Воспоминания о П.А. Малининой

П.А. Малинина

Вспоминая былое*

Я родилась в Самети в 1927 г. В то время мои отец и мать – Сергей Алексеевич и Прасковья Андреевна Грибановы, не поладив с родителями отца, ушли из их дома и поселились при нашей церкви: отец работал звонарем и сторожем, а мама прислуживала при храме (поэтому я и родилась в небольшой сторожке, поныне стоящей возле церкви). В Самети я окончила четыре класса, а потом ходила учиться за четыре километра в соседнее Петрилово в школу-семилетку (седьмой класс я окончила уже после начала войны в мае 1942 г.).
Маму и до войны, и тем более во время войны, я видела мало. Она вставала всегда, когда я еще спала, часа в 4-5 утра, и уходила на ферму, а приходила поздно вечером. Забегала только днем пообедать, да и то не всегда.
22 июня 1941 г. было воскресенье, мы, молодежь, гуляли в селе, когда объявили о начале войны. В последующие дни в Самети стояли рёв и крик, матери и жены провожали на войну своих сыновей и мужей... Когда была первая бомбежка Ярославля, у нас её было очень хорошо слышно. В Самети к этому времени уже в основном остались одни женщины, и никто не знал, что делать: кто – в подвал лез, кто – из села побежал, думали, что и нас бомбить будут. В соседнем доме Авериных девочка жила, приехала из Ярославля, у неё мать там на каком-то заводе работала, она всё стояла, смотрела в сторону Ярославля, плакала и говорила, что, наверное, завод, где её мать, бомбят. И на следующий день уехала туда. Осенью 1941 г. вдоль берега Волги начали окопы рыть, у нас на квартире несколько месяцев одна женщина жила, мобилизованная на рытье окопов.
У мамы от второго брака – с Никандром Николаевичем Малининым – была падчерица, Лидия Никандровна Борина, она жила с мужем в Ленинграде. С началом войны она попала в блокаду, а весной 1942 г. им с дочкой Ириной удалось выехать из Ленинграда, и они приехали в Саметь. Вначале Лидия поселилась у тети Насти Авериной (та одна жила), но мама ей сказала: «Что же вы у чужих людей поселились, переходите к нам, у нас, по крайней мере, корова есть, Ире молоко нужно». А они обе –  Лидия и Ира – приехали как дистрофики, одна кожа и кости. И они у нас жили до 1945 г., пока муж Лидии, Борис Борин (он был военный моряк), не вызвал их обратно в Ленинград. Они потом часто приезжали к нам на лето, а в 1983 г. обе были на маминых похоронах.
После того, как в 30-е годы мои родители разошлись, папа женился вторично на Надежде Абрамичевой. Когда началась война, его вскоре призвали в армию, он воевал, попал в немецкий плен. После окончания войны и освобождения из плена он вернулся в Саметь, но дома пожил недолго: его несколько раз вызывали в Кострому и вскоре за пребывание в немецком плену его приговорили к десяти годам заключения. Он попал в лагерь не так далеко от нас – в Ярославской области. Я с тетей Надей (его второй женой) в 1946 г. ездила к нему на свидание в лагерь, помню, он вышел к нам весь изморенный... А мама с нами отправила ему передачу: мы как раз поросенка закололи, ему отвезли шпика. Мама пыталась ему помочь, обращалась в разные инстанции, но у неё ничего не получилось. Отец вышел из лагеря в 1955 г. и вернулся в Саметь, работал в колхозе. Он похоронен там же, где и мама – на кладбище у церкви, в ограде.
9 мая 1945 г. я хорошо помню. Рано утром, в 4 часа утра, вдруг бежит Шура Полякова (Александра Семеновна Полякова) – она дежурная была в сельсовете – стучит в окно и кричит: «Прасковья Андреевна! Прасковья Андреевна! Война окончилась!» Мы сразу встали, тут уже было и время корову выгонять, все пошли к клубу, там прошел митинг, а после этого колхоз выделил средства, устроили общий пир в честь окончания войны, и там – кто плачет, кто радуется...
Моя бабушка, Александра Захарьевна (мать Прасковьи Андреевны), была очень верующей, всё время ходила в церковь, пока она была действующей. Я ходила с ней в церковь только иногда, так как нам в школе, хоть я и не была пионеркой, не разрешали этого делать, мы – дети – туда в основном ходили на Пасху. А тетя Дуня (старшая сестра Прасковьи Андреевны, Евдокия Андреевна Курдюкова, Герой Социалистического Труда) всё время ходила в церковь, но она беспартийная, ей было легче. Бабушка и настояла, чтобы я в 1951 г. свою дочку Люду крестила в нашем храме.  «Не окрестите, – сказала, – я её и на руки не возьму». Мама договорилась о крестинах со священником, а сама утром нарочно уехала в Кострому, будто она тут и ни при чем, вернулась – Люду уже окрестили. Бабушка перед смертью наказывала маме: «Не смей меня с музыкой хоронить». Но когда она в 1952 г. умерла, то её, как мать Героя Социалистического Труда и депутата Верховного Совета, всё-таки несли с музыкой до ограды церкви. В церкви бабушку отпел отец Серафим (Борисов), мы все, и мама в том числе, присутствовали на отпевании. К маминым успехам бабушка относилась несколько критически и иногда спрашивала: «Прасковья, а что уж кроме тебя никого и нет?» А мама ей: «А я что – не гожусь что ли?»
В ноябре 1982 г. маму пригласили в Москву на праздник газеты «Советская Россия». Тетя Дуня тогда лежала в госпитале на ул. Лермонтова. Мама перед тем, как уехать, навестила её там.10 ноября тетя Дуня умерла, из госпиталя позвонили в колхоз, и председатель колхоза В.Д. Никулин позвонил ей в Москву (мама жила в гостинице «Москва»). А  как раз в тот же день, 10 ноября, умер Л.И. Брежнев. Прасковья Андреевна сходила проститься с Брежневым в Дом союзов и 12 ноября утром приехала в Кострому. Тетю Дуню привезли в Саметь, она ночь побыла дома, а 14 ноября её отпели – отпевание совершил отец Ардалион Шашков – и похоронили рядом с бабушкой, Александрой Захарьевной. В начале 1983 г. мама слегла, и её увезли в Кострому. Обычно она  лежала в госпитале на ул. Лермонтова, а тут её поместили во 2-ю городскую больницу. Она там полежала, а потом стала проситься домой, говорила, что ей в своих стенах будет лучше, а, может быть, хотела дома, а не в больнице умереть. Утром 6 апреля 1983 г. мы с дочкой Людой поехали в Саметь, а маму должны были вслед за нами привезти на машине «Скорой помощи». Ждем-пождем, её не везут. Наконец, через несколько часов машина приехала: оказалось, что по дороге с мамой стало плохо, машину остановили, ей какие-то уколы делали. Ходить она уже не могла, её внесли в дом на руках, положили на кровать, она еще сказала: «Как хорошо на своей-то кровати!» Мы всю эту ночь не спали, у мамы была температура сорок градусов, с нами находились врач из 2-й городской больницы Александр Николаевич Федосеев и медсестра. И утром мама скончалась...

Лидия Сергеевна Иванова (урожденная Грибанова) родилась 20 июня 1927 г. в Самети. Окончила школу-семилетку в 1942 г. В 1942 –1949 гг. работала вначале в детсаде, а затем – рядовой колхозницей в колхозе. В 1949 г. вышла замуж и переехала в Кострому. В 1954 – 1977 гг. - ткачиха на льнокомбинате им. И.Д. Зворыкина. В 1977 г. на 5 лет раньше срока (из-за работы на вредном производстве) вышла на пенсию. Живет в Костроме.

*Литературная запись Н.А. Зонтикова.