы, по приезде домой, должны были включиться в самое гадкое дело – ремонт квартиры, и не ожидал так скоро от Вас получить весточку; тем более при­ятно, что Вы, за всеми ремонтными хлопотами, неприятно­стями и неудовольствиями, выбрали время черкнуть мне открыточку, за что я Вас и благодарю.
Думаю, что теперь уже у Вас всё пришло к концу и Вы, наконец, отдохнёте от этого отвратительного дела. Я с ужасом думаю, что нам предстоит ещё худшее в будущем году, это капитальный ремонт с выселением. Втайне лелею надежду, что у нашего ЖКО не будет денег на эту цель или будет так мало, что придётся их тратить на дома, нахо­дящиеся в худшем, чем наш, состоянии. Пережить бы го­дик-другой, а там, может быть, отойдём в мир иной, где нет никаких ремонтов.
Нынче у нас с грибами совсем плохо. Сейчас пожа­ры прекратились и прошло немножко дождей, появились грибы, но как-то местами. Нам, например, не повезло. От­правились на свои самые заветные места, пробродили часов пять по лесу, а нашли всего 5 белых да десятков пять-шесть маслят.
А устали – ужасно, и я, к тому же, промёрз сильно, ибо был противный ветрище, очень сильный, а оделся я лег­комысленно очень легко.
А теперь не знаю уж, когда соберёмся ещё. Правда, эти дни стало несколько теплее, но синоптики сулили к концу месяца снег, а это уже значит конец грибам. Итак, нынче мы без заготовок «даров природы», и это очень не­кстати, ибо зима предстоит трудная: у нас с продуктами худо, нет картошки, капусты, пропадает молоко, масло. Правда, говорят, что картошка закуплена для нашего горо­да в Гродненской области и её будут давать по спискам, по заводам и фабрикам, и, видимо, это так, ибо зятя нашего посылали уже раз от его завода на разгрузку прибывшего из Гродненской области картофеля.
Я помаленьку кое-что делаю по своим делам, то есть пописываю про разные старинные дела, но увидит ли свет что-либо из этого – сказать трудно. Мне же это доставляет много удовольствия, да и целый ряд добрых друзей очень мне благодарны за многочисленные интересные сведения о далёком прошлом. Обычно интерес к старине и к своим предкам у людей возникает лишь к старости, а круг моих друзей, как Вы сами можете предполагать, состоит из весь­ма не молодых людей, и многим я сделал приятное, ра­зузнав и сообщив им различные сведения о том, кто был их предком, чем он был известен или не известен, какие были родственники у них, и так далее.
И, представьте, многие ничего не знали толком про своих предков и про свой род, а, к стыду, некоторые не только не знают ничего, но даже представляются, что и не желают знать, и отрицаются от своих предков.
Я написал «многие» – но это не так. Из многочис­ленных моих друзей никто так не поступал, а только два случая было, это с потомками Куломзиных и Шиповых, так тут сказался, по-моему, дух 1937 года: а вдруг, мол, и те­перь вспомнят да и накажут за то, что имели таких пред­ков. И это, конечно, люди сравнительно молодые, лет 50–60-ти. И к тому же до смерти напуганные 1937-м годом и последующими за ним.
Дома у нас всё более или менее в норме. Дочь из больницы вышла 21 августа, вот уже более месяца дома, ходит в больницу через 3–5 дней, и ей продляют бюлле­тень, а как скоро это кончится – не говорят, и мы не зна­ем. Боюсь, что по истечении трёх месяцев её переведут на инвалидность, это будет хуже, так как она сейчас получает 100% оклада, а тогда пенсия будет вряд ли больше 40–45 рублей.
Правнук растёт, такой милый ребёнок, ласковый, приветливый, мы все на него не нарадуемся. Он бывает у нас ежедневно, ведь в ясли его не отдали, и когда оба роди­теля на работе, то его привозят к нам. Но родители работа­ют не всегда в одно и то же время, отец в смене, и когда он дома, то он оставляет Сашеньку с собой.
Вот так и проходит время. Уже на носу зима, с её долгими вечерами, но мне это не страшно, ибо у меня рабо­ты хватит на десятки лет, всего и не перепишешь, что бы хотелось. Правда, мои писания – не беллетристика, а, ско­рее, научные исследования, хотя я и не имею никакого пра­ва считать себя научным работником, ибо, кроме корпуса, ничего не кончал.
Но людям нравится всё, мною написанное, жаль только, что редакции не разделяют мнения читателей.
Вот и всё пока. На этом поставлю точку и буду ждать, что после окончания ремонта и некоторого заслу­женного отдыха Вы напишете мне побольше.
Итак, желаю Вам успешного и скорого окончания ре­монта, а прежде всего – побольше сил и хорошего состоя­ния здоровья.
Мария Григорьевна благодарит за привет и отвечает тем же, и я к ней присоединяюсь.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 37, 37 об.).

~ • ~
7 ноября 1972 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Мы оба, Мария Григорьевна и я, приносим Вам свою глубокую благодарность за Вашу заботу о нас, ведь Вы та­щили на почту такую тяжесть; просто нам совестно, что Вы столько заботы проявили о нас, а мы и не знаем, чем отплатить Вам. Конечно, всё, что Вы прислали, весьма кста­ти и пришло как раз накануне праздника 7 ноября. Я так насилу дотащил с почты всю присланную Вами снедь. Так­же благодарим от всего сердца и от имени нашего милого внучонка, Сашеньки, за прелестные рубашонки для него. Манная крупка пойдёт тоже в его распоряжение, так как его уже понемножку начинают прикармливать кашкой. Мама его, наша внучка Галя, тоже Вам шлёт свою благо­дарность за подарок её малышу.
Только нам ужасно совестно, что мы Вас ввели в та­кие хлопоты и расходы; очевидно, виноват в этом я, видно, в каком-нибудь из своих писем слишком жалобно описал состояние торговли в Костроме. Конечно, оно и в действи­тельности таково, что надо о нём писать и писать, ибо ни­как не может наладиться один раз нарушенное; публика та­кая, что, очевидно, не верит в возможность нормальной тор­говли, и поэтому набрасывается на всё, что «выбросят», и это, в свою очередь, порождает дальнейшие недостатки. Вот и сейчас, «предпраздничная торговля», а в магазинах по-прежнему «чего-чего только нет!».
Итак, мы перед Вами в долгу, и, пожалуйста, не утруждайте себя и свой бюджет такими, правда очень при­ятными для получателей, посылками.
Особенно же нас тронуло то, что Вы даже не забыли о нашей «горькой грибной доле», выпавшей нам в этом году, и прислали грибков, это, наверное, из собранных Вами летом в Псковской земле?
Вот, так случилось, что нас, незадачливых в этом году грибников, пожалели и Вы, и ещё наши друзья – мой кузен и его жена; она тоже такая же отчаянная грибница, как и все мы, и она, узнав о полном безгрибье у нас в этом году, тоже прислала нам грибочков сухих, это уже Калуж­ские, так как они живут в Калужской области, в городе Об­нинске1.
Вот пришёл и праздник, но у нас этот день обычно проходит ничем не отмечаемый. И сегодня наша Люба, по­сле своей летней травмы, пошла впервые на работу, и муж её тоже в смене до 10 часов вечера, а мы, по-стариковски, имеем грешную привычку – не ложиться спать, не сыграв 10 партий в картишки; это, может быть, и нехорошо, но нам можно простить такую невинную детскую (или стари­ковскую) забаву. Тем более что игра наша необычная и ма­лораспространённая. Это – «джокер», для этой игры в две колоды нужен обычно выбрасываемый из колоды шут «джокер». Игра эта скорее походит на пасьянс, впрочем, и пасьянсы тоже мы на сон грядущий раскладываем. А в «джокера» мы играем уже много лет и записываем ре­зультат, и я уже давно в неоплатном долгу, ибо проиграл уже много тысяч – очевидно, придётся для оплаты проигрыша продать и Костромское, и Пензенское, и Нижего­родское имения, оставив себе только Подмосковную и дом на Морской2!
Мои дела идут помаленьку вперёд. Но я человек ма­лодисциплинированный, хотя и воспитанный в весьма дис­циплинированном учебном заведении, всё разбрасываюсь. Вот, не закончил из-за небольшой невыясненной детали своё писание про Бутаковых и начал про Невельских, теперь уже надо кончать про Невельских, и с ними одновременно идёт такая же вещь про Лермонтовых, а Бутаковы, как с весны остановились, так и не двигаются. А оказалось, что и останавливаться было незачем, так как тот Бутаков, которо­го я «подозревал» в родстве с Вами, служивший на Сахали­не, вовсе не Вашего рода и даже по портрету не похож на русского человека; впрочем, происхождением он из ураль­ских казаков, а там могла быть примесь и не русской кро­ви. Так что зря приостановил ту работу, а теперь уже надо закончить Невельских, ибо они ближе к завершению.
В общем, у меня время зря не проходит, каждый день ложится на бумагу хоть немножко, и только одно мо­жет случиться, что не успею всё, что хотелось бы, перене­сти на бумагу. И ещё нужно ведь оставить и про свой род, это тоже интересно – конечно, в первую очередь, для меня самого!
У нас с первого ноября стали довольно сильные мо­розы, было даже до –17 градусов, и Волга собралась замер­зать, но сегодня уже снова термометр опускается к нулю.
Вот, пожалуй, на сей раз и всё. Обычно мои письма являются как бы ответами на Ваши (или наоборот), а это «внеочередное письмо» вызвано присланной Вами посылкой, за которую ещё раз благодарим Вас мы оба. Только не надо больше этого делать. Вы, наверное, подумали, что мы уже в таком положении находимся, как Вы были при бло­каде Ленинграда. А это не так, теперь никто, как бы ни было плохо организовано снабжение, не может быть в та­ких трудных условиях. Время не то.
Итак, с благодарностью Ваши М. и А. Григоровы.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 41, 41 об.).

~ • ~
18 декабря 1972 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Получил я Ваше грустное такое письмо и от всей души выражаю Вам своё сочувствие по поводу утраты близ­ких и дорогих Вам людей. Но теперь уже на нашу долю и остаётся одно – по очереди провожать в невозвратный путь ещё оставшихся в живых наших сверстников, и недалёк тот день, когда кому-то придётся и нас провожать в последний путь... А нынче, потому что ли, что год високосный, «косая» собирает весьма обильный урожай. То из одного ме­ста, то из другого получаем и мы вести о кончинах уже немногочисленных наших знакомых и друзей. Мои-то сверстники и родные почти все уже давно предстали перед Всевышним судом, но не годы или болезни их свели на тот свет, а войны и другие, ещё хуже войн, события.
Я очень рад, что Вы с интересом посмотрели Ко­стромские открытки, и поэтому на днях собираюсь выслать Вам ещё одну серию; это будет тоже современная Костро­ма, но в несколько иных снимках, некоторые сделаны при вечернем освещении и очень эффектны. А книжку про Ко­строму я уже опоздал приобрести, все раскупили1. Вот, если выйдет ещё та книжка, которую я писал в содружестве ещё с одним человеком, то обязательно Вам пришлю, хотя в ней в основном пишется про окрестности усадьбы Островского – Щелыково.
У меня дела двигаются, но помаленьку. Хочется по­больше просмотреть Лермонтовских документов, дабы пол­нее представить себе всю историю этой фамилии; но так много времени надо, чтобы всё это прочитать и выписать себе нужное, а я если с 9 часов до 12 дня поработаю, то потом похож на рыбу, выброшенную на берег. И ещё не до­делана история Ваших предков; хочу ещё дополнить сведе­ниями о биографиях Ваших дядюшек, для чего надо по­смотреть их послужные списки в ЦГАВМФ, а для этого надо ехать в Ленинград, что у меня и запланировано на эту зиму. А с Невельскими уже всё, вроде бы не осталось ниче­го невыясненного.
Ещё у меня в мыслях составить историю Катениных, это, если помните, был писатель и поэт, друг А.С. Пушки­на, Павел Александрович Катенин, он ещё был выслан из СПБ за год или два до 14 декабря. Это тоже наш, Костром­ской, род, как и Невельские, и Лермонтовы, и Бутаковы тоже.
А покопаться в Катенинских документах было бы очень интересно, ибо сохранился большой их фамильный ар­хив, перевезённый из их усадьбы в 1918 году в Кострому.
Вы спрашиваете, как у нас обстоит дело с покупкой продуктов питания. Вот что можно сказать по этому пово­ду. Макаронно-крупяная паника улеглась, и появились в ма­газинах – разные крупы (конечно, за исключением гречи и пшена), всякие «макаронно-лапшовые изделия». Очень много рыбы, но почти вся она «океаническая», такие названия, что мы сроду и не слыхивали, а не то чтобы ели. Какая-то «Мерроу», «Сквама», «Смутьян», «Луфарь» и так далее.
Насчёт мяса – то только одна свинина, а вот сыры и масло – тю-тю. Масло бывает изредка, но очереди большущие и купить трудно, это я про сливочное, а топ­лёное в магазинах около нас имеется почти всегда. Колбаса и всякие мясные изделия – редко и с очередищами. В мага­зинах кулинарии и полуфабрикатов можно почти всегда ку­пить готовые котлеты или что-нибудь в этом роде. Совер­шенно исчезли яички. Молока сгущённого нет, а обычного не хватает, с утра к открытию молочных магазинов собира­ются огромные очереди, и всем не хватает. И молоко стало весьма «тонкое, звонкое и прозрачное» и даже подешевело. Обычно цена была 28 коп. за 0,5 литра, теперь же – 24 коп. И это молоко напомнило мне кое-что из далёкого на­шего, такого чудесного, детства.
У нас, детей, были книжки, автор – графиня Сегюр, урождённая Ростопчина2; книжки эти были – трилогия для детей: первая – «Сонины проказы», вторая – «Примерные де­вочки» и третья – «Каникулы». Быть может, и в Ваши дет­ские годы Вы были знакомы с этими книжками и их героя­ми, главной героиней – Соней. У нас эти книги были на фран­цузском языке (на этом языке они и были написаны ав­тором) и были в русском переводе. Наша бабушка, старая смолянка Николаевских времён, требовала, чтобы мы приучи­лись с ма­лых лет владеть французским. Поэтому эти книжки были на­шими первыми учителями французского чтения. Я научился читать с 4-х лет, сидя под столом в то время, когда мама учила старшую сестру и старшего брата. И запо­мнились эти книжки на всю жизнь. Потом нам пода­рили эти книжки на русском языке, так называемая «Золо­тая библио­тека», изда­ния М.О. Вольф; а первые – это были старые, растрёпанные, бывшие ещё при наших родителях, когда они были малы. Так вот, там есть место такое: Соня, ужасная шалунья, со своим кузеном Полем устроили «стол для ку­кол». Среди про­чего было и молоко. Когда маман Сони уви­дела, то спросила Соню: «Где ты взяла молоко?» Соня отве­тила: «Я сама сде­лала». «Из чего же?» – спроси­ла маман. «Из мелу и собач­киной воды», – отвечала Соня. (Собачкина вода – это, надо понимать, вода из блюдца, из которого пои­ли маленькую их собачку.) Так вот, это моло­ко, по 24 копей­ки пол-литра, по-моему, сделано «из мелу и собачкиной воды». Книжки этой «Сегюрши», как у нас на­звали автора их, конечно, по нынеш­нему времени покажут­ся и сентимен­тальными, и весьма наив­ными, но мы все – ребятня, особен­но девочки – очень их любили. И запомни­лись они мне на всю жизнь, хотя я этих книг не видывал больше 60 лет.
Вы спрашиваете про нашу Любу. Она говорит, что всё у неё хорошо, работает, как и раньше, но, очевидно, что не так-то уж хорошо. Раньше, бывало, придёт с работы и всегда возьмётся что-нибудь делать по дому или по хозяй­ству, а теперь – придёт и ложится, и всё больше лежит.
Иногда говорит, что задняя сторона головы, где у неё были два пролома, как бы «деревянная». В общем, вид­но, что без последствий эта травма не прошла. А Мария Григорьевна – как и положено, то с давлением, то с нога­ми, то ещё с чем-нибудь; это уже наша общая участь.
Малыш наш, Сашенька, что-то внушает нам опасения – с первого декабря всё время держится небольшая темпе­ратурка. Утром или норма, или 37.2, 37.3, а вечером повы­ше – 37.5, 37.6. И врача вызывали, и его носили в консультацию, ничего не могут сказать. Правда, сейчас у него режутся зубочки, уже два нижних вышли, но такая температурка и так затяжно – это не хорошо. Одна врачиха направила Галю с Сашенькой ложиться в больницу для об­следования, а когда Галя явилась туда, то главная врачиха сказала: «Хотите, чтоб он заболел у нас? У нас все дети ле­жат больные, а Ваш здоров», – и отправила Галю с малы­шом обратно. Сейчас берут всевозможные анализы, теперь ведь без анализов никто ничего не берётся и сказать.
Фотографию я Вам, как думал, посылал, но Вы пи­шете, что там только один носик, значит, это более ранняя, поэтому посылаю имеющуюся налицо, и сделаю ещё – то­гда могу прислать и другую.
У нас с самого начала декабря стояла необычно тёплая погода – до +5, и хотя выпадал снег, но тотчас же таял и стаял весь. А вот вчера стало подмораживать и вы­пало порядочно снега, сегодня мороз до –10.
Такой декабрь, я помню, в 1923 году был у нас. Я тогда работал вблизи Костромы, на бумажной фабрике3.
Я недавно просматривал выпуски из Морского кор­пуса и увидел там, что в одном выпуске с Вашим дедом, Григорием Ивановичем, было 7 человек Костромичей, из них 2 весьма известных – исследователь Каспия адмирал Н.А. Ивашенцев и герой Синопа и Севастополя П.А. Переле­шин. В следующем выпуске вместе с Вашим другим дедом, В.А. Римским-Корсаковым, был только один Костромич, М.Д. Ратьков. А с Вашим прадедом, Иваном Николаевичем, было выпущено 8 Костромичей!
А из числа записанных на белые мраморные доски оказались два Костромича: 1892 г. – мой дядя Н.М. Григо­ров и 1893 г. – П.П. Дурново, оба Цусимцы, оставшиеся в живых. И ещё два Цусимца, погибших: А. Зуров («Светла­на») и Николай Иванович Богданов («Суворов»). А в XVIII веке в каждом выпуске – Костромичей до десятка. Как я установил, ещё Пётр I-й приказывал набирать во флот и офи­церов, и матросов преимущественно из Вологодской, Арханг­ельской, Костромской, Новгородской и Ярославской бу­дущих губерний. Как известно, сперва наша Костромщина входила в Петербургскую, а потом в Архангельскую губер­нии.
Пожалуй, на этот раз и довольно писать, а то надо на следующее письмо приберечь что-нибудь.
Очень грустно читать Ваши строки, где Вы пишете, что страдаете бессонницей и вообще неважно себя чувствуе­те. Желаем Вам быть здоровой и не поддаваться всяким напастям и невзгодам.
Мы ещё хотим пожить, пока на своих ногах, и очень хочется с Вами встретиться, что, как я надеюсь, и осуще­ствится этой зимой.
Большой привет Вам и всем Вашим от нашей семьи.
Будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 45, 45 об., 46, 46 об.).

~ • ~
27 апреля 1973 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вот мы уже третий день дома, но всё ещё я никак не войду в свою обычную колею после месячного отсут­ствия.
Короче говоря, ни за какие дела ещё не брался, всё осматриваюсь и осваиваюсь, как будто на новое место по­пал.
Первым долгом я хочу выразить Вам свою глубо­чайшую признательность и благодарность за радуш­ный и сердечный прием, за предоставленный мне комфорт и удобство, а самое главное – за то, что Вы меня познакоми­ли с таким чудесным, интересным и милым человеком, как Татьяна Александровна1.
Пожалуйста, передайте, ей от меня самое глубо­чайшее почтение и пожелание всего самого лучшего!
Буду очень рад встретиться ещё раз как с Вами, так и с ней.
Во-вторых, мы оба шлём Вам свои поздравления по слу­чаю праздника Светлого Христова Воскресения и пожела­ния хорошего здоровья и всякого благополучия на многие годы.
В Москве, как и было условлено, я встретил на дру­гой день по возвращении из Ленинграда свою Марию Гри­горьевну, возвратившуюся из Ростова в добром здравии, од­нако вскоре она простудилась где-то, и последние дни в Москве была больна, и больною возвратилась домой, но те­перь, кажется, простуда проходит.
Затем приехали в Москву Галя с мужем и малень­ким моим Сашенькой, и их приезд не дал мне возможности завершить начатые дела в Исторической библиотеке, так как надо было оставаться с малышом, Галя с мужем хоте­ли и по магазинам походить, и по театрам, и проч.
Впрочем, я с удовольствием оставался с малышом, он такой милый, послушный, ласковый и совсем не плачет и не капризничает. И мне кажется, что своего дедушку, вер­нее прадедушку, он любит больше всех; Галя говорит, что таких «милостей», как мне, он не оказывает даже и ей, ма­тери.
Затем, когда пришёл час, все вместе мы заняли купе в поезде и 24-го утром прибыли домой. Погода удовлетво­рительная, было всё время ясно и довольно тепло, только вчера пошёл дождь и несколько похолодало.
У нас в Костроме с продуктами более или менее сносно, правда, по-прежнему туго с мясом и яйцами, но масло, сыр и всякие «молочные скопы»2 есть.
Мы же кое-чего привезли из Москвы, в частности, сотню яиц, мяса, кое-каких консервов.
Теперь надо браться за дела, пока холодно и в лесу нет ничего. Надо кончать «сагу о Бутаковых» и «сагу о Лермонтовых». Возможно, придётся ещё съездить до начала настоящего лета в Москву, так как я не всё разыскал нуж­ное о Лермонтовых. Надо ещё покопаться кое в чём.
Я бы очень был рад, если бы Татьяна Александров­на мне прислала одно из Мятлевских стихотворений, про «Лицо» и «Лица». Оно не велико, и его переписать не дол­го, а я бы очень был доволен. Конечно, очень бы интересно иметь и другие, но я и так боюсь, что Татьяне Алексан­дровне может показаться неудобной такая моя просьба. Так что если нельзя – то нельзя3.
Как Вы думаете проводить лето? Где и когда? Напи­шите мне про это.
Мы, как обычно, жаждем грибов и ягод, может быть, на сей раз природа к нам смилостивится. Потом ждём в июле-августе своих обычных гостей – друзей из Москвы, а сами, если поедем, то недалеко, в пределах нашей обла­сти, и не надолго.
Ещё раз благодарю Вас за гостеприимство Ваше и заботу.
Мария Григорьевна и все наши шлют Вам свой при­вет и наилучшие пожелания. И я также желаю Вам всего самого лучшего.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 51, 51 об.).

~ • ~
29 сентября 1973 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вы напрасно думаете, что Ваше письмо, какое бы оно ни было длинное, может при чтении его наскучить. Нет, этого никогда и быть не может. Ваши письма я всегда ожидаю с некоторым нетерпением и очень люблю их чи­тать, по Вашим письмам я уже как бы сделался знаком с Вашими родными, и мне уже интересно знать и про них. Так что продолжайте в том же духе.
Вот, грибные дела уже отошли до будущего года, и как жалко, что кончились наши поездки за рыжичками. А как-то доживётся ещё до будущего лета, да и неизвестно, бу­дут ли и грибы. А уж нынче мы вдоволь натешились, соби­рая эти прелестные грибочки! По-моему, они ничуть не хуже белых, и собирать и искать их ничуть не неинтереснее! Прав­да, белый гриб – это царь грибов, выглядит он и со­лиднее, и по размерам внушительнее, а малюсенькие, «буты­лочные», или «бисерные», рыжички разве не прелесть? И у нас нынче есть бутылочные, только в бутыл­ках из-под молока. Самый большой привоз за один раз был у меня – свыше 200 штук! А в последний раз мы вместе с Марией Григорьевной привез­ли всего лишь 157 штук. Те­перь уже были порядочные моро­зы, и, пожалуй, больше мы не соберёмся в лес. Тогда начну опять свои дела, да уже я и сегодня ходил в архив поискать чего-нибудь нового из старого.
Да, бывал и я на таких местах, на борах-«беломош­никах», как их зовут лесоводы, и помню, какие чудесные грибы в таких местах вырастают. Но нынче нам с Марией Григорьевной на белые грибы нет удачи. Что ж, я не в пре­тензии, зато с рыжиками удача.
Вот какие путешествия совершали Ваш внук с дру­зьями! Это интересно и, на мой взгляд, очень полезно, хотя и сопряжено с опасностями. Я немножко знаю Енисей по своей Сибирской ссылке, лучше всего знаю притоки Чуну и Бирюсу, там тоже и пороги, и скалы есть, так что мне зна­комы те места, хотя я так далеко к югу и не бывал.
А вот возвращаться без копейки – это уже не так-то интересно. Но и в таких переделках я бывал, так что и это мне знакомо.
На картошку «гоняют» и наших внука и внучку. Внук отбыл целый месяц на самом севере нашей области, в Судайском районе, а внучку, поскольку у неё ребёнок – Са­шенька – нельзя посылать с ночёвкой, но на день и она ез­дила раз или два.
Там, где были Ваша дочь с зятем, то есть в Новом Афоне, в прошлом году были мои две внучатные племянни­цы с отцом одной из них. Они очень хвалили, так же, как и Ваши, они сняли частную квартиру и остались очень до­вольны. Но такого афронта1, как у Ваших, у них, слава Богу, не случилось.
У нас пока всё благополучно. Только наш малыш что-то не очень хорошо себя чувствует, он вообще не очень-то здоров. Мы все думаем, что это от массы всяких прививок, которыми бедное дитя замучили со дня его ро­ждения. То у него поднимается температура, то ничего не ест; вообще аппетит у него совсем плохой, только одно мо­локо любит, а другое кушает самыми минимальными порция­ми, одну ложечку – и отворачивается.
Сейчас из-за его очередного недомогания Галя взяла больничку, и его к нам не привозили уже два дня. Вчера я был у них, он, Саша, был весел, но я принёс ему чёрной икры – говорили, что ему надо это, а он не стал её есть. Кстати, у нас, в отличие от Москвы и Ленинграда, с рыб­ным столом хорошо. Всё лето в магазинах была осетрина, и мы не раз угощали наших гостей таким редким блюдом, и я даже покупал икру, правда «по блату» и в малом количе­стве, красную, кетовую и зернистую.
А теперь нет осетров, зато есть живые карпы и саза­ны, это тоже очень вкусно, не чета всем этим «хекам», «ставридам» и прочей морской рыбе.
Внук наш, Лёва, живёт с нами, мы все стараемся его отучить от вредного занятия – выпивки, особенно старается его сестра, наша внучка Галя, она его вовлекает во всякие спортивные занятия, походы и проч., лишь бы его отдалить от дурных товарищей. Как будто есть некоторые сдвиги к лучшему, не сглазить бы.
Из моих «раскопок» могу Вам сообщить недавно найденные мной документы, касающиеся родового Бута­ковского Пчёлкина. Оказывается, в 1885 году наследники Александра Николаевича Бутакова продали Пчёлкино за 17500 рублей, и кому же? Моему родственнику, Василию Павловичу Щулепникову2, отцу мужа моей тётушки; но по его смерти его дети перепродали Пчёлкино разным лицам, земля пошла в розницу, а дом, с садом и службами, купил некто Кузьмин.
17500 – невелика сумма, что-то Бутаковы очень дёшево продали своё родовое гнездо, впрочем, они все уже были не сельские хозяева, а чисто горожане, и Пчёлкино было им ни к чему.
Недавно получил письмо от Татьяны Александров­ны, а сегодня, вместе с Вашим письмом, пришло письмо от С.Д. Шипова, это родич Татьяны Александровны, а если не родич, то близкий. Обоим – и Татьяне Александровне и Шипову – я уже ответил.
Мария Григорьевна и все мои благодарят Вас за при­вет и пожелания, и я тоже.
А. Григоров

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 67, 67 об.).

~ • ~
31 мая 1974 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вчера получил Ваше, такое невесёлое, письмо, и од­новременно с ним пришло письмо от Татьяны Александров­ны. Вот уже который раз письма от Вас и от Татьяны Алек­сандровны приходят в один и тот же день, как будто Вы сго­ворились писать мне одновременно. Спасибо Вам обе­им за Ваши письма и дружеские чувства ко мне и моей се­мье.
Да, Ваша поездка в Москву из-за болезни Вашей хо­зяйки не так-то уж удачна была1, но как-то получается, что за последние год-два Вам очень не везёт, всё разные нехо­рошие вещи и печали, и Ваше здоровье совсем стало Вас подводить; впрочем, у людей нашего возраста почти у всех такое, и мы с Марией Григорьевной тоже не исключение. Но всё-таки хотелось бы, чтобы не было всех таких и пере­живаний, и собственных немощей.
У нас тоже вся родня и друзья в Москве теперь жи­вут в разных концах, и ещё хорошо, что есть метро, а то на трамваях и автобусах на то, чтобы к кому-нибудь съездить и вернуться, не хватило бы дня! Одни живут в юго-запад­ном районе, другие у Щёлкова, третьи в Чертанове и так далее. И мои знакомые и друзья, общение с которыми для меня так дорого, тоже почти все живут на окраинах, а в центре уже остались очень немногие.
Я Вам писал уже о Казачкове, который почему-то, по письмам его (не ко мне, а прочитанным мною в архиве), сперва у меня вызвал какое-то предубеждение к нему. Но при личном знакомстве все мои предубеждения рассеялись; не помню, писал ли Вам я или нет, что мы с ним и учи­лись в одном и том же корпусе, только в разных классах, и что самое интересное, это то, что его жена, урождённая Бу­лыгина, нам родственница через Мертваго и Соймоновых2! Поистине, мир тесен: везде встречаешь родню или вроде родни, во всяком случае, близких людей если не по крови, то по духу! А вот П.Н. Лермонтов, которого я тоже узнал впервые и который тоже оказался нашим однокашником, на меня произвёл впечатление много худшее; какое-то жалкое создание, несмотря на его боевые заслуги в трёх войнах. Но он оторвался от своего круга, если можно так выразиться, а теперь, на склоне лет (ему лет 77–78), у него тоска по это­му кругу, усиливающаяся ещё тем, что он, уже совсем ста­рым, прожив всю жизнь холостяком, связал свою судьбу с женщиной, совершенно чуждой ему, думая найти в ней че­ловека, который своей лаской и заботой будет ему другом в старости и скрасит его дни. Увы, он горько обманулся. Эта особа (ей ещё нет и пятидесяти лет) польстилась на его квартиру и материальные блага – которыми он был снаб­жён достаточно, – предвидя его скорый конец. Но он уми­рать и не собирается, а дама эта, его законная теперь су­пруга, отравляет ему последние, может быть, дни, обманув­шись в своих расчётах в скором его конце. И ничего нельзя сделать, ибо даже если развестись по закону, то теперь выжить её из комнаты (у него однокомнатная квартира) никак уже нельзя.
Вот у Вас так теперь усложняется вопрос с соседней комнатой, и перспектива лишиться телефона в условиях большого города – весьма неприятна3. Жаль, что и летом Вам уже, видимо, не представится возможным побыть в де­ревне. Но, конечно, я вполне понимаю Вас и Ваши все об­стоятельства.
А мы так предвкушаем летние наши поездки в лес, а пока пользуемся и весенними дарами. Вчера, наверное уже в последний раз в эту весну, съездили в лес, набрали последних сморчков и послушали теперь уже такие немногочисленные голоса наших певуний. Соловьёв, видимо, ещё у нас нет, но кукушки, иволги свои голоса показывают.
Конечно, Москва много южнее Ленинграда, и весна там наступает раньше; это заметно и у нас, в Костроме, хотя и мы поближе к Москве. Нынешние весенние сильные морозы много бед наделали, у многих деревьев листочки отмёрзли, даже у тополей и берёз. И сады тоже пострадали. Но сморчков – небывалое количество, весь рынок завален сморчками, и принимают их для отправки в Германию и даже в Америку, на экспорт, как было объявлено по мест­ному радио.
Мария Григорьевна с наступлением весны стала чув­ствовать себя много лучше. Это уж такой был зловредный грипп, не только она, но и другие (не молодые) люди также страдали, и некоторые поныне страдают от такого гриппа, ко­торый свирепствовал этой зимой у нас, да и не только у нас.
Ещё у меня завелся новый знакомый, некий Г.Б. Ольдерогге, он интересуется историей флота и, в частности, Бутаковыми. Он знает Вашего кузена Григория Александро­вича и от кого-то узнал обо мне, и теперь я, хоть и не ви­дал его ещё ни разу, завёл с ним переписку. Он уже издал книгу о капитане 1 ранга Модесте Иванове (Вы знаете ли этого человека? Я достаточно о нём знаю)4, и теперь соби­рается написать о Бутаковых, и просит меня помочь ему в сборе материалов для книги. Так как я всё равно не смогу ничего издать, то думаю ему помочь в этом деле. У меня ведь не мало есть материала для «Саги о Бутаковых». Не знаете ли Вы этого человека? И потом, напишите мне, сто­ит ли отдавать ему мои материалы для использования в книге или всё это мне отдать в архив? Надежд на опубли­кование у меня нет.
Книгу о Костромичах-Дальневосточниках (Невель­ской, Бошняк, Куприянов) мы будем творить в «соав­торстве» с А.И. Алексеевым; я уже набрал всё, что надо для «исторического и географического фона», то есть о происхождении, усадьбах и т.д.
Буду рад получать от Вас по-прежнему хоть не ча­стые, но такие же обстоятельные, как и раньше, письма.
Мария Григорьевна просит Вам передать свой поклон и привет. Всего Вам доброго.
А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 76, 76 об.).

~ • ~
25 декабря 1974 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
От своего имени и от имени Марии Григорьевны посы­лаю Вам своё Новогоднее поздравление с пожеланием, чтобы новый 1975-й год был для Вас лёгким и принёс бы Вам толь­ко одно хорошее, а главное, желаем Вам хорошего здоровья – в наши годы это одно из самых важнейших условий наше­го дальнейшего существования на сей грешной земле.
У нас дела обстоят «так себе». Мария Григорьевна всё ещё «не в строю», ибо нога у неё после происшедшей катастрофы вышла из повиновения, и пока никакими мера­ми нельзя её заставить встать на своё место в коленке.
Я всё же думаю, что время всё должно починить, ведь под старость всё идет на поправку не так быстро, как в былые годы.
В прошлом письме я Вам послал копию письма Вои­на Васильевича Нащокина, адресованное светлейшему кня­зю Петру Васильевичу Лопухину с просьбой о защите ин­тересов Вашего предка, Н.Д. Бутакова, по делу его с рот­мистршей А.Н. Бутаковой1.
В этом письме я посылаю ещё два документика: пер­вое – это прошение Григория Николаевича Бутакова2 на имя Гавриила Романовича Державина, на ту же тему, что и письмо Нащокина. Второе – это выдержка из прошения на Высочайшее имя (императора Павла) Николая Дмитриевича Бутакова, тоже по тому же делу.
Я это посылаю Вам, так как думаю, что эти бумаги могут для Вас представить некоторый интерес. Тем более что они связаны с такими именами, как Державин, Лопу­хин, Нащокин. Про Державина – я думаю – ничего не надо добавлять, кроме того, что в 1802 году он был первым министром юстиции (министерство образовалось именно в этом году). Светлейший князь П.В. Лопухин в 1799 г. зани­мал пост генерал-прокурора, а В.В. Нащокин был извест­ным приближённым ещё императрицы Елизаветы, её крест­ником3; он был сосед Бутаковых по имению и был в друже­ских отношениях с Бутаковыми. Когда-нибудь смогу напи­сать, если Вам будет интересно, кое-что про Нащокиных, императрицу Елизавету и проч. Сын Воина Нащокина был в хороших отношениях с А.С. Пушкиным. Жили Нащокины в усадьбе Ивановское4, это примерно на полпути от Костромы к Бутаковскому Пчёлкину.
Затем ещё, если Вы помните, как-то Вы, по моей просьбе, написали мне нечто вроде родословной известных Вам Бутаковых, Ваших родных. Там Вы указали Владимира Ивановича Бутакова, самого младшего из братьев Бута­ковых, брата Вашего деда5, и указали его жену Софию Александровну, однако не указав её добрачной фамилии. Мне удалось установить, что эта София Александровна была вдовой убитого в Севастополе командира В.И. Бутако­ва, лейтенанта П. Банкова. Так что Владимир Ивано­вич женился на вдове своего начальника, у которой был сын от первого её брака, Владимир Петрович Банков, родив­шийся 14/IX 1853 года.
Это я Вам пишу, так как, возможно, что для Вас тоже это может представить некоторый интерес.
Вот и все мои новости.
Посылаю ещё снятые мною в декабре фотографии моего любимого правнука, Сашеньки. Он здоров и весел, ему пошло на пользу пребывание в яслях, хотя он там и перенял от других детей кое-какие не очень приятные для нас манеры и привычки, которые мы все стараемся у него искоренить, лаской, конечно, а не строгостью.
У нас началась было оттепель, и тепло дошло до +5 градусов, а сегодня опять подморозило, так что, выражаясь языком синоптиков, «возможны гололёдные явления».
Будьте здоровы, не хворайте и побольше ходите по всяким вернисажам, концертам, интересным докладам и так далее.
Желаю в Новом году всего хорошего.
Искренне Ваш А. Гр-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 89, 89 об.).

~ • ~
4 марта 1975 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Мне стало как-то не по себе, когда я узнал из Ваше­го письма от 27/II о том, что моё последнее письмо вышло какое-то, как Вы пишете, «потухшее». Видно, я написал его в то время, как одолели меня грустные всякие размышле­ния, и не надо было в тот час браться за письмо. Но, с дру­гой стороны, именно в такие минуты и появляется желание «излить душу», вот и вышло так неладно.
Конечно, после всего прожитого и пережитого как-то неуместно уже поддаваться всякого рода, выражаясь науч­ными терминами, «депрессиям», и постараюсь впредь быть более выдержанным.
Наши дела такие. Вот, подходит праздник Женского дня, а я, по своей укоренившейся привычке, никого из близ­ких мне людей с этим днём упорно не поздравляю, ибо до сего времени в толк не возьму – что это за праздник та­кой. А теперь ещё уже не один день, а, как я слышал в телевизоре, весь 1975-й год объявлен «годом женщин»!
Полагаю, что Вы на меня не посетуете за такое «не­вежество» – как многие говорят вместо «невежливости». Ведь говорят, что у стариков появляются всякого рода при­чуды и тому подобное, а меня, по всем показателям, уже можно относить к старикам. Как-то в газете я прочитал, что стариками могут считаться только те, кому минуло 75, а до этого – всё ещё «пожилые люди». А так как через 2 неде­ли я перешагну этот рубеж, то и стану стариком со всеми стариковскими причудами1.
Дома у нас всё пока в порядке. Лёва последнее вре­мя ведет себя хорошо. Они с Люсей – его молодой женой – частенько по вечерам приходят к нам, чай пьют, смотрят телевизор, иногда играют в шашки или шахматы; и тогда, право, очень приятно смотреть на них: молодые, он – очень красивый, а она – хотя не обладает чертами «классической» красоты, но мила, особенно, пока молода.
Галя собирается на праздник 8 марта улизнуть в Москву, и Сашенька тогда будет по большей части на на­шем попечении, ибо Серёжа и занят много (он депутат и к тому же учится и работает в разное время), и не всегда бы­вает дома в те часы, когда за Сашенькой надо идти в ясли.
А Сашенька такой стал занятный! Так мило говорит, и некоторые его словечки прямо-таки просятся на пополне­ние собранных покойным К. Чуковским в его книжке «От двух до пяти». Например, лопатку (для игры в песочке) он зовёт «копатка», явно производя это слово от глагола «ко­пать».
Очень много выучил наизусть из того, что я ему чи­таю – вещицы Маршака, Чуковского, и всё говорит на свой лад, так что и мне даже не всегда понятно, но я-то могу всё разобрать, ибо и сам знаю наизусть все эти вещички.
Но «старовер» – ужасный. Всё должно делаться по заведённому порядку, без каких-либо отступлений. И если что-нибудь делается не так, то он требует восстановить всё и делать так, как это уже заведено. Старательно накрывает на стол к чаю и к обеду и следит за тем, чтобы ложки, чашки и проч. были положены именно тем, кому следует, и Боже упа­си, если вдруг дедушкину ложку или чашку поста­вят в дру­гое место. Также и убирает всё именно там, где та или иная вещь всегда лежит, и негодует на бабушку Любу, которая на всё это не обращает никакого внимания, ставит куда попало и убирает так же. Мы с ним гуляем по выход­ным, он очень любит выходить на линию железной дороги, где он прямо-та­ки зачарован проходящими паровозами и поездами. У нас, на ветке к «Старой Костроме»2, ещё сохра­нились паровозы, те­перь уже везде ставшие анахронизмом. Дома мы с ним ри­суем, причём он больше всего любит и сам рисовать и меня заставляет рисовать или паровозы, или краны, которых кру­гом на стройках видит бесчисленное множество.
В общем, с ним не соскучишься. Но зато он не даёт мне, когда он у нас, чем-либо заняться иным, а после его ухода я и сам уже не в состоянии чем-либо заняться, поэто­му мои занятия идут самым черепашьим шагом.
А кто в жизни Александра Григорьевна Бутакова, знакомая моих Ленинградских родичей? Сколько ей может быть лет, ведь отцу её, Александру Григорьевичу, под 80-т. Какая у неё профессия?
Вот, видите, сколько написал, и ни строчки меланхо­лии. «Так держать»! На этом и остановлюсь.
Желаю Вам здоровья и всякого благополучия.
Ваш А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 96, 96 об.).
 

~ • ~
7 июля 1975 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Мы получили Ваше письмо от 2–VII с/г и благода­рим Вас за него. Из Вашего письма можем составить пол­ное представление о Вашей жизни в Килошицах со всеми её приятными и малоприятными сторонами1.
Теперь моя очередь поведать Вам про наше житьё-бытьё. Последние две недели у нас мало было хорошего. Сперва заболела Мария Григорьевна; неизвестно, по каким причинам, у неё сделалось сильное желудочное заболева­ние, нечто вроде колита, и целую неделю она, бедная, силь­но мучилась. Но благодаря всяким нынешним сильным средствам против такого заболевания, всё же довольно бы­стро – через неделю – поправилась и ныне чувствует себя довольно сносно. А затем наш малыш, милый мой Сашонок, заболел, и врачи у него нашли воспаление лёгких, хотя, по моим понятиям – я довольно хорошо помню такие заболе­вания как и у самого себя, так и у окружающих, – тут мало было признаков воспаления. Предложили положить его в больницу, но этому воспротивилась и Галя, и мы. То­гда врач «разгневалась» на Галю и не дала ей больничного листа по уходу за ребёнком. И Саша поместился у нас, так как у них дома его оставлять не с кем. К тому же ему, Саше, надо было делать уколы пенициллина и ставить банки, а это всё мастерски проделывает Мария Григо­рьевна2. И вот следующую неделю Саша пробыл у нас, ле­чение помогло, и вчера Галя его уже забрала к себе. Конеч­но, из-за этих двух причин были отставлены всякие грибные и ягодные походы в лес. Да к тому же, у нас стоит на­столько сухая погода, что, по слухам, и грибов-то нет ника­ких в лесу, и очень велика пожарная опасность; во многом похоже на памятный 1972-й год – уже, судя по нашей об­ластной газете, было много случаев больших лесных пожа­ров, в частности, я прочитал, что выгорело всё лесничество, где когда-то я в свои молодые годы начинал свою лесную работу. Это был прелестный уголок нетронутой природы, тщательно оберегаемая великолепная лесная дача площадью в 50 тысяч десятин, через которую протекала чудесная река Нея. В те годы там было так хорошо, а главное, не было никакой механизации, и лес оживал только на зимнее вре­мя, когда приезжали артели лесорубов с соседней Ветлуги и на всю зиму располагались со своими лошадями в так на­зываемых «зимницах». В моё время всё это было точно так же, как описал П.И. Мельников-Печерский в своём чу­десном романе «В лесах».
А насчёт ягод – то я уже Вам писал, что нам, как и Вам, теперь уже этот «вид спорта» противопоказан, да и земляники у нас близко почему-то не стало. Так что варе­нья сварили всего одну пол-литровую баночку, зато много сварили из садовой клубники, которой у нашей Любы в саду уродилось нынче много, также садовой малины, сморо­дины и проч. А вот вишен и слив нынче не будет, всё со­жрали (листву и завязи) какие-то вредители. Яблок доволь­но много, но и на них тоже есть какие-то гады. Получил вчера приглашение приехать в Щелыково, приглашение это исходит от И.Б. Кустодиевой. Вы её, наверное, знаете, встречали у Татьяны Александровны. Она почему-то «вос­пылала ко мне страстью нежной» и усиленно зовёт прие­хать туда, в Щелыково, где она отдыхает в доме творчества ВТО. Но я не могу принять это приглашение, не только по­тому, что мне уже тяжеловато пускаться в такие дороги – легче съездить в Москву и даже в Ростов, чем по нашим дорогам и на автобусах всего за полтораста вёрст! А глав­ное – на этой неделе приезжают к нам наши дорогие Мо­сковские друзья – кузина Ольга Викторовна и Наталия Ни­колаевна Григорович, в квартире которой мы имели счастье Вас видеть в мае месяце при проезде Вашем через Москву. Третья наша приятельница, Ольга Павловна Ламм, не мо­жет приехать, ибо она взяла на себя тяжёлую миссию – ухаживать за больной не то вдовой, не то сестрой компози­тора Мясковского, с семьёй которого у неё давние и тесные связи3.
Я, пока нет гостей, через день хожу в архив и зани­маюсь с огромным и очень интересным архивом Купреяно­вых, там много для меня важного и очень интересного! Надо пользоваться случаем, что меня пока пускают копать­ся в архивных делах, а, вообще, пошли такие строгости по­сле отъезда за границу Солженицына, который якобы сумел выписать и вывезти за границу большое количество архив­ных данных о русской старой армии, что теперь стало очень строго и всяких «неорганизованных» архивистов, вро­де меня, вообще пускать в архивы «не велено». А у нас ста­рый директор4 ушла на пенсию, а новый5 – мне был до это­го совсем не знаком, но, кажется, у меня и с ним налажи­ваются контакты. По принципу: «я тебе – а ты мне». Я ему (он молодой историк, только ещё вступающий на стезю ар­хивной мудрости) кое в чём оказался полезным своими бо­гатыми познаниями в этой области, а он мне – дал разре­шение, как исключение, на занятия по такой «неактуальной теме», как история нескольких поколений Купреяновых.
Но теперь, с приездом гостей, придётся временно приостановить свои архивные походы. Кстати, не известна ли Вам морская фамилия РЫКОВЫ? Был такой адмирал Сергей Иванович Рыков, современник Вашего деда и, по-ви­димому, какой-то родственник Купреяновых. К своему сты­ду (мне-то положено знать всех адмиралов), я не знаю со­всем ничего про этого Рыкова. Если Вам что-нибудь гово­рит эта фамилия, то поделитесь со мною своими данными.
Мне было очень интересно ознакомиться с библиоте­кой Купреяновых; правда, в натуре все книги этой библио­теки давно развеялись по ветру, и только редко попадаются или в научной библиотеке, или в библиотеке архива одна-две книжки из этой, когда-то богатейшей библиотеки 18 – на­чала 19 века. Но сохранились каталоги, ведённые соб­ственноручно владельцем, капитаном 2 ранга А.Я. Купрея­новым6, и в этих тетрадях-каталогах владелец против каж­дой книги (а их не одна была тысяча) помечал, где купле­на, за сколь­ко, подарена кем, когда, какая надпись дарите­ля или пода­рок автора, с какой надписью. И там столько известных и знакомых имён, а главное, такие есть книги, что можно очень хорошо себе представить интересы этого капитана, круг его знакомств. Я делаю для себя много вы­писок из этих тетрадей.
Следующее письмо Вам, наверное, придётся писать уже на Ленинградский адрес.
Просим передать привет бабушке и обеим внучкам.
Мария Григорьевна Вас целует.
Всего хорошего.
А. Г.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 99, 99 об.).

~ • ~
15 мая 1976 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Мы были очень рады получить от Вас письмо, что-то, кажется, давно уже от Вас вестей не было; правда, из писем Татьяны Александровны я знал о Вас, что Вы живы и более или менее здоровы.
Вот, прошла Пасха, когда-то такой действительно «праздников праздник и торжество есть торжеств»! Увы, те­перь совсем не то, и действительность такова, что лучше уж о ней и не говорить. Мы уже давно ограничиваемся в этот день только традиционным внешним оформлением в виде ку­личей, Пасхи и крашеных яиц, а от заутрени при­шлось отка­заться. Я уже давно убедился в том, что, кроме неприятного осадка на душе от всей той мерзости, с кото­рой сталкиваешь­ся, ничего не получишь. У нас, впро­чем как и везде, к заут­рене не пускают молодёжь, и, вооб­ще, бывает такая давка (умышленная или нет – боюсь утверждать что-либо), что лучше всего и не ходить, дабы не огорчать себя в этот день. Я ограничиваюсь прослушивани­ем заутрени из Сербского  православного храма в Лондоне1. Поскольку разница во вре­мени с нами на 2 часа, то прихо­дится слушать в 2 часа ночи, а в это время приём бывает особенно чистым, и так отчётли­во слышно всё, что происхо­дит, вплоть до приглушённого кашля находящихся в храме и слов, сказанных вполголоса служащими заутреню и не предназначенных для присутствую­щих в храме, что впечат­ление остаётся такое, будто сам побывал в этот день у заутрени.
Мне очень нравится название этого праздника «Ве­лик день» – это я не так давно встретил в древней рукопи­си XV века, повествующей о сборе великокняжеских нало­гов. Это наказ Галичскому воеводе. По этой грамоте сбор княжеских оброков должен происходить в три срока: «на Велик день, на Петров день и на Рождество Христово».
Куличи и пасха вышли на славу, впрочем, у Марии Григорьевны редко бывают неудачи в стряпне. Она мастери­ца на всякие такие дела, как и на другие.
Погода в «Велик день» была на редкость хорошая, тёплый, солнечный день, с температурой +22. И мне каза­лось, как когда-то маленькому Аксакову («Детские годы Ба­грова-внука»), что «солнышко играет» (слова Евсеича).
Теперь про наши дела: наши Люба с мужем ещё 17 апреля уехали по туристической путёвке в Молдавию, вер­нулись домой 10 мая. Как теперь удобно: утром были в Одессе, а вечером уже дома! Но они на другой же день переселились на свою дачу и там занимаются с садом, пока ещё есть дни, оставшиеся от отпуска. А мы по-прежнему блаженствуем в тишине и спокойствии! Гáлина «золовка-ко­лотовка» пока не появлялась, дай Бог, чтоб и дальше не приезжала. Сашенька приходит к нам частенько. Сейчас его возраст самый милый – «от двух до пяти», как выразился Корней Чуковский. Саше 24 апреля исполнилось 4 года, и он последний год находится в этом возрасте, потом уже дети делаются не столь интересными и милыми. А пока – он очень занятный, хотя и несколько шаловливый и подчас своевольный ребёнок. Но мы с ним большие друзья!
Татьяна Александровна мне прислала выписки из ан­нотаций о её мемуарах и мемуарах Ровинского2; это очень хорошо, и я бы с удовольствием поговорил с Татьяной Александровной о многом из того, что написано ей в этих мемуарах.
Вот у Татьяны Александровны задерживается её за­планированная поездка в Москву, а у меня тоже пока нет никаких реальных шансов съездить туда же, как мы с Та­тьяной Александровной условились о встрече.
Пока же, насколько позволяет здоровье, я то хожу куда-нибудь «читать» свои «труды», то дома что-нибудь пишу, главным образом для других; сейчас со мной завязал дружбу военно-морской музей в г. Лиепая (это прежняя Ли­бава) и очень доволен всем, что я им сообщаю. А я рад, что находит применение весь собранный мною материал. Недавно ещё раз выступал у «юных моряков»3. Тоже по случаю юбилея Невельского. А потом ещё раз выступал со своими воспоминаниями об архивных поисках в кружке краеведов. В общем, дела есть и будут.
Лёва наш всё ещё в плохом состоянии. Его уже дав­ненько выписали из больницы, но потом стали снова класть в больницу, а мест нет, вот, кажется, сегодня он ляжет, но в другую больницу, в другом районе, от нас далеко. У него в лёгких что-то вроде абсцесса (или, может быть, сгустка запёкшейся крови от ударов по груди?), врачи не могут определить ничего, сто раз делали рентген и только одно заявили, что нет никаких признаков туберкулёза. Что будет дальше – увидим. Пока же он с виду плох, и худ, и слаб.
У нас после того, как промелькнул хороший денёк в Пасху, потом всё время была гадкая погода, и лишь числа с 11-го стало лучше. Уже отопление отключили, так как на улице до +20. И мы с Марией Григорьевной собрались 12 мая в лес, за сморчками. Отъехали на автобусе одну оста­новку и в ближайшем лесу нашли 12 больших сморчков! Вышло отличное блюдо, это прямо-таки деликатес! Разохо­тились, и вчера, 14 мая, поехали в свой «заповедный» лес, на Чёрную речку, это 23 километра от города, и – увы – там не нашли ни одного. Но зато так мило побродили по весеннему лесу. Ещё только-только берёзы начинают развёр­тывать почки, а осины – выбрасывать свои серёжки. Уже есть в лесу первые цветочки – подснежники – и чудесного аромата цветы волчьих ягод, так напоминающие гелиотроп.
Вы в своём письме вспомнили гиацинты. Когда-то у нас4, весь пост и Пасху, дом полон был этих чудесных цве­тов, их выписывали луковицами прямо из Голландии, и буквально все окна обоих этажей нашего большого дома были заставлены горшками с гиацинтами самых разнооб­разных оттенков. Были и тюльпаны, но много меньше.
Но вот что грустно и печально. Год от года всё меньше и меньше становится в наших лесах птичек. Теперь не слышно такого птичьего гомона в лесу в утренние часы, как бывало прежде. Лишь кое-где прозвучит малиновка, да пеночка-теньковка поёт свою незатейливую песенку, кукуш­ку слышали лишь одну. Масса птиц гибнет ежегодно от всякого рода отравы, которая в изобилии имеется во всех полях и даже в лесах. Придумали разбрасывать с само­лётов по лесам какие-то химикалии, якобы для уничтоже­ния вредных насекомых, а с насекомыми гибнут тысячами и птички. А насекомые-то, я думаю, скорее найдут себе спасе­ние от этой химии, чем птички.
Но в общем отлично погуляли, хотя, видимо, уже скоро и нам придётся отказаться от таких поездок. Сильно устаёшь и потом дома не скоро приходишь в норму. Однако и отказаться от посещения лесов я, например, не в силах. Тишина, чистый воздух, и именно тут «смиряется души моей тревога», как написал М.Ю. Лермонтов, и именно там, по его же словам, «в небесах я вижу Бога»!
Недавно получил в подарок от А.И. Алексеева его новую книгу «Судьба Русской Америки» – это история открытия Алеутских островов и Аляски, история Российско-Американской компании и, вообще, очень интересный рассказ о том, о чём многие из нас не знали почти ничего, кроме самых прописных истин. Книга написана на строго научной основе и «нелицеприятно», то есть весьма и весьма объективно5.
Прочитал с удовольствием и тотчас же написал на эту книгу рецензию, только не знаю, опубликуют ли эту мою рецензию.
Вот так и живём; как и Вы, мы оба за эту зиму сильно постарели, но, употребляя Ваше же выражение, «ныть не буду».
Глаза у Марии Григорьевны, видимо, требуют како­го-то лечения, но на всякое лечение она так же «туга», как и Ваш покорный слуга.
Большое Вам спасибо за Ваше интересное письмо, и буду ждать следующего. Напишите, поедете ли на лето в деревню и куда? Мы к себе ждём обычных наших гостей, которых Вы видели в Москве. Наталия Николаевна должна к концу мая переехать в новую квартиру в Тёплом Стане, это самый край Москвы, и туда к ней не сразу уж и до­берёшься, если придётся ещё раз побывать в Москве.
Вот на этом и закончу.
Желаем Вам всего лучшего. Просим не забывать нас, мы Вас очень любим и хотим Вас ещё хоть разок уви­деть.
Искренне Ваши М. и А. Григоровы.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 113, 113 об., 114).

~ • ~
2 октября 1976 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вот, наконец-то, от Вас пришло письмо, а то не знал, что и подумать. Дело в том, что Вы пишете, что в ав­густе послали мне длинное письмо, но, к сожалению, оно, очевидно, пропало по пути. Это случается, с письмами мои­ми и ко мне, очень редко. Каждую неделю я получаю до двух десятков писем и сам столько же пишу ответов, но всё же, как ни отлично работает наша почта, бывают и случаи утери, хотя и очень редкие. Нынче это второй случай: пропало одно моё письмо в Москву и вот теперь – Ваше письмо не дошло до меня. Но я получил уже два письма от Татьяны Александровны, одно «до кости», а другое – «после кости»1. Из писем её узнал о Вас, так что несколько успокоился, а то, не получая вестей продолжительное время, при всём желании нельзя не тревожиться, ведь все мы уже, как это ни печально, стали старыми и приближаемся к своему концу. А я даже не знал, где Вы – на даче или в городе, и Ваше молчание пытался объяснить, что Вы там, в Килошицах; а письмо моё ко дню Вашего ангела2 было послано на Питер.
Да, вот уже и лето прошло. Вы мне описали про Ваше житьё-бытьё и про Ваших семейных. Попробую и я Вам написать что-нибудь про нас и наших. Как и у Вас, первая половина лета, до 10–15 июля, была холодная и дождливая. Потом стало тепло, и мы все, с нашими милы­ми москвичками, много раз ездили в лес. Правда, грибными трофеями мы нынче похвастаться не можем, но зато уж на­гулялись по лесам вдоволь. Даже раз, когда ни я, ни Ма­рия Григорьевна не могли почему-то поехать, наши милые гостьи уехали одни – и заблудились (в трёх соснах)! Мы много волновались, но вот, часов в 19, они появились, уставшие, измученные. День был хмурый, солнца не было видно, и они «закружились» в лесу, затем всё-таки выбра­лись на шоссе и пошли пешком и на самом уже подходе к Костроме снова заблудились, спустившись зачем-то в забро­шенный карьер. Уехали они 17 августа, увезя всё-таки неко­торое количество грибов. А 27-го сентября мы их встречали на пристани. Вот, неугомонные старушки! Купили себе биле­ты на пароход на кругосветку: Москва–Ока–Волга–Моск­ва, – и при приходе парохода в Кострому (он стоял 4 часа) мы с ними провели отлично время в их каюте. Каюта на 4-х, но они купили все билеты и едут все втроём, вместе с О.П. Ламм, которую Вы тоже видели в прошлом году. При­ходила на пароход и Галя с Сашенькой, ему очень понра­вился пароход и вся обстановка на нём.
А Галя уже пошла «в декрет», видимо, будет к праздникам 7 ноября у нашего Сашеньки братец или се­стричка. Сашок бывает у нас частенько, он очень милый и смышлёный малыш, но очень худой и какой-то такой ма­ленький – по его возрасту надо бы быть побольше. Сейчас он приболел. Он вообще частенько прихварывает. Поднялась температура и кашель. Я его навестил третьего дня, он был так рад моему приходу. Старался всё меня занимать чем-ни­будь. Вчера и я его не мог навестить, ибо сам что-то при­хворнул, но сегодня с утра почувствовал себя получше и пошёл к нему. Опять он был так же рад и всё спрашивал, а почему же я вчера не приходил к нему.
Наши дочь с зятем вернулись уже со своей дачи, ибо у нас стоят уже морозы и там им холодно. Теперь у нас опять пришёл конец нашему безмятежному и тихому жи­тью3.
И ещё одно событие, совсем для меня и Марии Гри­горьевны неприятное. Наш внук Лёва (скоро будет 2-я го­довщина его свадьбы) не дожил до двухлетней годовщины и ушёл от жены снова к нам. Впрочем, я этого ожидал, и вооб­ще, когда он женился, то говорил, что из него никакого мужа не получится. По-видимому, вся собака зарыта в бу­тылке, и это мне ещё более делает грустным сам факт их разлада.
Мы собираемся с Марией Григорьевной в конце октября уехать и постараемся подольше погостить в Росто­ве, у младшей дочери. Конечно, будет и долгая остановка в Москве, ведь если мне моих друзей хоть по разу обойти, то надо не меньше месяца.
Здоровье наше с Марией Григорьевной пока на преж­нем уровне. Особенно хвалиться нечем, но пока ещё, как го­ворится, «Бог грехам нашим терпит». Да Вы и по себе знае­те, что в такие годы особенно блистать всем нам нечем.
Собачка наша – «Мика», как мы её назвали – пре­лестная маленькая шалунья и игрунья. Но как она ни мила, она, конечно, не может заменить нам нашу старую, предан­ную Кутю. Но толк есть и от Мики. Уже Мария Григорьев­на связала из её пуха чудесный платок, и его моментально купили за 85 рублей. А пух у неё – чудо!
Вы спрашиваете, над чем я сейчас работаю и как идут дела с «сагами» о Бутаковых и о Купреяновых. Пока что обе эти темы ждут своей очереди.
Сейчас я увлёкся работой в музее изобразительных искусств. Всё началось с тех портретов, так называемых «Со­лигаличских находок», открытки которых Вы мне при­сылали в начале года4. Мне удалось собрать много сведе­ний о лицах, изображённых на этих портретах. В серии открыток их толь­ко 16 было, а теперь уже реставрирован 31 портрет и издан Русским музеем специальный каталог. Но часть портретов не атрибутирована, а про других неизвестно ничего, кроме имени и фамилии. И вот я почти все эти пор­треты снабдил более или менее подробными биографически­ми сведениями и соста­вил родословные, ибо без родослов­ных нельзя понять связей всех этих лиц между собою. Ра­бота оказалась интересная, но, конечно, как Вы сами може­те знать, ничуть не дающая в ма­териальном смысле ничего. Сейчас вышла в свет ещё одна книга, в красках, серия эта называется «Вторая жизнь вели­ких творений», книга – «Но­вые открытия советских реставра­торов. Солигаличские на­ходки». Издательство «Советский ху­дожник», тираж 30 ты­сяч, цена 1 р. 41 коп. Если увидите – купите. Там есть и моя статья5, кроме статей Ямщикова – главного реставрато­ра6 – и некоего Шинкаренко, считающе­гося специалистом по формам одежды ХVIII–начала XIX века. Кстати, мою статью поместили без моего ведома и со­гласия, и я об этом даже не знал ничего, пока мне не показа­ли в музее экзем­пляр этой книги, присланный директору му­зея7 от «автора», Ямщикова, – очевидно, из числа «ав­торских» экземпляров. Работники музея мне обещали обяза­тельно дать эту книгу, возможно, даже не один экземпляр, ибо они заказали в из­дательстве для музея сколько-то экзем­пляров. Вот такое «нарушение авторских прав» учинило со мной это издатель­ство.
Затем, ещё я тружусь по мере своих сил и возмож­ностей над историей флота. Сейчас делаю такие листочки: на плотной бумаге фотографии кораблей и плававших на них командиров, офицеров и адмиралов, и пониже – биогра­фии кораблей от момента закладки и до гибели или исклю­чения из списков флота «по старости» и биографии моря­ков. Фотографии делаю сам и думаю, что покойный Н.Н. Апостоли8 не будет на меня в претензии, что я перепе­чатываю много фотографий с его оригиналов, несмотря на подпись внизу: «перепечатка воспрещается». Жаль только, что у меня маловато материалов и не такое уж большое ко­личество фотографий я сумел сделать (и делаю по сей час).
Затем ещё помаленьку пописываю. Недавно были по­мещены две мои рецензии: одна на книгу А.И. Алексеева «Судьба Русской Америки» и другая на книгу Р.М. Мельни­кова «Крейсер “Варяг”»9. Затем ещё прошла статья про Бош­няков10. Интересно, что эта статья вызвала «резонанс» со сто­роны каких-то «правоверных», видимо, людей эпохи 20-х – 30-х годов. Они возмутились тем, что статья посвя­щена памя­ти Н.К. Бошняка, а этим «ортодоксам» ведома фа­милия Бош­няка только по делам декабристов, ибо среди лиц, сообщав­ших правительству о тайных обществах, был Александр Кар­лович Бошняк11. Было мне два возмущённых звонка по теле­фону, и редакция сообщила, что получила от этих же лиц претензии, что якобы газета «восхваляет вра­гов народа»! Ка­кие же глу­пые, несведущие люди, ничего не забывшие и ни­чему не научившиеся со времён 20-х – 30-х го­дов!
Ещё сейчас написал статью про старинные библиоте­ки Костромской губернии, не знаю, угожу ли редакции этой статьёй12.
Затем, в плане, чтобы «не сердить быка», буду гото­вить статью про М.В. Купреянова, народовольца, умершего в Петропавловской крепости13. Он был соратником Морозо­ва Н.А., Веры Фигнер и других народовольцев, судившихся по процессу «193-х».
В общем, без дела не сижу. Есть и ещё много нача­того и незавершённого, кроме Бутаковых, Купреяновых и Лермонтовых. Буду жив – буду всё стараться закончить. А в отдалённом будущем – надо написать «мемуары» о своей нелёгкой, но «весьма насыщенной» жизни14.
Вот и все мои новости.
Льщу себя надеждой, что Вы не будете делать столь долгих перерывов в переписке, хотя в пропаже августовско­го письма Вашей вины, конечно, нет.
Мария Григорьевна Вас просит поцеловать, и оба мы вместе желаем Вам здоровья, всякого благополучия и, вооб­ще, всего наилучшего.
У нас с продуктами стало вовсе плохо.
Ваш А. Гр-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 119, 119 об., 120, 120 об.).

его в Морском корпусе. Смерть его последовала от силь­нейшего удара во время игры в футбол под солнечное сплетение. Так же, как и его единоутробная сестра Надень­ка Апостоли, Григорий Бек-Джевагиров похоронен на Ни­кольском кладбище Александро-Невской лавры, рядом с Григорием Ивановичем Бутаковым, заменившим ему отца.
Недолго прожила Елизавета Арсеньевна со своим вто­рым мужем. Сперва она вторично овдовела, а потом и сама скончалась, оставив четверых детей от двух мужей круглыми сиротами.
Родная сестра Елизаветы Арсеньевны, Мария-Амалия Арсеньевна, была во втором браке за адмиралом Григори­ем Ивановичем Бутаковым, и вот после смерти Елизаветы Арсеньевны семья Бутаковых увеличилась сразу на 4-х че­ловек. Григорий Иванович Бутаков с женой взяли сирот Апо­столи и Бек-Джевагировых в свою семью и воспитали их на­равне со своими собственными детьми. Таким образом, все четверо сирот, приходившимися Марии Арсеньевне родны­ми племянниками, вошли в семью Бутаковых. И стало в се­мье 8 человек детей – два сына и две дочери Марии Арсе­ньевны и три сына и дочь Елизаветы Арсеньевны. Мальчи­ки, Николай Апостоли и Алексей и Григорий Бек-Джевагиро­вы, были отданы для воспитания в Морской корпус, а На­денька – институт благородных девиц. В дальнейшем меж­ду Бутаковыми, Апостоли и Бек-Джевагировыми родствен­ные отношения сохранились на всю жизнь.
В 1881 г. Н.Н. Апостоли принёс присягу будучи гардема­рином, а в 1884 г. он в чине мичмана служит в Балтийском флоте.
С этого времени начинается его флотская служба в Бал­тийском флоте. Он последовательно служит: флаг-офице­ром начальника эскадры Атлантического океана, затем, с 1894 года, флаг-офицером командующего учебно-артилле­рийским отрядом Балтийского флота, а с 1900 г. старшим флаг-офицером командующего практической эскадрой Балтфлота. В 1907 г. он штабной офицер оперативного отдела Кронштадтского порта, а с 1910 г. начальник службы связи в штабе командующего Балтфлотом, уже в чине капи­тана 1 ранга. Эта должность занималась им во время 1-й мировой войны, причём во время войны он был произведён в чин контр-адмирала.
За время своей долголетней службы во флоте Н.Н. Апо­столи проявил себя как исключительно талантливый фото­граф. Сделанные им фотографии всех судов Русского воен­но-морского флота того времени отличались исключительно высоким качеством. Они неоднократно воспроизводились как в периодической печати – журналах, газетах того време­ни, – так и в “Морских справочных книжках” и были изданы в виде специального фотоальбома, а также воспроизведены на почтовых открытках, число которых превышало 170 штук.
В 1976 г. о Н.Н Апостоли как талантливом фотогра­фе-новаторе – можно сказать, фотографе-историке Русского флота – была помещена специальная статья* [С. Юрьева “Зачинатель отечественной морской фотографии”, опубли­кованная в “Морском сборнике” за 1976 год, № 10, стр. 66–68].
Н.Н. Апостоли сконструировал специальный фотоаппа­рат, приспособленный для съёмок судов с катеров или шлюпок, на полном ходу.
Сведений о работе Н.Н. Апостоли в послереволюцион­ные годы в моём распоряжении нет. Известно только, что в 1935 году у него органами НКВД был отобран его уни­кальный фотоаппарат и он безуспешно пытался получить этот сконструированный им фотоаппарат обратно. Эти хлопоты и другие неприятности, выпавшие в тот период на него и его семью, очень дурно отразились на здоровье Ни­колая Нико­лаевича. Он тяжело заболел, был помещён в Мечниковскую больницу осенью 1937 года и там же той же осенью скон­чался.
Николай Николаевич был женат на Людмиле Алексан­дровне, урождённой Ильиной, брат которой, Лев Алексан­дрович Ильин, был видным архитектором, он погиб от попа­дания осколка авиабомбы во время блокады Ленинграда.
У Николая Николаевича было трое детей.
Старший сын, тоже Николай Николаевич и тоже мор­ской офицер, женатый на дочери председателя Импера­торского яхт-клуба и имевший двух сыновей, в 1937 году был аресто­ван и погиб, а его жена с маленькими сыновья­ми была вы­слана из Ленинграда в Среднюю Азию, где их следы затеря­лись.
Второй сын, Григорий Николаевич, был талантливым ху­дожником. Он находился во время 1-й мировой войны во Франции, в 1920 г. он поехал для работы в Баварию и там по неизвестной причине окончил жизнь самоубийством.
Третий сын Николая Николаевича, Борис, тоже морской офицер, до самой своей смерти в 60-х годах служил в быв­шем Морском корпусе (ныне Военно-морское училище им. М.В. Фрунзе). Он был награждён орденом Ленина. Был же­нат, но детей у него не было.
Вот что удалось узнать об “историке-фотографе” Русско­го флота – Николае Николаевиче Апостоли.
Январь 1977 года.
г. Кострома».
Под статьёй (л. 12) рукой А.А. Григорова написано: «Эта ста­тья опубликована в журнале “Судостроение” № 7 за 1980 год** за подписями Е.П. Леонтьева и Б.Г. Масленникова.
А Е.П. Леонтьев вообще не писал в этой статье ни строчки, а с Б.Г. Масленниковым мы договорились о том, что статья будет за нашими двумя подписями, но он – Масленников, меня “надул”.
А.Г.».
Борис Георгиевич Масленников – гидрограф и морской писа­тель. О нём см. письмо к Ю.Б. Шмарову от 18 ноября 1974 г. на стр. 288.
9 А. Григоров. О кораблях и землепроходцах // Северная прав­да. – 1976. – 4 сентября. Под этим названием редакция напечатала обе статьи, объединив их в одну.
10 А. Григоров. Любимцы морей // Северная правда. – 1976. – 8 сентября. Статья написана в соавторстве с В. Соболевым.
11 Александр Карлович Бошняк (1786–1831), отставной коллеж­ский советник, литератор, ботаник, член Южного общества дека­бристов. В 1816–1820 гг. Нерехтский уездный предводитель дво­рянства. «<…> Остался в истории России как литератор, ботаник, предатель декабристов и человек, шпионивший за Пушкиным» (Войтюк Т.В., Кондратьева И.Ю., Ойнас Д.Б., Сорокин А.И. Ко­стромская усадьба. – Кострома, 2005. – С. 187). По мнению авто­ров «Костромской усадьбы», в настоящее время взгляд на лич­ность и жизнь А.К. Бошняка пересматривается (указ. соч., стр. 189–190).
12 Статья не обнаружена.
13 Статья о Михаиле Васильевиче Купреянове (1853–1878) под названием «Революционер-народник» опубликована в областной газете «Молодой ленинец» за 17 января 1985 г.
14 М.П. Римская-Корсакова 8 октября: «Какой же Вы молодец! Столько интересных у Вас тем и столько Вы успеваете делать. Преклоняюсь перед Вашей трудоспособностью» (ед. хр. 2333, л. 3).
_____
* Предложение не дописано и оставлено место, чтобы внести данные о статье; они внесены составителем.
** Стр. 60 и 61 (прим. А.А. Григорова).
17 февраля 1977 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Мы Ваше письмо получили и очень огорчены такими печальными вестями, которые Вы нам сообщаете. Как всё это нехорошо складывается! И Ваша болезнь, и болезнь зятя, да ещё и приключение на лыжах с внучкой1! Весьма и весьма Вам сочувствуем и желаем всем, в первую очередь Вам, быстрейшего, полнейшего и надёжного выздоровления.
Мы тоже о Вас давно ничего не знали, равно как и о Татьяне Александровне. Ко дню «Татьяны» я посылал ей поздравление, но она не ответила ничего, видимо, тоже из-за плохого состояния здоровья2.
Про себя же мы можем Вам сообщить, что, по-види­мому, у нас дела обстоят лучше Ваших, однако у нас дру­гие беды и неприятности.
Внук наш Лёва, не прожив женатым и полных двух лет, ушёл от своей жены и снова водворился у нас. Что между ними произошло – ни я, ни Мария Григорьевна не знаем. Он ничего не говорит на эту тему. Жена его, Люся, к нам часто заходит и тоже ничего не разъяснила и не разъясняет. Мне и Марии Григорьевне это весьма неприятно – так хотелось бы видеть своих внуков, живущих в любви и согласии. Вот Гале в этом смысле подвезло. И муж хоро­ший, а уж ребятишки – просто прелесть! Сашенька был хо­рош, а уж этот его братец – так, кажется, ещё лучше! Но у Гали другие беды – очень плохие жилищные условия, тес­нота, комнатка малюсенькая и соседство свёкра и свекрови, к которым у меня, например, весьма мало симпатии. Вот бы им дали хоть однокомнатную квартирку, и как было бы хо­рошо!
Я по-прежнему занимаюсь своими историческими де­лами. Вперемешку: генеалогия дворянства и история русско­го флота, да ещё теперь получил «некоторую известность» благодаря тому, что нашёл в архивах и предал «гласности» как биографии нескольких лиц, чьи портреты наделали много шума, так и «дал имена» нескольким портретам, до того ходившим под именем «неизвестный мужчина» или «женский портрет».
Теперь частенько меня приглашают в разные места прочитать об истории моих этих открытий и об этих людях. Сейчас уже всей стране известны (кроме ранее опубликован­ных и на открытках, и на слайдах так называемых «Солига­личских находок») в вышедшем в конце 1976 года роскош­ном альбоме с текстом на русском и английском языках 109 портретов преимущественно XVIII века из разных об­ластных музеев, в том числе много и наших, Костромских3.
И даже мне за мои выступления стали (вернее, пока только обещают) платить по 5 руб. в час. А это для меня очень хорошая поддержка.
Не знаю, как будет дело с моей поездкой в Москву для доклада в Географическом обществе. Обещали мне со­общить в конце февраля, утверждены ли «тезисы» моих докладов и на какое время (март или осенние месяцы) пла­нируется моё выступление, но пока ещё я не имею ничего определённого4. И поэтому занимаюсь своими делами.
Не знаю уж, можно ли Вас ещё раз обеспокоить на­счёт того, как бы поближе узнать Вашего зятя (я даже не знаю его имени, отчества и фамилии); это в связи с тем, что он обладает фотографиями как самого Н.Н. Апостоли, так и снимками кораблей нашего флота. А мне бы хотелось иметь возможность переснять всё это.
Я посылал Мелите Сергеевне и Татьяне Сергеевне свою статью об Алексее Ивановиче Бутакове. Они её прочи­тали, как пишет Мелита Сергеевна, с интересом и сняли с неё копию для себя5. А вот я не помню, читал ли Вам я эту статью или же я написал её после того, как был у Вас в Ленинграде.
Вот такие новости у нас. В смысле питания, то очень затруднительно обходиться без мяса. Всё-таки мясной стол и самый дешёвый, и самый сытный (и, пожалуй, вкус­ный). А мяса у нас нет совершенно и никаких производных от мяса. Правда, сейчас масленица, а за нею и Великий пост настанет, и мяса вроде бы и не надо, но по всему вид­но, что и с окончанием поста он для большинства жителей нашего города (и других тоже) будет продлён. Но впереди весна, а с ней – сморчки, а потом и белые, и маслята, до которых мы с Марией Григорьевной большие охотники, и не столько есть их, сколько искать и собирать. Так что всё у нас ещё впереди.
Так спасибо Вам за то, что дали весточку о себе. И впредь нас не забывайте.
Ещё раз желаем Вам здоровья.
Мария Григорьевна Вас крепко целует, а я – Ваши ручки и шлю Вам свой искренний привет.
Ваши М. и А. Григоровы.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 132, 132 об.).

Дорогая Милица Петровна!
Вчера я получил Ваше письмо от 14 ноября, такое грустное и печальное, что оно невольно и на меня навеяло какую-то грусть.
Очевидно, что это Ваше письмо разошлось с моим и с посланной мною по Вашей просьбе книгой А.И. Алексее­ва1. Надо полагать, что теперь Вы уже получили и моё письмо, и бандероль с книгой. Книгу я послал с уведомле­нием о вручении, но до сего времени уведомление о вруче­нии книги Вам ещё не поступало.
Очень Вам сочувствую в Ваших недомоганиях, но – увы – это наша общая участь: дожив до таких лет, мало кто сохранил своё прежнее здоровье. Про себя не хочу пи­сать, а вот моя Мария Григорьевна совсем стала плохая; не говоря уже о чрезмерно повышенном давлении, как и у Вас, ещё у неё и глаза сдают, и что-то с ногами делается непо­нятное – трудно стало ходить; а в довершение где-то она простудилась и очень страдает от какого-то зловредного кашля, который ей не даёт полежать.
То, что Вы пишете в отношении детей, то и у нас то же самое. Исключение – наша внучка Галя, которую Вы знаете. А её два малыша – это просто прелесть, прямо как-то на душе становится легче, когда их видишь и с ними во­зишься. Вы же имеете перед нами то преимущество, что живёте одни, в своей комнате, и ни от кого не зависите2.
А нам в этом отношении не повезло. Как бы мы с Марией Григорьевной желали провести свои последние дни в тиши и спокойствии, вдвоём. И, конечно, сами виноваты, что когда получили эту новую квартиру, то пожалели доч­ку с детьми и взяли их к себе. А теперь приходится уже много, много раз пожалеть не их, а самих себя.
Но что ж делать?
Относительно возможности для меня побывать в Со­лигаличе, то эта возможность вряд ли появится. Ведь мне стало очень трудно переносить дороги, а туда путь не близ­кий. Но я бы с удовольствием узнал этих людей, про кото­рых Вы пишете, ибо если Вы пишете о них так, то я верю и знаю, что в этих людях и я не ошибся бы3.
В Москву я пока ещё так и не выбрался. То одно, то другое. Надо ехать обязательно вдвоём с Марией Григорьев­ной, ибо оставлять её одну я никак не могу. А она вот при­болела что-то, и я назначил последний срок отъезда на 25 ноября.
В своём последнем письме я обратился к Вам с просьбой о даче мне сведений о Римских-Корсаковых, в том числе о Вашей семье. Мне хотелось бы к «саге о Бута­ковых» приложить кое-что о людях, которые чем-то связа­ны были с Бутаковыми. Но если Вам это трудно или не хо­чется, то и не делайте для меня такой справки.
Недавно я получил неожиданное письмо от Алексан­дры Григорьевны Бутаковой, дочери Г.А. Бутакова. Кто она? Видимо, журналистка? И сколько ей может быть лет? Просьба, с которой она обратилась ко мне, меня удивила. Ей зачем-то нужно знать точную дату и место рождения её отца, Вашего кузена Г.А. Бутакова. Она пишет, что «папа ничего не помнит и не может сказать про это, а в его пас­порте сведения неверные». Я-то это и раньше знал, что в его паспорте неверно указаны и год рождения, и место ро­ждения. Но какое это имеет значение для такого старика, как Григория Александровича? Ведь ему нынче стукнуло 80! Правда, он свой юбилей отметил на три года раньше, когда ему было ещё только 77 лет4. Я, конечно, дал А.Г. Бутаковой исчерпывающие сведения. Но она, видимо, этим не ограничилась. Недавно Ленинградский обком КПСС при­слал в наш обком письмо с просьбой проверить в Костром­ском архиве эти мои сведения и выслать ей, А.Г. Бутако­вой, форменную справку, с печатью и т.д., о дате и месте рождения Г.А. Бутакова. Недоумеваю, зачем всё это нужно? И как эта А.Г. Бутакова узнала обо мне? Ведь сам её отец не ответил в своё время на мои письма, видимо, не желая заводить знакомство со мною.
Что Вы можете мне сказать по сему делу? А сама А.Г. Бутакова, получив от меня нужные сведения, даже не сочла нужным поблагодарить меня, и больше я от неё ниче­го не получал.
Теперь, так как 25 числа я всё-таки, наверное, уеду в Москву, то если Вы будете мне писать, то пишите на Москву, в Тёплый Стан, адрес я Вам писал уже, но повто­рю его: 117321 Москва, В-321, ул. Академика Варги, 18, кв. 36, Григорович Наталия Николаевна, для меня.
Вот и всё на сей раз. Мария Григорьевна Вас целует и желает Вам не впадать в очень минорное настроение. Галя тоже шлёт Вам свой привет. Прошу Татьяне Алексан­дровне передать мой поклон с пожеланием тоже гнать от себя прочь тоску и печаль.
Вам желаю здоровья и всякого благополучия.
Ваш А. Г-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 142, 142 об.).

~ • ~
2 марта 1978 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вчера я получил от Вас открытку от 24/II и очень обеспокоен состоянием Вашего здоровья. Хочу надеяться, что давление у Вас понизилось до приличного уровня и Вам стало легче.
Очень, очень Вам сочувствую, так же, как и Мария Григорьева, которая, впрочем, как и Вы, очень страдает от повышения давления.
«Сагу о Бутаковых» Вы можете держать у себя, сни­мать копии и проч., сколько времени Вам для того нужно, ибо у меня сейчас нет нужды в ней1. Всё равно никто и ни­где для публикации эту вещь не возьмет, и поэтому она должна «осесть» в моих материалах, и если всё пойдет, как предположено, то вместе со всем другим попадёт в Р.О.2 Ленинской библиотеки. Но я бы Вас просил, буде Вы обна­ружите что-либо неверное или перепутанное, сделать свои замечания, дополнения и исправления, написав их на отдельном листочке3.
Затем, я ещё Вас спрашивал совета: давать ли эту рукопись дочери Г.А. Бутакова, Александре Григорьевне, которая выражала желание ознакомиться с рукописью. Я не имею чести знать ни самого Григория Александровича, ни его дочери и поэтому хотел бы знать Ваше мнение по сему вопросу.
Мы с Марией Григорьевной съездили в Заволжск, побывать и навестить своих друзей4, и вчера вернулись обратно, ночевали у них две ночи. Очень довольны мы оба остались этой поездкой.
Ехать туда 4 часа на автобусе, и это не очень утоми­тельно.
В связи с публикацией в «Известиях» и других газе­тах заметки о моих «трудах» по истории рода Лермонто­вых5, я получаю массу писем, иногда весьма комичных и со­вершенно глупых, и некоторые деловые, на деловые я отве­чаю, а прочие буду хранить как курьёзы.
Морозы у нас сменились оттепелью, теперь уже вплотную пахнет весной.
От Татьяны Александровны давно вестей нет, да и Вы, в связи с Вашим недомоганием, не можете, вероятно, её навещать.
Дома у нас всё то же. Люба ещё, видимо, долго бу­дет в гипсе. Малыши – конечно, как и положено «ясель­ным» детям, болеют, особенно самый малый, всякими бо­лячками. И бедная Галя сейчас опять из-за болезни Жени не работает. Вот и все мои новости.
Мария Григорьевна Вас целует и желает выздоровле­ния.
И я тоже от всей души желаю Вам скорейшей по­правки и в дальнейшем быть здоровой.
Ваш А. Гр-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 153, 153 об.).

~ • ~
11 апреля 1978 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вчера возвратился из своей почти трёхнедельной поездки в Москву и увидел Вашу открытку от 28/III, за ко­торую я Вас и благодарю. Вы совершенно напрасно пережи­ваете, что задерживаете «Сагу». Я уже Вам писал, что Вас в сроках никак не ограничиваю, поэтому держите эти бума­ги у себя столько, сколько Вам потребуется времени, и, ко­нечно, я буду Вам признателен за уточнение всякого рода «неувязок», и за возможные добавления, и, разумеется, за устранение неизбежных фактических ошибок, от которых никто не застрахован.
Очень Вам сочувствую, что Ваше здоровье Вас под­водит. Но это уже наша общая участь, думаю, что виною всему наши годы, скинуть хоть часть которых, увы, невоз­можно!
Я пробыл в Москве довольно долго, посетил многих своих давних друзей, познакомился и с новыми, которых также хочу считать своими друзьями. Прочитал в двух ме­стах два доклада на одну и ту же тему – о семье Бартене­вых (это тоже ведь наша, Костромская, фамилия)1.
Был также на юбилее своего друга, Ю.Б. Шмарова – 80-ти летие его весьма торжественно и очень хорошо было отмечено официально, а через 2 дня был приглашён к нему на семейное торжество, где были только его близкие родные и мы, друзья: я, В.А. Казачков и А. Г. Кавтарадзе2 с женой и дочкой. Тоже было очень интересно и хорошо, надолго останется в памяти.
Был раза три у сестёр Глазенап; такие милые дамы – все три и дочь Мелиты Сергеевны, Тамара; четвёртую се­стру я видел только мельком3. Обедал разок у них. В такой семье мне очень приятно бывать.
Дома у нас всё так же. Люба всё ещё в гипсе, обе­щают снять около 20 апреля. Ходит с костылями, но гото­вит, и Мария Григорьевна избавлена от готовки на зятя и внука. Галя со своими малышами; и теперь ещё у неё по­следний год обучения, готовиться надо к защите диплома.
Малыши её – прелестны. У нас бывают часто. А мы с Марией Григорьевной особенно похвалиться здоровьем тоже не можем, да уж не стоит и писать про это – у Вас своих забот со здоровьем не мало, так что чужие вроде бы уж и лишними будут.
Мой доклад в Москве о семье Бутаковых и их роли в Русских военно-морских силах перенесли на осень, так что если я буду жив, то «доложусь» осенью.
Давно нет весточки от Татьяны Александровны. А хотелось бы знать, как она живёт4.
Будучи в Москве, прочитал рукопись Марии Фёдо­ровны баронессы Мейендорф5. Я знал её сестру, Ольгу Фёдоровну, бывшую замужем за нашим последним предво­дителем дворянства, Я.А. Куломзиным; и их сын, Никита – моложе меня, – остался у меня в памяти мальчиком лет 10-ти6. Написала Мария Фёдоровна эту рукопись в 1955 году, когда ей было уже 85 лет, но так хорошо она помнит всё и так мило описывает своё детство, юность и проч., и так всё это близко, знакомо и дорого по воспоминаниям7. Рукопись эту привёз из США один из молодых Мейендорфов, летом этого года вернувшийся в Россию.
И ещё прочитал в Москве много интересных книг.
Теперь, «засуча рукава» надо браться за дела. Музей Лермонтова из Тархан просит «посотрудничать» с ними — по части розыска в Костроме документов о предках и родне Лермонтова8, и только что позвонили из одной школы с просьбой выступить в этой школе с докладом о прошлом нашего Заволжского района г. Костромы9. А моя «трудо­способность» всё время идёт на понижение.
Из Москвы привёз всяких «мясопродуктов» – мяса, колбасы, сосисок, чего в нашем граде нет уже годами. Было очень тяжело, но меня посадили в поезд, и здесь зять встретил на мотоцикле с коляской, так что я не намучился с таким большим грузом.
Вот и все мои новости.
Мария Григорьевна Вас крепко целует и очень благо­дарит за Ваши тёплые слова в её адрес.
И я тоже шлю Вам свой искренний привет и пожела­ния всего наилучшего.
Скоро лето, и мы предвкушаем уже обычные свои вылазки в лес, уже через месяц поедем за сморчками.
Искренне Ваш А. Григоров.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 154, 154 об.).

~ • ~
18 июля 1979 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вчера получил Вашу открыточку от 12/VII. Значит, Вы снова покинули берега Невы и град Петров и опять об­ретаетесь где-то недалеко от первопрестольной? Но где именно, я не уяснил себе.
На погоду мы сейчас не обижаемся, и тепло, и в меру дождей, так что грибочки вроде бы появились. У нас сейчас наплыв гостей: 16-го вечером приехали наши дорогие Москвички – Наталия Николаевна и Ольга Викторовна, а вчера, 17/VII вечером, явились с Дальнего Востока, из-под самого Владивостока, мой знакомый с женой1, они заехали меня повидать по пути в Ленинград. А только что сей час принесли телеграмму, что 20-го приезжают мой внучатный племянник с молодой женой, они поженились 9 июня и ре­шили нанести визит родственникам. Он только этой весной пришёл из армии и уже женился, жены его мы не знаем.
И если мои дальневосточники не уедут, то я просто не знаю, где же всех их разместить? И чем всех накормить? И моя Мария Григорьевна просто не в состоя­нии на всех готовить, хотя бы и было из чего.
Сейчас все наши уехали (включая и правнука Сашу) в лес, за грибами, и я хотел ехать, но мне пришлось остать­ся дома, ибо наши уехали рано, когда Хохловы (приезжие с Дальнего Востока) ещё спали, и мне надо было их завтра­ком кормить и кофеем поить.
Недавно Мария Григорьевна упала на улице и разби­ла себе коленко, а также нос... Вот не везёт ей! По счастью, ушиб был «доброкачественный», колено, правда, распухло, но опухоль на третий день сошла. А подтёки от ушиба на носу и на щеке почти прошли, так что она с удовольствием поехала в лес, а мне остаётся только пожалеть, что при­шлось мне оставаться дома.
Если доживём до зимы, то я Вам пришлю для «обозрения» и для внесения поправок сделанную усилиями трёх лиц (даже – четырёх) родословную Римских и не Рим­ских Корсаковых и князей Дондуковых Корсаковых, будет сотни три лиц обоего пола. Кстати, не знаете ли Вы таких Ваших, вероятно, однофамильцев, а не родственников, жив­ших в Петербурге перед революцией 1917 г.:
1. Елизавета Петровна, вдова капитана 1 ранга, уро­ждённая Тыртова.
2. Анастасия Васильевна, урождённая Квашнина-Са­марина.
3. Наталья Львовна, урождённая Давыдова.
Чьи они могли быть жёны? Если Вы знаете, то сооб­щите мне, это для дополнения родословной.
И ещё: не найдётся ли у Вас фотографии Вашего отца, П.В. Римского-Корсакова, желательно в уже чине капитана 1 ранга. Но можно и любую другую, даже и моло­дым офицером, я бы её переснял и Вам вернул без про­медления и в целости.
Татьяна Александровна давно мне не писала и не отозвалась на моё последнее письмо. Что Вы знаете о ней2?
И сколько времени Вы пробудете на своём «уединён­ном уголке»3? Куда Вам писать поздравление с днем Анге­ла – в Москву или в Питер?
У меня сейчас, ввиду наплыва гостей, всякие мои ра­боты приостановились.
Давление у Марии Григорьевны удалось снизить, но надолго ли? Она чуть что поделает по дому, так и опять поднимается это противное давление.
Наши Люба с Колей ожидают в этом месяце ордера на квартиру, если получат и уедут, то у нас будет посво­боднее и нам будет много лучше и спокойнее4.
Малыши растут и очень милые и занятные ребятки, очень любят бывать у нас и со слезами уходят от нас, если не занять чем-либо интересным маленького, а Саша только загрустит и даже иногда заплачет, когда мать его начинает домой отправлять.
Вот и все мои новости.
Жду наших грибников с богатой добычей.
А Вам пожелаю отличного отдыха и хорошего здо­ровья.
Ваш А. Гр-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 177, 177 об.).

~ • ~
26 апреля 1980 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Вашу открытку от 17/IV я получил. Вам же уже ра­нее сообщил, что Ваша посылка благополучно прибыла, хотя и странствовала на почте довольно долго, всё пришло в целости и сохранности1.
Вы напрасно обижаетесь на Марию Григорьевну, она очень ценит Ваше внимание, всегда такое родственное, до­брое отношение к нам. Но ей, право, очень совестно, что Вы, в Ваши уже не молодые годы, ради нас несёте такие тяготы, как отправка посылки. А Ваше внимание и забота о нас – нам обоим очень дороги2.
Мы очень Вам сочувствуем в связи со сложившейся у Вас новой обстановкой – я имею в виду переезд Ваших на новое место3.
Так что мнение Марии Григорьевны о Вас не требу­ется и изменять, она, как и ранее, исполнена к Вам самых лучших, доброжелательных чувств (как и я).
Я 24 апреля вернулся из Москвы, где пробыл 12 дней и выступил с одним докладом. Всё прошло хорошо, и публика осталась довольна4. Привёз из Москвы кое-что из продуктов – мяса 4 кг, масла 2 кг и понемножку сосисок и колбасы. Не удалось достать лимонов и апельсинов. В Москве наши милые Ольга Викторовна и Наталия Никола­евна всё болеют, у одной – печень, а у другой – почки не в порядке. Обе сидят на диэте и, вообще, плохо себя чув­ствуют. Но всё же надеются побывать у нас летом и похо­дить за грибами.
А Галя нас порадовала третьим по счету правнуком. Она благополучно разрешилась 22 апреля, хотя роды и были трудные – малыш весит 4 кг 250 г при росте в 56 см. Вероятно, к 1-му мая будет уже дома.
А пока – Сашенька у нас, а малыш Женя то у нас, то у бабушки Любы, когда они не на работе (они работают оба в сменах); и во время таких смен – Женя тоже у нас. Но с двумя малышами нам с Марией Григорьевной трудно­вато и тяжеловато.
Я привёз из Москвы много сведений о Римских-Кор­саковых, и теперь составленные уже мною таблицы придёт­ся переделывать в свете новых данных. Тут на всё лето хватит работёнки.
В связи с приближением праздников 1-го мая и дня Победы, Мария Григорьевна и я шлём Вам свои поздравле­ния с пожеланиями здоровья и всякого благополучия.
Приехав домой, я застал у себя на столе множество писем, на которые и надо теперь отвечать.
А.С. Бережной теперь перед Вами ничем не вино­ват5? Он мне сообщил, что Вам возвратил с огромной благодарностью все фотографии и другое6.
Мне он из Львова прислал книгу о «Гангуте», где есть упоминание о моём дяде Н.М. Григорове и фото, сня­тое на «Гангуте»: офицеры в строю, и матросы с винтовка­ми на караул, и командир здоровается с офицерами и ко­мандой, это 1915 год7.
Книга написана в 1979 г. и в основном повествует о революционной работе, ведшейся большевиками на «Гангу­те». Так что для меня там мало интересного.
Да и за давностью лет, автор, сам служивший на «Гангуте», ныне очень старый уже, кое-что перепутал в от­ношении дат (смещения во времени событий), а также имён и фамилий. Но о моём дяде отзывается тепло.
Я этому автору – Д.И. Иванову – написал письмо и получил ответ, он пишет, что рад был узнать, что жив пле­мянник его бывшего командира, которого он, автор, ценил и уважал.
У нас погода уже три дня как тёплая, весенняя, всё зазеленело. Люба усердно работает в своём саду.
А мы мечтаем о походе за сморчками.
Ещё раз спасибо Вам за посылку. У нас нет по-прежнему муки, масла и проч., так что всё, Вами прислан­ное, весьма нам пригодилось, и мы теперь Ваши должники.
Мария Григорьевна Вас целует и просит не сердить­ся на неё.
Будьте здоровы.
Ваш А. Гр-в.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 198, 198 об.).

~ • ~
3 мая 1981 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Когда я был у Вас1, то Вы говорили, что у Вас куда-то запропала книжка про Щелыково, а так как я имею у себя последний уже лишний экземпляр, то я и посылаю его Вам на память2.
Вот, к Пасхе я вернулся домой, и мы этот великий праздник встречали вместе с Марией Григорьевной. Затем – у меня наступил «законный отдых» после поездки в Ленин­град, которая меня всё-таки порядком утомила. Затем при­шли первомайские праздники, мы было мечтали с Марией Григорьевной съездить в лес, погулять и поискать весенних грибочков – сморчков, но всё время льют дожди, и носа высунуть на улицу нельзя, и сидим дома.
Я занимаюсь всё с той же темой, которая меня муча­ет уже несколько лет: установить, всё-таки, кто же были отец и мать Марии Дмитриевны Римской-Корсаковой, в за­мужестве РАЛЛЬ (1783–1831)3, чьи письма хранятся в му­зее А.С. Пушкина, где мы с Вами были 22 апреля.
Кажется, я всё-таки нашёл разгадку и на днях по­шлю составленную мною поколенную роспись этой линии Вашей фамилии – пошлю и Рэдмоне Георгиевне ЖУЙКО­ВОЙ, и Марии Петровне МАТВЕЕВОЙ4, обе они заинтересо­ваны в разгадке этой загадки.
Похвалиться делами нашими не могу. Мария Григо­рьевна всё недомогает, год от года делается всё хуже и хуже её здоровье. Внук Лёва со своим алкоголизмом пребы­вает в наркологической лечебнице и пробудет там, как гово­рят врачи, до 8 июня.
Галя со своими малышами живёт, но часто тот или иной из малышей чем-нибудь болеет, и трудновато ей с тре­мя малышами, да ещё в такой ужасающей тесноте. Иногда детишки приходят к нам, я их очень люблю, но они всегда поднимают такую возню, что голова кругом идёт.
Сейчас мы пока что питаемся теми продуктами, что я привёз из Питера – кроме колбасы и др., я привёз бара­нины и даже целую индейку; вот мы и не знаем сейчас за­боты «о хлебе насущном».
Затем – пожелаю Вам всего наилучшего.
Будьте здоровы, не забывайте Вашего преданного слуги – А. Григорова.
А. Григоров.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 203).

Дорогая Милица Петровна!
Мы были рады получить от Вас письмо и узнать из него про Ваше житьё-бытьё. Впрочем, кое-какие вести о Вас до нас доходят от Татьяны Сергеевны (Глазенап); теперь Мелита Сергеевна писать уже не может, и пишет мне Та­тьяна Сергеевна и всегда что-нибудь сообщит и про Вас.
Что же Вам написать про нас? Очень невесело пи­сать про всякие немощи и хвори, что стали нас одолевать, особенно Марию Григорьевну. У неё основная беда – силь­нейшая гипертония и вдобавок всё ухудшающееся зрение.
Вы пишете про потери своих близких друзей. Да, наше поколение – родившиеся на рубеже XX века и в пер­вые его годы – быстро сходит со сцены. Недавно я решил переписать в новую книжку адреса и телефоны, старая книжка сильно истрепалась. И тут обнаружил, что более половины записанных адресов и телефонов принадлежит людям, уже покинувшим наш грешный мир...
Я проработал свои пенсионерские два месяца по-ста­рому, в архиве, на «льготных условиях» – то есть работал дома по большей части, разбирал и описывал документы далёкого прошлого и разные бумаги и письма. Кроме того, что заработал почти 3 сотни, получил огромное удоволь­ствие и сделал интересные открытия и находки. Так что остался своей этой работой очень доволен.
Что у нас дома? Невесело. Тут и плохое состояние здоровья Марии Григорьевны и горе горькое от внука. Вы пишете, что у Е. Мих. есть такой же экземпляр, которого удаётся отправлять на лечение в соответствующее заведе­ние. У нас есть тоже такое, называется «лечебно-трудовой профилакторий», там срок лечения 2 года, но, по слухам, люди, вернувшиеся оттуда, только в случае, если сами по­желают расстаться со своим пороком, могут снова стать нормальными людьми, но кто не хочет – тот так и остаёт­ся алкоголиком. Наш уже два раза побывал в наркологиче­ском отделении психбольницы, и всё без толку. Не исправят его и 2 года, а отправить его туда по нашей инициативе у нас не поднимаются руки. Вероятно, это может произойти и без нашего заявления. А родители его – что ж? Отца нет, и он с матерью Лёвы разошелся ещё в 1964 г. и умер, и она вышла за другого. И Лёва им совсем не нужен. Тем бо­лее что у них маленькая однокомнатная квартира. Да и муж тотчас же бросит Любу – так зовут нашу дочь, если к ним на шею сядет этот «ребёнок»! Вот и приходится нам нести этот тяжкий крест, и связал он, этот несчастный Лёва, нас по рукам и по ногам. Так и вышло – Галя вы­шла замуж и живёт с мужем, Люба тоже вышла замуж, и её муж получил однокомнатную квартиру, а Лёва – ведь он прописан был всегда у нас – «автоматически» остался у нас и по законам имеет право на площадь в нашей кварти­ре, да и вырос-то он у нас: как мы получили эту квартиру, так и взяли к себе Любу – дочь – с её детьми.
Пасху встретили нерадостно, тут и хвори Марии Григорьевны и наш «бич» Лёва. Не было и обычной пас­хальной стряпни: не было дрожжей, не было масла, а глав­ное, не было сил у хозяйки приготовлять всё это. И погода была какая-то пасмурная и холодная.
Галины детки – наши правнуки – растут, Саша уже перейдёт в 4-й класс, ему вчера исполнилось 10 лет, а ма­ленький Илья – отпраздновал своё двухлетие 22 апреля. Детишки милые, хорошие и нас не забывают. Но частенько прибаливают – вот и сейчас: только что отболел ангиной средний – Женя, а вчера заболел той же ангиной и Саша, как раз в день своего рождения.
Мы с Марией Григорьевной им обоим на день ро­ждения подарили 100 рублей, пусть мать, что хочет – ку­пит. Маленькому Илье уже купили трёхколёсный велосипе­дик, чему он очень обрадовался; будут покупать и Саше большой велосипед, но это – к окончанию III класса.
Вот и все наши новости. Мария Григорьевна Вас крепко целует, и мы оба шлём Вам свой сердечный искрен­ний привет. Будьте здоровы.
Не очень радостное письмо выходит, но – такова жизнь; «се ля ви», – как говорят французы.
Искренне Ваши М. и А. Григоровы.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 207, 207 об.).

~ • ~
5 июня 1985 года
г. Кострома

Дорогая Милица Петровна!
Получили мы Ваше письмо от 26 мая и были очень рады иметь от Вас весточку. Могу Вас успокоить: мое «паден­ие», по-видимому, обошлось без каких-либо дурных по­следствий, главное – что череп выдержал, а шишка давно прошла, и рана тоже зажила. Осталась только какая-то «нетвёрдость» в ногах, но и это, как я думаю, со временем пройдёт1.
У нас, после нескольких очень тёплых и таких при­ятных дней, наступили ужасные холода: ночью до ноля и даже местами заморозки, а днём четыре-пять градусов теп­ла. Обещают в недалёком будущем потепление, а пока мы мёрзнем и на улицу «носа не высовываем».
6-го, то есть завтра, надо будет отправляться на па­роходную пристань, встречать проезжающих мимо нашей Костромы наших дам – обычных наших гостей: Ольгу Вик­торовну и Наталию Николаевну. Пароход будет стоять у нас с 3 часов дня до 7 часов вечера, так что мы сможем вдоволь наговориться. А 1-го числа проезжала мимо Ко­стромы племянница Марии Григорьевны с дочерью2, но мы их не встречали, а они сами к нам приехали на троллейбу­се, на время стоянки парохода, и пробыли у нас около 2-х часов. 26 мая неожиданно приехала, но всего лишь на день, наша младшая дочка из Ростова-на-Дону, она была в ко­мандировке в г. Чебоксары и на денёк сумела к нам завер­нуть, чему мы были очень рады.
Положение Марии Григорьевны без перемен, по-прежнему сидит на строжайшей диэте и, естественно, силь­но ослабела. Но также не бросает своего рукоделья, сидит на диванчике и то вяжет, то прядёт, то расчёсывает шерсть... А внук Лёва всё лежит недвижимо на кровати, на «вытяжке», ему что-то всё делают с ногой, и, наверное, долго там пролежит. Я у него не бывал со времени своего «падения», и Мария Григорьевна тоже давно не была; ездит к нему его мать.
Когда приедут к нам в гости наши Москвички – это мы узнаем от них завтра, увидя их на пристани.

Относительно моего дяди, «Цусимца». В 1905 году в Цусимском бою он был штурманом маленького крейсера II ранга «Алмаз» и прорвался из Цусимской гекатомбы во Владивосток, равно как и ещё два миноносца – «Грозный» и «Бравый». За прорыв он был награждён орденом Влади­мира IV степени с бантом и мечами. После войны он коман­довал одно время новым миноносцем «Стерегущий», потом был командиром минных дивизий, а с 1911 по 1915 г. коман­довал линкором «Гангут» (после 1922 г. – «Октябрьская Ре­волюция»). В июне 1915 г. был назначен начальником штаба командующего Балтфлотом и произведён в контр-адмиралы.
Галя наша со своими четырьмя малышами живёт; сейчас она с мужем и старшим – Сашей – будут 2 недели в доме отдыха «Малышково», это от них две остановки на автобусе. А средний – Женя – в городском пионерлагере, а самые малые – Илья и Таня – в своих садике и яслях. А потом вторую часть отпуска Галя хочет употребить на поездку в Ростов, к нашей младшей дочке, тоже Гале.
В общем, мы с Марией Григорьевной ещё не думаем «сдаваться», и я тоже что-то делаю. Вот, сегодня завершил свою работу, посвящённую «Порт-Артурским миноносцам»: описание их всех «от рождения и до смерти», их боевой дея­тельности и сведения о служивших на них офицерах, из которых многие потом получили адмиральские чины и из­вестность. Работа вышла довольно объёмистая, теперь надо перепечатывать всё на машинке и потом разослать несколь­ким своим знакомым.
Затем ещё имею заказ из Лермонтовского музея в Тарханах, на составление полнейшей и подробнейшей родо­словной рода Лермонтовых, ибо имеющиеся в печати в до­революционных изданиях грешат и большими пропусками и иногда неверные сведения дают. В общем, не могу сидеть без дела, как и моя Мария Григорьевна.
А затем – мы оба желаем Вам всего самого доброго и, конечно, приличного здоровья на будущие годы.
Искренне любящие Вас и глубоко уважающие М. и А. Григоровы.

(РГАВМФ, ф. 4, оп. 3, ед. хр. 25, л. 213, 213 об.).

1 15 мая А.А. Григоров упал на крыльце своего дома. Об этом см. письмо к Н.К Телетовой от 27 мая 1985 г. на стр. 409.
2 Вероятно, Л.И. Костецкая и её дочь Татья­на.